Страница 38 из 42
– Если не выполнит, то конечно, – соглашается Пятачок.
– Люда, о чем ты. Он нас в упор не видит. Свалил-то, как от чумы. Что с нами не так? – и тут ко мне приходит противная догадка: – Людк! Слушай… А может. Это, чтоб не оскверниться…?
– В смысле?…
– Две одинокие немолодые женщины, путешествующие без мужчин, не достойны его ортодоксального уважения. Представляешь? Мы как второй сорт. Нет, пятый. Ты отброс, и я отброс.
– Оля, ну, ты перегибаешь. Зачем так токсично о человеке. И о себе.
– Да нет, я предполагаю просто, интересно. Должна же быть причина, – смягчаю я, но в общем чую, что, действительно, «фоню».
По-христиански настроенная Люда имеет некоторые более глубокие знания мусульманского быта, поэтому в ответ на мои обличения строго поджимает губки и предлагает мне не судить предвзято насчет уважения.
– Мне помнится, что иногда мусульмане спят в одежде. У них так принято, – поясняет она, – Поэтому товарищ может действительно тупо не понимать, зачем нужны постельные принадлежности. И ничего личного.
– Да? Думаешь? Не знала, – пытаюсь принять точку зрения объективного друга, но потом ехидно допытываюсь, – А посуды нет, значит, мусульмане не едят?
– Не знаю. Едят, конечно.
– А я думаю, – чую, что газ под моей медленно кипящей кастрюлькой самопроизвольно добавился, потому что со мной не соглашаются, и собственный сок начинает клокотать, готовясь расплескаться на окружающих, – Твой подзащитный рассчитывает, что если не в чем, то и готовить гостюшки не будут. Сплошная экономия энергоресурсов! Ничего личного. И нечего его оправдывать!
Я голодная. А тут даже чая не попить!
– И мне кажется, что тебе в этот конкретный раз, слишком не хочется принимать, что с нами так могут обращаться. В цивилизованной Австралии. И ты, пытаясь видеть только хорошее, убеждаешь себя, что дерьмо, это тоже съедобный продукт! – внятно выговариваю я.
Люда не отвечает.
Конформистка в борьбе за мир! Мать твою. Опять понесло.
«Чего-то, кажется, разошлась я сегодня, – отрезвленная мхатовской паузой Пятачка неохотно напоминаю я себе, – Наверно, Людовик все-таки прав. Пусть будет так. По-доброму. Но отзыв все равно напишу».
Я поглядываю на сосредоточенного друга:
–Если гора не идет к Магомеду, то… А нет, в данном случае, если Магомед не идет к горе, то два пригорка сами должны все решить.
И через пару минут мое сердитое возмущение начинает растворяться, и ситуация кажется даже забавной.
–Пофиг, у нас здесь всего три ночи, – соображаю я, – Посмотрим, что с этим можно сделать.
–Именно. Посмотрим, – уверенно соглашается Пятачок, радуясь моему скорому «возвращению», – Так-то лучше!
–Хе… Новый опыт! Ты там на меня шибко не обижайся, плиз. Люблю решать бытовые задачи. Людка тоже от этого прется. Собственно,… кров есть, кровать есть, напольное покрытие грязное, но мягкое, горячая вода и клозет в наличии. Пледики собственные в наличии, спальники есть, самолетная подушка тоже. Остальное решается.
–Чего и возмущалась, – интересуюсь я у себя, – Привычка, что ли, дурацкая?
–Ага, – соглашается Пятачок.
Потом оказывается, в магазине, хоть по-австралийски и далековато расположенном, продают железные банки с ананасами в собственном соку. Не дорого и вкусно. Мы их обожаем. А когда ананасы моментально кончаются, не успев начаться, в вылизанной семисотграммовой банке отлично можно кипятить чай. Ложки у нас с собой есть, без них и спичек никуда не трогаемся.
Эх, жаль, что хороший настоящий нож месяц назад отобрали при каком-то перелёте!
Я забыла после сухопутных переездов спрятать его в багаж и не пронесло. Но есть пластиковый из самолетного набора, крепенький такой. Полезный.
Сейчас, как никогда, вспоминаю с тоской мою кружку металлическую, походную, ту, верную, карельскую, бесследно эмигрировавшую в глубину в Новой Зеландии. Не судьба.
Но… Есть стаканчик из-под зубной щетки – класс! Контейнеры, это ещё с Гватемалы! – вместо тарелок. Есть и плюсы. Тихо здесь «на хате» и интернет отличный. И много места. И нет пока никаких соседей. Можно шляться в чем угодно по квартире. Смотреть что-нибудь в интернете со звуком, валяясь в большом общем зале. Потёртости стен и грязные пятна на ковровых покрытиях уже не бросаются в глаза, собственно, прибрано все чисто, насколько возможно в запущенной квартире. Хорошо. Больше времени на переживания по поводу несовершенства мира я тратить не собираюсь.
– Надо в город валить. Ведь это же Сидней! Давай смотреть маршрут проезда к театру оперному. Тому самому!
– О, давай, – расцветает Пятачок и столбит, – Надо поменять деньги и найти, где продают карточки на транспорт.
– Да, точно. Как думаешь, наш район совсем безопасен для хождений ночью? – неожиданно вопрошаю я у друга.
– А почему ты вдруг об этом вспомнила? – удивляется тот.
– Интересно, что по каким-то все-таки причинам водитель Убера, на котором мы приехали сюда из аэропорта, не уехал пока не убедился, что наш хозяин пришел встретить нас. Помнишь? Ждал все эти пятнадцать минут, не кинул. Неужели по причине неблагополучности района?
– А, потом узнаем. Думаю, нормально должно быть все. Цивилизованная страна.
– Ну, да. В этом мы уже убедились. Пора! У нас здесь всего три дня.
А дядьку-водителя я вспоминаю. Того, необычного по количеству доброты и некрасивости, темно-коричневого индейца-маори. Просто встреча. Когда я стану доброй?
Освальдо Танго: O! Доброе утро, любимая, я проснулся и очень хорошо отдохнул. Спасибо, что позаботились обо мне и отправили меня спать. Как ты? Я чувствую, что все нормально, но ты немного напряжена. Все прекрасно, моя любовь, ведь я с тобой.
Olga Tango: Доброе утро. Рада видеть тебя! Да, у нас все хорошо. Освальдо Танго: Вы понимаете, что уровень нашего общения заставляет нас понять, что мы буквально за углом друг от друга. Мне кажется, что в любой момент я увижу вас? Приду к вам.
Освальдо Танго: Я попробовал перевести это на русский, или если писать по-испански сложно, он продиктовал это обратно на ваш язык.
Olga Tango: Обратный перевод часто бессмысленен.
Освальдо Танго: он обещает понимание гармонии. Но не совершенен)). Освальдо Танго: Я еще отдыхаю, валяюсь и представляю, как твоя сияющая фигура села со мной в машину, какой поцелуй подарит тебе моя любовь. Я пишу сегодняшнюю поэму.
Освальдо Танго: Ты хочешь услышать?