Бер и Берегиня

Игнат замолчал резко. А потом снова заговорил, не смотря на все еще рвущегося с цепи серба, а вперив свои глазенки в меня.

— А ты знаешь, майор, у тебя на редкость отбитая родня. Вот скажи мне, зачем твой полоумный дед притащил сюда одну кудрявую бабенку, а?

Чтоооо? Варя тут?????Вот о чем говорила мама!

— Что молчишь? А, забыл. Беры же не разговаривают. — Игнат склоняется надо мной, но близко не подходит, гондон. И переходит на шепот, прекрасно понимая, что я его услышу — Я заберу ее душу. И буду медленно цедить жизнь из твоего сына. Нерожденные младенцы, они самые вкусные…

Рев рвется из груди, откуда-то берутся силы. Рывок, и мощные челюсти схлопываются в паре сантиметрах от его головы. Сука! Я тебя достану!!!

— О, а твоя реакция говорит о том, что мое предположение о брюхатости твоей сучки все-таки попало в цель, — ты, блять, просто не представляешь, как верно оно попало в цель, тварь! Потому— что я стал слышать ворчание своего бера! Разбуженный прямой, хоть и словесной угрозой в адрес нашей Вари, Бер бесноввался в желании дотянутся до этого уебка и оторвать ему голову.

— Так вот, майор. Я выпотрошу твоего деда, я выпью душу твоей шлюхи, и, о да, я выну из ее жирного пуза твоего выблядка, выпью его, а потом сварю. Они, кстати, сами идут ко мне. — он усмехается самодовольно. — Стоило только твоему родственничку подкинуть весточку, что тут у меня сидят двое интересных пленников, как они сразу помчались тебя спасать! — Игнат совершает роковую ошибку всех киношных злодеев. Он дохуя пиздит. Поэтому он забывается, наклоняется чуть ближе, чтобы добавить какую-то мерзость, но Бер пользуется его оплошностью и впивается огромными клыками в его голову, пробивая крепкие лобовые и затылочные кости, разрывая в хлам тонкую оболочку мозга. Явно чувствую привкус крови на языке, и сносит башню. Бер рвется с цепей, вырывая с мясом огромные кольца, что вмурованы в каменные стены, не прекращая разрывать ударами когтей и лап податливую плоть. И сразу же чувствую, как по лапам разливается былая мощь. Бер оглушительно ревет, и рев гулким эхом разносится по нашей тюрьме.

— Хуясе, — Милош смотрит на меня квадратно-восхищенными глазами. — В тебе дури, оказывается, бата, что я тот рот наоборот! — и поворачивается ко мне спиной, подставляя цепь. Да понял я, понял.

Цепь Вука со звоном вылетает из стены, Милош поднимается на ноги, охает, делает пару приседаний, чтобы разогнать застоявшуюся кровь и затекшие мышцы.

— Ну, бата, погнали? — Милош пытается перекинутся, но не выходит. — Че за нахер?

Я тоже пробую перекинутся обратно, но тоже безрезультатно. Почему? Ведь я явно слышал своего бера? Ладно, похуй. Потом решу. Сейчас важно не это.

Я срываюсь с места, когти бера высекли искорки из каменного пола. Милош следом, почти не отстает. В голове пульсирует одно — только бы мы успели..

***

Милош стал сдавать после получаса интенсивного бега. Здоров он все-таки, чертяка. Не каждый человек сможет соревноваться с медведем в скорости. Да, пока серб не может перекинутся, он человек. Да, чуть сильнее, чуть выносливее, но все же человек. Пришлось притормаживать, подкидывать его себе на спину, и продолжать бежать дальше.

Лапы холодил выпавший снег, поднявшаяся метель щедро бросала в морду колючие снежинки. Погода тут менялась, как ей заблагорассудится. Лапы несли нас к дедовой заимке. В любом случае, это было место было точкой отправления моих поисков. Игнат сказал, что они вышли оттуда в его ловушку. Значит, будем искать оттуда. Лишь бы метель не замела их следы. Лишь бы я смог их учуять. Лишь бы не было слишком поздно. Слишком много «лишь бы».

У заимки дела я опустился на пузо, позволяя Милошу спрыгнуть с себя, и стал принюхиваться, пытаясь уловить запахи Вари и деда, но тщетно. Метель сделала свое дело, равзеев ароматы моей Булочки. Задрав голову у серому небу, медведь отчаянно заревел.

— Они были тут, — мой капитан вышел из избушки. — Там печь еще теплая. Мы их догоним, браче. — он чуть ободряюще мне улыбнулся. Твои слова бы, да всем богам в уши, брат.

Что-то шевельнулось на самом краю зрения, и я обернулся. На противоположном конце поляны стояла мама. Все те же светлые одежды, все та же коса, тугая, черная, перекинутая через плечо. Она машет мне рукой, но не произносит и звука.

— Это кто? — Милош смотри на мою маму с удивлением.

А мама, тем временем, поворачивается и идет в глубь леса, показывая путь. Меня пронзает догадка, куда она направляется. Я подрываюсь с места в бег, Милош несется в след за мной. Блять, забыл! Торможу, практически зарываясь мордой в снег, подхватываю моего капитана, чувствую, как он пальцами вцепляется в мой мех и продолжаю бег. Мамы рядом нет, но благодаря ей я понял, куда идти. Спасибо, мам.

25. Варвара Миронова

Мы спустились к деревеньке. Глеб Иванович шел впереди, то и дело осматриваясь по сторонам, я топала позади, стараясь идти след в след. Метель стала утихать, а мороз, наоборот, крепчал. Я спрятала голову в капюшон, потуже затянув шнуровку. Щеки пощипывал мороз. Я же шла за Глебом Ивановичем, вперив ему взгляд куда-то между лопаток и боясь потерять его из виду. Хотя это было просто невозможно, учитывая ширину этой самой спины. Похоже, это семейное в роду Коноваловых. Что у Глеба Ивановича, что у Кирилла, что у виденного в моем сне нашего сына. Ивана, да.

— Вот и дошли. — пробасил он, когда мы подошли к избушке, что стояла ближе к нам. — Не отходи от меня…

— И ни с кем не разговаривай, — простучала я зубами.

На пороге нас встречал не высокий старичек с длинной белой бородой, в которой тут и там торчали ветки, сухие листья, и, кажется, даже мох. Это что, Леший?

— Долго же вы шли, Иваныч, — старичок пожал ладонь деду Кирилла, сильно встряхнув ее.

— Пришли как смогли, — буркнул тот в ответ, стискивая старика в дружеском обьятии.

— Здоров, медведь, все косточки переломаешь! — старичок перевел взгляд на меня. — А это, стал быть, та самая берегиня, про которую все твердят?

Я благоразумно промолчала, а Глеб нахмурился:

— В избу пустишь?

— А, да! — хлопнув себя сухой ладошкой по лбу, старичок посторонился, пропуская нас внутрь. В избе было натоплено так, что меня сразу бросило в жар.

Избушка была обычной. Те же деревянные стол и лавка, травы, собранные в пучки и развешенные по углам. И жаркая печка посреди комнаты.

Глеб Иванович уселся за стол, я села рядом. Старичок сел напротив, разлил из горячего самовара чай, судя по аромату, травяной, и подвинул нам.

— Откуда знаешь, что берегиня? — Глеб хмуро глянул на друга.

— Вся Навь в курсе, кого ты притащил. — старичок хитро сощурился, и отхлебнул из своей кружки. — Глеб, ты совсем ополоумел, тащить сюда светлую? Да еще и в положении? Да вас спалили, как только вы в Нави появились. Ты-то ладно, ты наш, а вот ее за версту видно. Сияет, словно солнце. Уводи ее обратно, пока не поздно. Я смогу удержать тех, кто идет за вами, но я долго не выстою.

— Я никуда не пойду, пока не увижу Кирилла. — уперлась я рогом.

— Вон оно как, — хмыкает старик в бороду. — Значит, за Кириллом пошла. — и снова переводит взгляд на Глеба. — Уводи, Глеб. Ты сам знаешь, что значит быть живым среди мертвых. Не дай девчонке погибнуть.

Глеб Иванович хотел что-то ответить, но я плюю на все правила приличия и перебиваю:

— Да сколько можно, а? Почему вы все говорите обо мне, как будто меня тут рядом даже нет? Кирилл— мой мужчина. Без него я отсюда не уйду!

— Дура ты, берегиня. — старичек смотрит на меня. — О себе не думаешь, о нем подумай — заскорузлый палец тычет в мой живот, и инстинктивно хочется прикрыться ладонями, защитить еще не рожденного Ивана.

— А ну цыц оба. — рявкает Глеб Иванович, жахая пудовым кулаком по столу так, что кружки подпрыгивют. — Оба сели и успокоились. Варрвару я смогу уберечь. Нам с тобой, дружище, надо придумать, как внука моего вытащить.

— Не сможешь ты ее уберечь, Глеб, не сможешь. Их даже для тебя слишком много. Да и враги у твоего Кирилла сильные.