Страница 55 из 73
Обрисовав подобным образом ситуацию, сложившуюся в стране, императрица Екатерина Алексеевна чересчур «сгустила краски, но во многом она соответствовала действительности». Екатерина еще скромно умолчала о двух главных бедах, которые несколько лет просто не давали ей спать: «первая состояла в насильственном овладении престолом, права на который у нее отсутствовали совершенно; вторая беда — это наличие трех законных претендентов на престол в лице двух свергнутых императоров и наследника — сына Павла Петровича».
От незадачливого мужа Петра Федоровича удалось избавиться достаточно быстро: через неделю после захвата власти его убили гвардейские офицеры, «приставленные для охраны». Нелюбимый (и это надо признать) сын Павел Петрович никакой реальной угрозы собой не представлял: он не имел надежных союзников ни в гвардейских полках, ни при дворе, ни среди сановников, не говоря уже о спецслужбах.
Единственная угроза могла исходить от пребывавшего в качестве узника в Шлиссельбургской крепости 22-летнего Иоанна Антоновича. Как считают исследователи, «не случайно императрица вскоре после воцарения пожелала на него взглянуть: он выглядел физически здоровым, но многолетняя жизнь в полной изоляции нанесла невосполнимый урон — он оказался умственно неразвитым и косноязычным молодым человеком». После посещения, естественно тайного, тюрьмы, где томилась российская «Железная маска», Екатерина Алексеевна успокоилась: нет, этот бледный, замученный желудочными болями молодой человек, с акцентом говорящий по-русски, не пользующийся никаким уважением даже среди охранявших его тюремщиков не представляет для нее никакой серьезной опасности. Это так, но самозванцев, претендующих на престол, вполне хватало.
Екатерина, кроме того, «не упомянула о внешнеполитическом наследии, полученном от супруга: разрыв с союзниками по Семилетней войне, заключение союза со вчерашним неприятелем Фридрихом II, передача в его распоряжение корпуса Чернышева и подготовка к войне с Данией». И здесь, во внешней политике ей досталось не самое лучшее наследство. Историки считают, что «проще и выгоднее всего для Екатерины было дезавуировать внешнеполитические акции Петра III — они были крайне непопулярны как в обществе, так и в действующей армии и особенно в гвардейских полках, по повелению императора готовившихся к походу против Дании. Однако отказ от внешнеполитического курса супруга был неполным: Екатерина не пожелала пребывать в лагере союзников, чтобы продолжать Семилетнюю войну, но, к радости изнеженных гвардейцев, отменила датский поход и отозвала корпус Захара Чернышева. Не разорвала она и союза с Фридрихом II, поскольку имела виды на благожелательное отношение прусского короля к судьбам трона Речи Посполитой, где ожидали скорой смерти Августа III, а также Курляндии, где императрица намеревалась вернуть герцогскую корону Бирону».
Первые шаги императрицы на международной арене можно считать вполне удачными. И не последнюю роль в том сыграли российские дипломаты, прекрасно осведомленные о политических играх, развернувшиеся в Западной Европе. Кроме того, они пустили в ход все необходимые тайные рычаги влияния, дабы не допустить внешней изоляции России (внешняя разведка сработала безукоризненно). Европейские державы спокойно среагировали на серьезные «телодвижения» России, направленные на изменение той ситуации, которая сложилась вокруг нее после окончания Семилетней войны[343].
Нельзя не согласиться с современной точкой зрения о том, что для Екатерины сложность представляли внутриполитические задачи: «Именно в этой сфере от императрицы требовалось проявить максимум осторожности, предусмотрительности, умения лавировать и даже действовать вопреки своим убеждениям. Этими качествами она обладала в полной мере.
Преемственность политики в отношении дворян императрица подтвердила указом 3 июля 1762 года, повелевавшим крестьянам находиться в таком же беспрекословном повиновении помещикам, как и прежде. Заметим, личные воззрения Екатерины на крепостное право вступали в вопиющее противоречие с ее законодательством, то есть практическими мерами, не ослаблявшими, а усиливавшими крепостной гнет. Преемственность политики проявилась и в подтверждении Екатериной нормативных актов предшествующего царствования: она оставила в силе указ Петра III о запрещении владельцам мануфактур покупать крестьян и его же указ об упразднении Тайной розыскных дел канцелярии. (Здесь — внимание!)
Оба указа затрагивали интересы немногочисленной прослойки населения. Первый указ ущемлял мануфактуристов, но их в стране насчитывалось несколько сотен, и их протест можно было игнорировать. Что касается Тайной розыскных дел канцелярии, то ни Петр III, ни Екатерина не уничтожили орган политическое сыска, а всего лишь изменили его наименование — отныне политическими преступлениями стали ведать Тайные экспедиции при Сенате и при Сенатской конторе в Москве[344]. Полная преемственность карательных учреждений подтверждается тем, что штат Тайной экспедиции был укомплектован сотрудниками Тайной розыскных дел канцелярии во главе с кнутобойцем Шешковским.
Зачитываемый крестьянам манифест убеждал их беспрекословно повиноваться властям, поскольку „собственное сопротивление, хотя бы и правильными причинами понуждаемо было, есть грех, не простительный противу Божьей заповеди". Если крестьяне будут продолжать сопротивляться, то их надлежало усмирять „огнем и мечом и всем тем, что только от вооруженной руки произойти может"»[345].
Но было бы поверхностным считать, что единственная цель Екатерины Алексеевны в этом плане — утихомирить крестьян. Доставалось «на орехи» и дворянству. И здесь без привлечения спецслужб обойтись было нельзя (учитывая, в первую очередь, сословную корпоративность).
Однако порой приходилось прибегать к очень жестким мерам, привлекая к этому делу и сыск. Свидетельством тому может служить почти «детективная» история, о которой могли бы поведать современные историки:
«Первым широко известным маньяком в России была Дарья Салтыкова, знаменитая «Салтычиха». После смерти мужа она осталась владелицей шести тысяч душ в Вологодской, Костромской и Московской губерниях. За семь лет она замучила до смерти 139 человек, в основном женщин, в том числе и девочек одиннадцати-двенадцати лет. Поводом для расправ были, например, нечистое мытье полов или стирка платья. Сначала она наказывала сама, нанося побои скалкой, палкой или поленом. Затем по ее приказанию к казни подключались ее. гайдуки и конюх. Провинившуюся били розгами и плетью. А Салтычиха подгоняла слуг криками «бейте до смерти». Что часто дословно и выполнялось. Иногда Салгычиха опаляла провинившейся волосы, била ее головой об стену, обваривала кипятком или брала горячими щипцами за уши. Детей сбрасывала с высокого крыльца или морила голодом.
В 1762 году в возрасте 32 лет она была арестована. Юстиц-коллегия произвела следствие, которое длилось шесть лет (какой-то немыслимый срок. — В Т.) и на котором Салтычиха ни разу ни в чем не созналась. Ее приговорили к смертной казни, но императрица Екатерина заменила ей наказание. Женщину лишили дворянства и фамилии. Она была возведена в Москве на эшафот и прикована к столбу с табличкой на шее «мучительница и душегубица» и после часового стояния помещена в подземную тюрьму в Ивановском московском девичьем монастыре, где и сидела до самой своей смерти в 1806 году. Ее сообщники — крестьяне, дворовые люди и «поп» также были наказаны. Их выпороли кнутом. Затем им вырезали ноздри и отправили в ссылку в Нерчинск на вечные каторжные работы.
(И дале начинается самое главное.)
Вина Салтычихи сегодня под сомнение не ставится. Но история с ее арестом и судом над ней была очень странной. Дело в том, что слухи о зверствах Салтычихи ходили в Московской губернии активно, но барыню не трогали. Она имела отличные связи при дворе и платила региональным представителям тайной полиции'[346]. Потому бесконечные жалобы и ходатайства крестьян оставлялись без внимания. Ей ничего не было даже за покушение на дворянина Тютчева, который пренебрег ее любовью, предпочтя ей дворовую девку.
343
Екатерина II (Электронный вариант) //www.5ka.ru
344
Выделено мной. — В. Т.
345
Екатерина II (Электронный вариант) //www.5ka.ru
346
Выделено мной. — В. Т.