Кудис

Нежная улыбка затеплилась на губах блондинки, ей, похоже, история нравилась. По крайней мере, начало. Остальные тоже слушали с любопытством и вниманием, и это мне тоже нравилось.

– И она тискала! Не пеленала его, конечно, как бывает делают дети, просто гладила, с трудом, но поднимала на руки, – Николай засмеялся, хрипло и искренне, – такую тушу, каким был этот котяра, даже взрослому человеку было непросто поднять. Иногда во двор забредали соседские коты и кошечки, устраивали свои свадьбы и мордобои, летними ночами иногда мне тоже приходилось выходить и кидать в кусты чем-нибудь тяжелым, вроде картошки или камешка – невозможно было спать под эти песнопения. Но обычно кроме Колоколя – как звали его Вика с Лёшей по примеру своей дочери – никого во дворе не было.

– Сейчас поймете, почему я так подробно об этом рассказываю, – добавил Николай и сделал еще глоток. – Один раз, это уже в августе было, чья-то кошка окотилась, слава Богу, Лерка этих котят не видела, они, видать, из дома не выходили, а то затискала бы всех. Ну вот, короче, один раз откуда-то влез к нам мелкий котенок и забрался на акацию, что в центре двора росла. Когда это произошло, никто не видел, а вечером уже он начал орать благим матом, видимо, просидел там весь день, оголодал, страшно стало. Он пытался слезть, но боялся, и как начнет вопить. В тот вечер там дурдом был! Баба Нина охала, пыталась приманить его, Славик голову чесал и ругался. А Лера…, – он замолк и тепло улыбнулся своим воспоминаниям, – Лера всё бегала вокруг дерева и звала его: «кис-кис-кис!», потом стала просить отца спасти котика, а потом, когда стемнело уже, расплакалась. Вот так прямо села под дерево, закрыла лицо ручонками и давай рыдать.

– Ну невозможно же смотреть на это было! Тут любой, у кого есть внутри что живое, сам на дерево полезет.

– Я вышел на шум, смотрю, Лерка под деревом плачет, рядом Вика и Лёша, котенок орет, как резаный… Они ее пытались в дом увести, отвлечь, но какой там! Доброе сердечко у этой девочки, и еще такое сильное, чистое, понимаете? Пока ее никто не научил, что помогать – не ее забота, что надо мимо проходить, что жизнь несправедлива, жестока, и прочее дерьмо, которым мы, взрослые, отравляем детей… а потом сами от них же плачем, когда они мимо нас проходят и пожимают плечами, мол, не моя это забота, тебе помогать… ну ладно, это я так, отошел от темы.

– В общем, я говорю: «Может, МЧС вызовем?». А Лёша так горько усмехнулся, и отвечает: «Вы, Николай не местный, не знаете… у нас МЧС и к людям-то не едет, а вы хотите к коту…». Тут Вика с бледным лицом говорит: «Но что-то делать надо, она не успокоится. Да и кота жалко». Славик привычно почесал голову и предположил, что сам слезет. Лера услышала, что взрослые обсуждают, как спасти кота, замолкла, подняла голову и…, – он осекся, вздохнул, – с такой надеждой, такой чистой, сильной, режущей на части надеждой на нас смотрит, поочерёдно на каждого. И ни слова, не хотела мешаться, наверное, просто сидела и ждала с огромными заплаканными глазами на осунувшемся личике. Ой, господи! Да я сам готов был лезть на это проклятое дерево за этим долбаным котенком! Я предложил заплатить МЧСникам, видя, как напрягся Лёша – лишних денег-то нет, да еще когда ребенок в семье – сказал, что сам заплачу, мне всё равно одному много не надо, а тут еще доброе дело сделаю. Вроде, на том и порешили, но тут Славика осенило: у него лестница высокая была, а котенок сидел не на самой верхушке, к счастью. Просто акация старая, первые ветки начинаются метрах в 3 над землей, вот там этот маленький мерзавец и сидел, в переплетении веток. В общем, решили ждать Никиту с работы, там молодому надо лезть, худенькому, Лёша хотел, но Вика его не пустила, и правильно, наверное, ей виднее.

– В общем, мы стали ждать. Вот прямо там, во дворе, представляете? – он засмеялся. – Это всё Лера, кому был бы нужен этот котенок, если бы не плачущая девочка, душа нашего двора. Слез бы он, конечно, они всегда слезают…

Он осёкся, и на этот раз лицо стало каменным, никаких теплых улыбок.

– Короче, Никитос пришел около 10 вечера, испугался даже сначала, увидев, что все высыпали во двор и стоят. Но времени пугаться ему никто не дал, – на этот раз мы снова увидели добрую улыбку, – все прямо накинулись на него с порога, наперебой рассказывая про злополучного кота. Но решающее слово опять было за Лерой, она подбежала к нему, запрокинула голову, ручки перед собой сложила, как для молитвы, и охрипшим от слез голосом говорит: «Никита, пожалуйста-пожалуйста, спаси котика! Он там! Он умрёт! Пожалуйста!», – и снова заплакала. Ну, вы понимаете! Никита прямо так, в чем был, полез и снял этого пушистого гаденыша. Ему весь двор аплодировал, из-за Леры, конечно. Когда котенка вручили девочке, я было хотел сказать, что теперь-то они от него не избавятся, но баба Нина меня опередила: «Ну всё, – говорит, – теперь мой Колокольчик совсем разжиреет, некому будет его гонять да тискать». Но нет, не судьба, на следующий день пришла какая-то женщина и забрала котика, это ее были котята, она их на продажу разводила. Удивительно, но Лера не сильно расстроилась, ангел, а не девочка, сказала, что раз его мама и братики там, то ему одному будет грустно, и отдала без всяких слез.

– На том эпопея с котенком и закончилась. Жизнь потекла своим чередом, я работал, как и все, иногда по вечерам мы пили чай, иногда – кое-что покрепче. В сентябре Лере исполнилось 6, я был приглашен самой именинницей, как и все соседи, я подарил ей набор кукол и целую коробку платьев для них – это мне Вика посоветовала, сам-то я откуда мог знать, что именно понравится маленькой девочке. Мы достраивали свой объект, в ноябре-декабре уже должны были вернуться.

– Это случилось как раз перед отъездом, в середине ноября.

Николай замолчал, глядя куда-то пред собой, в помещении воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием фиолетового пламени, ни вздоха, ни покашливания, все затаили дыхание, как природа перед грозой. Даже Мадам сидела задумчивая и отстраненная.

– Ноябрь выдался сухим, но ветреным и холодным. – Начал Николай, обхватывая чашку двумя руками, как будто даже сейчас еще мог чувствовать тот холод. – И небо было серое и тяжелое, но никак не могло пролиться доджем, как будто набухало с каждым днем всё больше от воды, а пролить ее не могло. Поганая погодка была, ветер прямо резал до костей, небо тёмное, давящее, на стройке у нас так вообще холодно, как на какой-нибудь арктической станции, а делать нечего, торчишь там весь день.

– Многие из наших заболели в тот месяц, при таком-то холоде – не мудрено, сырость страшная, ветрище, а с неба ни капли не упало. Я тоже приходил домой замерзший, аж почерневший иной раз от ледяного ветра, ну и двор наш опустел, конечно, на таком холоде уже посиделки не устроишь. Но Лера всё равно ненадолго выходила, то Колокольчика по кустам ловила, то кукол в коляске катала. Моих, тех, что я подарил, – в его голосе слышалось такое удовольствие, что я невольно растрогался.

– У нее ярко-оранжевая шапка была и шарфик в тон, так она мельтешила среди голых кустов, как солнечный лучик. И ее погода нисколько не напрягала, судя по всему. Даже сквозь закрытые окна я слышал ее смех, звенящий и такой искренний. Последний смех ее нетронутого детства.

– А потом она вдруг пропала. – Николай поджал губы и спешно добавил, – в смысле, перестала выходить во двор. Ну, думаю, наверняка тоже заболела, многие тогда подхватили грипп, обычное дело при такой погоде. Я к ней привязался немного, понимаете? Я, ясное дело, понимал, что скоро уеду, да и вообще, она мне никто… но умела эта девочка забираться в сердца, без спроса туда забиралась, и всё – ты уже в числе ее поклонников.

Он усмехнулся и покачал головой.

– В общем, когда и на 3й день она не вышла с куклами или с Колокольчиком, я не удержался и спросил у Лёши. Оказалось, я был прав, в садике детишки ее наградили гриппом. Температура, кашель, сопли, все дела. Я спросил, что можно ей передать, а он улыбнулся так по-доброму и говорит: «Дядь Коль, привет ей передайте, она рада будет». Ну, конечно, я всё равно купил ей фруктов, сладостей немного, я ведь уже собирал вещи, хотел на прощание сделать ей приятное. Боялся даже, что не успею увидеть ее и попрощаться. Привязался я к ней, даже сам не заметил, как.