Высокая кровь

Поставив самосвал у небольшой заводи, он вышел, осмотрелся. Старица длинно, с поворотами уходила в кочковатый луг, заросший местами мелким кустарником. Вдоль глади водоема узкими полосками бежала светлая рябь, и там, где она тускнела, упираясь в камыш, вода тихо вздыхала. Рыба здесь, заметил Леха, водилась, но не она, тощая в эту пору, нужна была ему. Не ради рыбы как пищи, а ради опыта приступил Леха к делу.

Достав из-под сиденья банку, он открыл крышку и задохнулся: ядовито-желтый дым прыгнул в лицо. Леха откашлялся, вынул из банки оранжевый марлевый шарик. Скатившись с ладони, шарик упал на землю. Трава вокруг него быстро желтела и увядала. Леха отступил, будто красивая ягода могла взорваться.

Он обрадовался, когда на взгорке показались Грахов и лошадь. Леха поспешно сел у заводи, потупился для приличия, но потом, искоса наблюдая за Граховым и лошадью, сообразил: напрасно суетился. Его не замечали вовсе. Леха удивился, затем испугался, глядя, как идут человек и лошадь, будто думают оба, и думают об одном и том же.

— Сюда, ребята! — как на подмогу позвал Леха, вставая и идя навстречу. Когда Грахов и Фаворит, вздрогнув, посмотрели на него, добавил, обращаясь к Грахову, который собрался расположиться поодаль: — Ладно, не дуйся. Дураков, что ли, вроде меня не видел? Иди-ка!

При этом он не отрывал глаз от шарика, налившегося бурой краской. Испепелив под собой траву, марлевый комочек жег теперь землю. Пока Грахов привязывал корду к самосвалу, Леха приделал к шарику хвост из ниток, подвесил гаечку. Подошел Грахов, отрешенный, прямой. На траве лежали уже три шарика с тремя хвостами разной длины. Леха колдовал над ними: на каждый выдавил по капле светлой жидкости из пипетки. Шарики шипели, вспухали, делаясь синими. Леха, стараясь выглядеть важно, подмигнул Грахову, который не то уже простил его, не то витал где-то не здесь. Следя за Лехой, не видел его. Он даже не засмеялся, хотя и было смешно, когда Лехины толстые пальцы скребли траву, никак не захватывая белеющие нитки. Он смотрел, как Леха размахивается, как мелькают в воздухе гайки, плюхаются в воду. Леха, кончив метать, накачал резиновый баллон.

Потом он стоял на берегу, из-под ладони наблюдая за водой. Вдруг что-то узкое, быстрое вспороло воду — зеленая длинная щука метнулась в воздух, выбросилась на мель. Суматошно, будто вода жглась, запрыгали еще две рыбы, затихли в середине, круглые, белобокие. Затем сильно, разом зарябило — заплясала, хватая воздух ртами, мелкая рыбешка, подныривала, но какая-то сила выталкивала ее, клала набок. И плеск стоял, как от сильного дождя.

— Переборщил, — сказал Леха, сплюнув. — Дай ведро.

Он спихнул баллон на воду, лег на него животом, набычившись, пытался охватить взглядом всю рыбу, подсчитать.

— А говорят, рыба перевелась, — сказал он. — Уметь надо.

— Чем же это ты? — спросил Грахов.

— Не знаешь или притворяешься? — Леха заплыл в середину.

Грахов не знал и, кажется, знал; пахло чем-то знакомым, но Грахов, теряясь при каждом стуке, с которым падала рыба в ведро, не сразу признался себе, что запах этот слышал в своем институте, в химлаборатории…

— И много препарата надо? — крикнул Грахов, чтобы меньше слышать предсмертный рыбий плеск. — Доза какая?

— Вроде все вы чокнутые, ученые, — раздумчиво и охотно проговорил Леха. — Изобретаете разное, а как в деле употребить — ни бельмеса. Понятно, не для этого изобрели, паразитов этой штукой морят. Клещей всяких. — Он подкидывал на ладони рыбу, взвешивал, кидал в ведро. — А я не дремлю, кумекаю, брат. Врать не буду, не я первый пробую. Застукал прошлой осенью двоих, раскололись. А ваш брат, он сам придумывает, сам же рот разевает.

— А если нас теперь застукают? — встревоженно сказал Грахов.

— Рыбнадзор, что ли? Смеешься? Бог не выдаст, свинья не съест. Свидетелей нет, лошадь не в счет.

Оставшись один, Фаворит в трех шагах от берега тосковал по воде. Привязали его к машине с подветренной стороны, и на Фаворита несло всю вонь мотора. Походив челноком вдоль самосвала, Фаворит вытянул шею над капотом. Леха как раз швырнул рыбу в ведро, загреб короткими руками к другой, подплыв, поднял ее из воды, решил, что мелковата, отбросил и нацелился в третью. Временами река вскипала и, будто из кипятка, выбрасывались в воздух очумелые рыбы. Затихнув, живой плеск снова возникал, разрастался, и вода шла кругами, качая молодой камыш. Фаворит слышал то, чего не могли слышать люди: рыбьи голоса.

Сильнее всех кричала щука, лежавшая близко на мели. Узкий костяной лоб, обсохнув на солнце, почернел, выпуклые глаза подернулись серой пленкой, но рыба еще жила.

Грахов давно уже посматривал на нее, вид большой рыбы пробуждал в нем затаенный инстинкт — легкая добыча сама лезла в глаза. Подобрав тяжелую головешку, он мелкими осторожными шагами сошел вниз. Высоко поднимая ноги, чтобы не шуметь, подобрался к щуке сзади, ударил.

Запах холодной крови отпугнул Фаворита. Отойдя за машину, он посмотрел в дальний конец старицы. Там раздольно зеленел луг, гладко, как бархат, одевал пологий спад холма, упирался в дрожащую голубоватую линию леса; от него, видел Фаворит, отделились, медленно двинулись пять-шесть точек. Табунок!

Люди не заметили, как обрадовался Фаворит.

— Ого! — откликнулся Леха на удар Грахова. — Во крокодил!

Убитую рыбу Грахов вынес на берег, аккуратно положил на траву.

— Дрова тащи! — крикнул Леха. — Уха будет мировая.

Он плыл к берегу, отгребая рыбу руками, как шугу. Мелкота пугалась, билась еще, но крупная рыба уже не шевелилась, спала мертвым сном.

Грахов огляделся. Берег вдоль воды и далеко кругом не был девственным. Горючего мусора валялось много. Сначала Грахов пошел по кострищам, приносил и складывал возле машины головешки, доски от ящиков, коробки. Раза два он замечал, как смотрит на него Фаворит, кивал головой, обещая заняться им, снова уходил. Набрел на старую одинокую иву. Огромным черным ртом открылось внизу обугленное дупло. Огонь прожег ствол изнутри, вышел наверху, задев основание крепкой ветки. Красные, засохшие листья, все еще держась за ветку, позванивали на ветру. Но ива, даже пустая, стояла еще прочно. Пораскидав ржавые консервные банки, Грахов приготовил для Фаворита стоянку.

Леха быстро запалил костер, сел круглой спиной к огню, перебирал рыбу. Самую крупную отбрасывал, швырял в камыш без досады, словно спал и не видел, что делают руки. Грахов прибавил шагу, ступал нарочито громко. И Леха отозвался:

— Крупная, гляди, моментально дохнет. Во какая отрава. Чтобы крупную в пищу пускать, содовый раствор надо иметь. Забыл я это дело. Три процента соды, остальное вода. Так вот и ученым сделаешься…

Грахов разделся, отвязал Фаворита и повел берегом, отыскивая удобный спуск. За обгорелой ивой Фаворит сам высмотрел хорошее место, скользнул к воде, с ходу погрузился в приятную прохладу. Грахов едва поспевал за ним.

— Слушай, — откликнулся Леха с берега, — заплыви-ка туда, где травили. Покидай рыбу покрупнее в камыш! Едут сюда…

7

Две машины — «Волга» и «Москвич» — проехали за иву, остановились. Проводив их взглядом, Леха ждал, когда выйдут из каждой, чтобы не гадать потом, кто приехал. Леха считал — четыре молодые пары. Вся компания, пока Леха настроился угадать, опасна ли она, быстро разделась. Девушек Леха сразу начал путать: были они почему-то на одно лицо, он смог отличить друг от друга лишь парней — по росту, еще по голосам. Даже Леху поразило, как все вместе — парни и девушки — двигались скупо, слаженно, составляя единое, заученно обживающее берег и воду.