Страница 53 из 73
Опасность эта была «подсознательной» (или, как сказали бы сейчас, «виртуальной»). Скорее всего, Елизавета Петровна сама себя убедила в том, что может существовать некий заговор, во главе которого якобы стоит Лесток. На самом деле последний уже давно отошел от каких-либо политических дел, и сам, будучи напуганным арестами своих бывших родственников и друзей, был готов дать любые признательные показания, лишь бы его оставили в покое[332].
Что же касается «допроса жены наследника престола» (будущей Екатерины Великой), то и допроса, как такового, не было: Елизавета в присутствии многочисленных свидетелей поинтересовалась у Екатерины о ее взаимоотношениях с Бестужевым и получила исчерпывающий и подтверждающий полную невиновность подозреваемой ответ. Этим и удовлетворилась.
Подобный «допрос» Елизавета могла позволить себе, благодаря тому, что за ее спиной маячил новый руководитель российских спецслужб, который и настоял на необходимости задать Екатерине Алексеевне пару вопросов. К этому времени уже десять лет начальником Тайной канцелярии был Александр Иванович Шувалов, родной брат влиятельного Петра Шувалова и двоюродный брат фаворита императрицы И. И. Шувалова. А. И. Шувалов — один из ближайших друзей молодой цесаревны Елизаветы, который с давних пор пользовался особым доверием Елизаветы, и уже с 1742 года ему поручали дела сыскного свойства. Он арестовывал принца Людвига Гессен-Гамбургского, вместе с Ушаковым расследовал дело лейб-компанца Петра Грюнштейна. По-видимому, работа с опытным Ушаковым стала для Шувалова хорошей школой, и в 1746 году он заменил заболевшего шефа на его посту. В сыскном ведомстве при нем все осталось по-прежнему — налаженная Ушаковым машина продолжала исправно работать. Правда, новый начальник Тайной канцелярии не обладал галантностью, присущей Ушакову, а даже внушал окружающим страх странным подергиванием мускулов лица. Как писала в своих записках Екатерина II, «Александр Шувалов не сам по себе, а по должности, которую занимал, был грозою всего двора, города и всей империи, он был начальником инквизиционного суда, который звали тогда Тайной канцелярией. Его занятие вызывало, как говорили, у него род судорожного движения, которое делалось у него на всей правой стороне лица от глаза до подбородка всякий раз, как он был взволнован радостью, гневом, страхом или боязнью»[333].
Итак, Шувалов, новый глава сыскной структуры Российской империи, наводящий ужас на всех, в том числе и на саму Елизавету Петровну. Однако «Шувалов не был таким, как Ушаков, фанатиком сыска, в конторе его не ночевал, а увлекся коммерцией и предпринимательством. Много времени у Шувалова отнимали и придворные дела — с 1754 года он стал гофмейстером двора Петра Федоровича. И хотя Шувалов вел себя с наследником предупредительно и осторожно, сам факт, что его гофмейстером стал шеф тайной полиции, нервировало Петра и его супругу. Последняя писала в своих записках, что встречала Шувалова всякий раз „с чувством невольного отвра-щения“. Это чувство, которое разделял и Петр, не могло не отразиться на карьере Шувалова после смерти 25 декабря 1761 года императрицы Елизаветы и прихода к власти Петра III. Новый император сразу же уволил Шувалова от его должности. Одно только упоминание Тайной канцелярии пугало подданных Елизаветы. Это видно из дел сыска и из «Записок» Екатерины, которая сообщает, что „тогда эта Тайная канцелярия наводила ужас и трепет на всю Россию" и что любой человек, ставший причастным к тайнам политического сыска, „умирал от страху, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не привлекли его к делу“. Екатерина вспоминает, что Елизавета, недовольная Петром Федоровичем, не раз угрожала ему „крепостью", и это вызывало трепет у молодого человека»[334].
Елизавета Петровна знала, кем пугать представителей немецких фамилий, не желающих брать бразды правления в свои руки. Но, думается, это было излишним. Ведь немцев в России и так недолюбливали, а спецслужбы «спали и видели», как бы не допустить их — немцев — до царского трона[335].
Однако пойти против воли императрицы Елизаветы Петровны не рискнули: «Отстранив от власти потомство царя Иоанна Алексеевича, Елизавета постаралась упрочить русский престол за потомками Петра I. Императрица вызвала в Россию своего племянника, герцога голштинского Карла-Петера Ульриха (сына старшей сестры Елизаветы — Анны Петровны) и объявила его своим наследником. Карл-Петер получил в крещении имя Петра Федоровича. С самого рождения мальчик рос без матери, рано лишился отца и был предоставлен попечению воспитателей, которые оказались невежественными и грубыми, жестоко наказывали и запугивали болезненного и слабого ребенка. Когда великому князю исполнилось 17 лет, его женили на принцессе небольшого анхальт-цербстского княжества Софии Августе Фредерике, получившей в православии имя Екатерины Алексеевны.
Все связанное с Россией было глубоко чуждо Петру, воспитанному в протестантской Голштинии. Он плохо знал и не стремился изучить язык и обычаи страны, в которой ему предстояло царствовать, с пренебрежением относился к православию и даже к внешнему соблюдению православного ритуала. Своим идеалом русский принц избрал прусского короля Фридриха II, а своей главной целью считал войну с Данией, некогда отобравшей у голштинских герцогов Шлезвиг. (Автор, по-моему, «перегибает палку»: вряд ли такого человека далеко не глупая императрица Елизавета могла двинуть на престол. — В. Т.)
Елизавета недолюбливала племянника и держала его в стороне от государственных дел. Петр, в свою очередь, стремился противопоставить двору императрицы свой «малый двор» в Ораниенбауме. В 1761 году, после смерти Елизаветы Петровны, Петр III вступил на престол.
Едва взойдя на престол, Петр III бесповоротно восстановил против себя общественное мнение. Он известил Фридриха II о намерении России сепаратно, без союзных Франции и Австрии, заключить мир с Пруссией. С другой стороны, несмотря на краткость своего царствования, Петр III успел сделать весьма важные и благодетельные распоряжения. Во-первых, замечателен «Манифест о вольности дворянства», который ликвидировал обязательность государственной службы для дворянства. Теперь оно могло служить только по своей охоте. Дворяне получили возможность жить в своих поместьях, свободно выезжать за границу и даже поступать на службу к иностранным государям. Но вместе с тем военная или гражданская служба дворян поощрялась государством. Во-вторых, последовал указ о секуляризации церковных земель: у церкви изымались все имения и передавались в ведение специальной государственной Коллегии экономии, в имения назначались офицеры-управители. Бывшие монастырские крестьяне получали земли, которые они обрабатывали для монастырей; они освобождались от оброка в пользу церкви и облагались казенным оброком, как и государственные крестьяне.
Петр III запретил преследовать староверов, а тем из них, которые бежали за границу, было разрешено вернуться; им отводили в Сибири земли для поселения. Крестьянам, оказавшим неповиновение помещичьей власти, было объявлено прощение в случае, если они принесут раскаяние. Многие вельможи, сосланные в предыдущее царствование, были возвращены из Сибири, в том числе и знаменитый фельдмаршал Б.-Х. Миних, герцог Э. И. Бирон и другие. (И это все при нелюбви к России? Не сходятся концы с концами… — В. Т.)[336] Но самое главное его действо было впереди.)
Краткое царствование Петра III стало важным событием в истории политического сыска. Именно тогда запретили «Слово и дело!» — выражение, которым заявляли о государственном преступлении, и была ликвидирована Тайная канцелярия, работавшая с 1731 года. Решения пришедшего к власти 25 декабря 1761 года императора Петра III оказались подготовлены всей предшествующей историей России. К 1762 году стали заметны перемены в психологии людей, их мировоззрении, многие идеи Просвещения превращались в общепризнанные нормы поведения и политики, они отражались в этике и праве. На пытки, мучительные казни, нечеловеческое отношение к заключенным стали теперь смотреть как на проявление «невежества» прежней эпохи, «грубости нравов» отцов. Внесло свою лепту и двадцатилетнее царствование Елизаветы Петровны, которая фактически запретила смертную казнь. Наконец, даже для многих твердых приверженцев кнута стала очевидной архаичность прежних принципов работы политического сыска. Это отразилось в проекте главы Уложения о государственных преступлениях, который подготовили в недрах Тайной канцелярии в середине 1750-х годов”[337]. (Но если он так не любил Россию, то зачем ему претворять в жизнь, то, что «было подготовлено его предшественниками»? Чтобы завоевать себе любовь своих подданных? Но он мало знал последних, не общался ни с кем, кроме узкого круга своих приближенных, и даже от жены держался на почтительном расстоянии”[338].)
332
Наумов В. П. Елизавета Петровна // Вопросы истории. 1993. № 5.
333
Анисимов Е. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVI]I в. М., 1999.
334
Анисимов Е. Указ. соч.
335
Наумов В П. Елизавета Петровна // Вопросы истории. 1993. № 5.
336
См.: Омельченко О. А. «Законная монархия» Екатерины II: Просвещенный абсолютизм в России. М., 1993.
337
См.: Омельченко О. А. «Законная монархия» Екатерины II: Просвещенный абсолютизм в России. М., 1993.
338
Веретенников В. И. Из истории Тайной канцелярии 1731-^1762 гг. Очерки. Харьков, 1915.