Небесный берег

– Извини, мы не рискнули вставать у него на пути, – беззаботно воскликнул Джейлей.

Джодера закивала, а потом робко прошла к незаметной двери, ведущей в кухню, и заглянула внутрь. Их семья когда-то жила в похожем доме, может, немногим больше. Дом номер тридцать четыре навевал приятные воспоминания: они с Джейлеем любили спускаться в похожую кухоньку и выпрашивать свежеиспеченный хлеб, а иногда кексы и пирожные, приготовленные кухаркой.

Она невольно улыбнулась и жестом подозвала брата. Джейлей, оглянувшись на Эрвина и Тиану, подошел к сестре.

– Да, все в порядке, – растерянно ответила Эванжелина, отсмеявшись. – Вам не стоило так врываться, – добавила она чуть тише и оглянулась на отца.

Эрвин Фрейр побледнел так сильно, что Эванжелина решила: отец вот-вот упадет в обморок. Но он только сильно сжал перила лестницы.

– Моя дочь права. Вам не стоило так врываться, – голос Эрвина прозвучал на удивление твердо, и перед Эванжелиной вдруг появился ее отец, каким она его помнила. – Вам вообще не стоило здесь появляться, уважаемые.

Он выпрямился, гордо вскинул голову, глаза вдруг засветились знакомой Эванжелине с детства добротой. Эрвин Фрейр взял себя в руки. Седина никуда не пропала, поблекшие глаза не стали снова яркими, но расправленные плечи внушали уважение.

– Поздно, – отстраненно сказал Эверлинг.

Эверлинг остановился на пороге детской спальни. Комнатка была выполнена в пастельных тонах. Бежевые стены, голубые шторы. Стол из светлого дерева оказался для него слишком низким и оттого выглядел нелепым. Кровать, на которую он не смог бы лечь в полный рост, вызывала улыбку. Детей в доме не было, и детская спальня выглядела чужой по сравнению с темными, величественными комнатами во всем остальном доме.

Чья она была, Эверлинг не понимал. Он рассматривал корешки книг в шкафу, сделанном из того же дерева, что и стол. Названия сказок ему ни о чем не говорили, он никогда их не читал. В детском доме чванливые учительницы обучали грамоте всех, вот только любовь к учебе вызвать не смогли. Постоянные крики и унижения не способствовали ни хорошей учебе, ни взаимоуважению, ни пониманию между детьми и учителями.

Первая попавшаяся книга оказалась историей о девочке, оказавшейся в неведомом, сказочном мире. На обложке он заметил пьющих чай мышей, зайца с часами и странного молодого человека с огромной шляпой. Эверлинг открыл книгу и начал листать, наткнулся на иллюстрацию, на которой девочка с блондинистыми волосами стояла напротив дерева, где на ветке лежал огромный улыбающийся кот. Картинка вызывала у Эверлинга странные чувства: понимая, что это детская сказка, он почему-то злился и хотел вырвать страницу, скомкать ее и выбросить.

Он вспомнил, как однажды учительница влепила ему пощечину, когда на уроке маленький Эверлинг сказал, что считает систему несправедливой и абсурдной. После уроков она высекла его, заявив, что он не имеет права так думать.

– Линг?

Эверлинг быстро захлопнул книгу и обернулся. На пороге стояла Эванжелина, немного удивленная и взлохмаченная. С момента, как они ворвались в дом ее отца, прошло уже около часа, все успокоились, но напряжение витало в воздухе напоминанием, что им нельзя долго оставаться в доме мистера Фрейра.

– Чья это комната? – не подумав, ляпнул Эверлинг то, что крутилось на языке.

Эванжелина словно оцепенела, но быстро пришла в себя, зашла внутрь и тихо закрыла за собой дверь.

– Это комната – точная копия моей детской из нашего дома, когда мы жили все вместе… Эти книги – мои. И вон та игрушка на кровати, видишь?

Эверлинг только сейчас заметил огромную плюшевую птицу. Она чем-то напоминала ту, которую он ей подарил. Эверлинг улыбнулся. От глаз Эванжелины не укрылась доброта в его улыбке, впервые проявившаяся за долгое время. Она верила, что в нем доброты намного больше, чем он показывал, и потому эти секунды оказались для нее бесценными. Она плавно подошла к кровати, и Эверлинг подметил, что Эванжелина идеально вписывается в антураж не только этой спальни, но и всего дома. Это было ее место: среди аристократов, под одной крышей с отцом, у которого денег было больше, чем Эверлинг мог сосчитать.

Она взяла игрушку, обняла ее, а потом кинула ему. Он поймал, вгляделся в глаза-пуговицы. Эванжелина уловила в его взгляде несвойственную до этого грусть.

Им всем было больно – Эванжелина знала это. Болело у каждого по-разному – Эванжелина знала и это. Но боль Эверлинга всегда выражалась в злости, неконтролируемой агрессии, ударах на арене, зачастую смертельных, напоминала бурную реку. Сейчас его боль изменилась, словно остановилась из-за выстроенной плотины, застыла льдом.

Она приблизилась к Эверлингу, аккуратно, ненавязчиво забрала у него игрушку и положила на стол.

– Линг? – шепнула Эванжелина.

Эверлинг ее обнял.

Эванжелина никогда точно не могла сказать, на что похожи их отношения. Они любили друг друга, но не так, как любят муж и жена. Они не были родственниками, но считали друг друга семьей. Они всегда защищали друг друга, хотя прекрасно знали, что каждый может постоять за себя.

Эванжелина обняла его в ответ. Эверлинг прижал ее к себе так крепко, как мог. И уткнулся носом в ее волосы.

Она погладила его по спине. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но не сказала. Иногда тишины достаточно, чтобы быть услышанным.

Каждое его прикосновение к ней молило о помощи. Каждое ее прикосновение к нему говорило о надежде.

Он хотел признаться, что больше не справляется. Она опередила его:

– Мы со всем справимся. Вместе. Ты не должен преодолевать это в одиночку. Я рядом. Джей и Джо рядом. Гер тоже всегда рядом.

Эверлинг неохотно отстранился от нее, отвернулся, задержал внимание на игрушке и уже направился к выходу, когда вновь зазвучавший голос Эванжелины заставил его остановиться:

– Линг, не будь к нему слишком строг. Он заслужил хотя бы немного уважения и понимания от тебя.

Говорить о Герсии с Эванжелиной хотелось меньше всего. Он бы с радостью сделал вид, что попросту не услышал ее слов, но Эверлинг никогда не позволял себе обижать Эванжелину.

Он молча смотрел на нее исподлобья.

– Ты прощаешь Джо и Джея за любые проделки, спускаешь с рук мне любые глупости. А на Гере срываешься, что бы он ни делал, что бы ни говорил. Он не заслужил твоей злости, Линг. Во всяком случае, не больше, чем все мы.

У Эверлинга нашлось бы много слов, много ответов и еще больше объяснений, если бы только он захотел продолжить этот разговор, если бы только между ребер не щемило и не кололо. Если бы только он мог себе позволить секунду слабости.

– Фельдмаршал Веласкес, – послышался голос майора Золина из передатчика.

Кахир Веласкес не выходил из кабинета несколько часов. Милая секретарша принесла ему пять чашек кофе за то время, пока он разбирался с огромной кипой отчетов, успев до этого просмотреть досье на пятерых сбежавших магов. Теперь каждая папка была помечена «Особо опасен».

Мистер Ирмтон Пини ушел больше трех часов назад. Его присутствие изрядно вымотало Кахира, а кофе ничуть не спасал от усталости и раздражения.

– Слушаю, майор.

– Еще четверо ворвались в дом номер тридцать четыре на улице Столлехен. Прикажете брать их сейчас?

Кахир Веласкес задумался. День еще не закончился, несколько десятков солдат могли привлечь ненужное внимание. Да и преступники были начеку, ожидая нападения, пока Эванжелина Фрейр находилась в доме. Кахир Веласкес привык работать на качество.

– Нет. Дождитесь темноты. Когда они разойдутся спать, проникайте в дом. Я свяжусь с мистером Ирмтоном Пини, он будет координировать вас дальше.

– Так точно, фельдмаршал Веласкес. Конец связи.

Связь прервалась.

Глава 20. Побочный эффект

Нэйтан постучал, но ответа не последовало. Он постучал еще раз, глубоко вдохнул и собрался позвать Лиару по имени, но передумал. Из комнаты не доносилось ни звука. Он сжал руку, постучал в третий раз, а потом приоткрыл дверь: Лиара спала на кровати, закутавшись в одеяло. Судя по виду, она мерзла так сильно, что ее тело тряслось даже во сне.