Страница 75 из 96
Мы знали, что президент Масарик пишет свои обширные воспоминания и что много глав в них будет посвящено войне 1914 – 1918 гг. в России и большевизму. Ждали их с нетерпением. С чехами-легионерами мы были близки. И вот однажды один из легионеров, близкий к министерству иностранных дел, говорит нам «по секрету»:
– Случился инцидент, кажется единственный в истории… Пришлось вырезать одну страницу из готовых уже воспоминаний президента…
– И он на это согласился?
– Да, согласился. Ни мы, ни он не хотим ссориться с Советами…
– А нельзя ли получить экземпляр с невырезанной страницей?
– Очень хотите его иметь? Постараюсь…
Этот экземпляр мы с моим покойным мужем получили. Вероятно, получили и другие остро интересующиеся русским вопросом.
Цитирую по сохранившемуся у меня экземпляру.
Во время войны чехи – Масарик и Бенеш – работали с американцами и англичанами – против немцев и австрийцев. Для этих своих союзников они организовали тайную контрразведку, во главе которой стоял чех Воска. В этой работе было занято около 80 человек, среди них не нашлось ни одного изменника.
«Из важных фактов этой работы, – пишет Масарик, – привожу раскрытие многих задуманных покушений на заводы и на купленных в Америке для союзнических войск лошадей на судах (отравление и т. д.). Наша же организация раскрыла, что Берлин вел переговоры с генералом Хуэртом о войне между Мексикой и Соединенными Штатами. Наша тайная служба узнала об организации немецкого заговора в Индии и открыла во Франции агентов, которые работали в интересах Германии над заключением мира. Среди них был Боло-паша, арестованный во Франции 1 октября 1917 г. и расстрелянный 5 февраля 1918 г. … Важно отметить, что в 1916 г. наша тайная служба завязала сношения с русской тайной полицией и таким образом мы узнали о многих немецких интригах в России.
Между прочим Воска в своих сообщениях обратил внимание на председателя Совета министров Штюрмера. Финансирование нашей тайной организации было принято на счет английской тайной полиции; на первые расходы дал сам Воска… В 1917 г., когда Америка вступила в войну, наша тайная деятельность изменилась оттого, что само правительство стремилось усовершенствовать тайную разведку. Благодаря этому работать стало легче, а Воска по соглашению с французскими и английскими учреждениями выехал в Россию, чтобы устроить там информационное бюро, которое могло бы давать сведения Вашингтону. Воска получил от вашингтонского министерства иностранных дел рекомендацию во все американские учреждения в России, и таким образом была дана американская помощь нашей пропаганде в России.
Не буду приводить подробностей того времени, а ограничусь одним интересным сообщением. Нам удалось установить, что какая-то г-жа Суменсон была на службе у немцев и содействовала передаче немецких фондов некоторым большевистским вождям. Эти фонды посылались через стокгольмское немецкое посольство в Гапаранду, где и передавались упомянутой даме. Керенский, внимание которого обратили на Суменсон, велел арестовать немецкую агентку; однако она была потом освобождена; защищалась тем, что поддерживает большевиков на собственные средства.
Эта отговорка удалась ей лишь потому, что Воска прекратил дальнейшее расследование, когда оказалось, что в это дело запутан один американский гражданин, занимавший очень высокое положение. В наших интересах было не компрометировать американских граждан, так как это не единственный случай, когда среди американских граждан и в американских учреждениях в Европе встречались люди иностранного происхождения и вредного образа мыслей в политике» (Масарик Т.Г. Воспоминания. Мировая революция. Т. 2. С. 63 – 64).
Чехи нам разъяснили, что, когда они напали на след Суменсон, они тотчас же известили А.Ф. Керенского, который немедленно отдал приказ об аресте Суменсон. Ему были обещаны сообщения и о путях, которыми получались средства, и о лицах, которым они передавались. Все это было уже в руках Воски. Вмешательство американского посла прекратило это дело, и А.Ф. Керенский остался с сообщением, но без доказательств.
В те времена люди, принимающие поддержку от иностранного правительства для работы против своего отечества, считались предателями; суд их приговаривал к смертной казни, и общественное мнение не смело их защищать или как-либо оправдывать. Теперь времена изменились… Изменились и нравы. Открыто берется поддержка на работу против большевиков – под тем предлогом, что «коммунизм – явление интернациональное» и что в этом своем качестве оно оправдывает союз всех сил, направленных к его уничтожению. С другой стороны, коммунистические партии без всяких угрызений совести берут средства от Советов на борьбу «с мировым фашизмом», тоже интернациональным… Этим изменением нравов и упадком национальной морали, разумеется, широко пользуются и те, кто метит на ослабление самих государств, в которых укоренился коммунизм или фашизм. Явно – против коммунизма и фашизма. Скрыто – против самих государств и недопущения роста их мощи в той буквально звериной борьбе, которой отмечен XX век.
А между тем узконациональные интересы каждого государства далеко не отжили свой век и защита их – политически и морально – все еще остается обязанностью каждого гражданина, несмотря на рост интернациональных связей и отношений.
Женева
6
А.Ф. Керенский
Ленин на службе у кайзера
Письмо в редакцию
«Русская мысль», 14 июня 1956 г.
Прошу Вас в ближайшем номере «Русской мысли» напечатать следующее мое заявление, на том же месте, где была помещена статья «Ленин на службе у кайзера» («Русская мысль» от 8 мая).
В этой статье сказано:
1) «Когда на одном из первых же заседаний Временного правительства П.Н. Милюков поднял этот вопрос (о финансовой поддержке Ленина и большевистской партии императорским германским правительством), даже и не настаивая особенно на обвинениях по адресу большевиков, то А.Ф. Керенский в исторической («истерической» – в статье Г. Каткова, где он говорит не о «большевиках», а о «немецких агентах») речи протестовал против подобной «клеветы на славную русскую революцию» и тут же подал в отставку, которую он, правда, на другой же день взял обратно».
Взять отставку обратно мне было тогда тем легче, что я никакой отставки не подавал. В.Д. Набоков, писавший свои воспоминания по памяти, о чем он сам упоминает, просто перепутал даты. Я действительно подавал в отставку, но только после 21 апреля, о чем было оповещено в газетах, и совсем по другому поводу: здесь не место об этом писать.
Возможно вполне, что некая резкая стычка в начале марта между Милюковым и мной произошла: сам я вспомнить об этом случае сейчас не могу. Однако кем-то вставленная в изложение Георгия Каткова вводная фраза – «даже не настаивая особенно на обвинениях по адресу большевиков» – совершенная выдумка. Милюков не мог тогда настаивать, даже «не особенно», на обвинениях против большевиков. Ибо первые – и в то же время решающие – данные о связи Ленина с «императорским германским правительством» Временное правительство получило только в середине апреля.
Сам П.Н. Милюков в своих недавно вышедших «Воспоминаниях» (с. 328) пишет: «…В закрытом ночном заседании правительства я сказал, что немецкие деньги были в числе факторов, содействовавших перевороту (выделено мною. – А. К.). Это заявление П.Н. Милюкова должно было действительно вывести меня из себя, ибо я, не меньше Милюкова, одного из главных лидеров «Прогрессивного блока», знал, кто совершил переворот. Его совершили члены государственной думы при содействии вождей армии (см.: Милюков. Воспоминания. С. 337).
Тому были две причины. Первая – «Мы знали, что старое правительство было свергнуто ввиду его неспособности довести войну до победного конца» (Там же). Вторая – подозрение измены, притаившейся на самом верху государственной власти. Вспоминая свою знаменитую речь в Государственной думе 1 ноября 1916 г., П.Н. Милюков пишет: «Я говорил о слухах об измене, неудержимо распространяющихся в стране… причем в каждом случае я предоставлял слушателям решить – «глупость» или «измена»? Аудитория решительно поддерживала второе толкование – даже там, где сам я не был в нем вполне уверен (подчеркнуто мною. – А. К.)… Но наиболее сильное, центральное место речи я замаскировал цитатой «Нейе фрайе прессе»… Там упомятуто было имя Императрицы в связи с именами окружавшей ее камарильи… За моей речью установилась репутация штурмового сигнала к революции. Я этого не хотел» («Воспоминания». С. 277)…