Книга Розы

— Я заметила, потому что хочу тебе кое-что сказать. Но никак не выберу подходящий момент.

— Что? Что-то важное?

— Вроде того. Ты очень торопишься?

— Да, надо уже возвращаться.

— Можешь зайти со мной в одно место? Прямо сейчас.

— Куда это?

— Здесь недалеко. Увидишь.

Они подошли к одному из безликих домов на Белгрейв-сквер, с фасадом, покрытым безупречной кремовой штукатуркой, олицетворявшим богатство и могущество многих поколений владельцев. Занимая угол квартала, он выступал на площадь как нос линкора, сияя отполированной до зеркального блеска черной дверью и белоснежной мраморной лестницей. Когда они подходили, из здания появилась и спустилась по ступенькам аккуратная молодая гели, явно беременная, с собранными в тугой пучок светло-русыми волосами и выступающим под темно-бордовым пальто животом. Она взглянула на девушек с понимающей улыбкой.

— Знаешь, что здесь находится? — спросила Хелена.

Роза подошла ближе. На стене зияли выбоины от пуль напоминание о временах Сопротивления, — но рядом с дверью блестела аккуратная латунная табличка с выгравированным на ней словом «Лебенсборн», а ниже, витиеватым курсивом, «Источник жизни». Она не помнила, где уже слышала это название, оно плавало в глубинах памяти, как осколки дурного сна.

— Кажется, что-то слышала, но не знаю точно.

— И я не знала. До прошлой недели.

Хелена закусила нижнюю губу, и на ее лоб набежали морщинки, словно рябь на тихой воде от порыва ветра.

— Я могу тебе доверять?

— Хелена! Если не можешь доверять мне…

— Я беременна.

Роза приняла роковую новость со всем возможным спокойствием.

— Поздравляю. Ты рада? Это?..

— Рольф? Да. Я ему уже сказала.

И как он к этому отнесся? Он ведь женат, разве нет?

— Спокойно. Совершенно спокойно, он совсем не сердится.

— То есть он собирается?..

— Нет. — Хелена замолчала, и в ее глазах заблестели слезы. — Он не собирается на мне жениться, если ты об этом. И в пятый раз становиться отцом — тоже. Дело вот в чем, Роза: Рольф хочет, чтобы я пошла сюда, когда придет время. Здесь женщины соответствующего происхождения могут родить ребенка без лишних вопросов. Он уверяет, что никаких проблем не будет. У нас есть доказательства расовой чистоты с обеих сторон. За матерями тут очень хороший уход. Кроме того — дополнительный паек, сливки, мясо и тому подобное, специально обученные паулы, чтобы присматривать за детьми.

Роза прищурилась, глядя на призрачные силуэты одетых в белое женщин, мелькающие за высокими окнами, обрамленными ставнями. Послышался приглушенный детский крик и частые судорожные всхлипывания младенца, требующего молоко.

— После родов можно жить здесь несколько недель… — Хелена замолчала.

— А дальше что?

— Рольф говорит, что «Лебенсборн» очень ценит детей арийской внешности. Если ребенок светловолосый и голубоглазый, ему предстоит замечательная жизнь.

— Как это понимать? Откуда им знать, какая ему предстоит жизнь?

Хелена закусила губу и сцепила руки, глядя себе под ноги. Возможно, дело было в беременности — она никогда еще не казалась Розе такой красивой. Ее талию туго обтягивал красный кожаный пояс, выгодно подчеркивающий цветы на юбке и перламутровые пуговицы шерстяного жакета. Она смотрела вниз, слегка наклонив голову, и ее нежное лицо напоминало портреты Вермеера или Мадонну эпохи Возрождения.

— Ты не понимаешь. Рольф совсем не такой, как Мартин. У него нет ни малейшей склонности к романтике.

— То есть… ребенка тебе не оставят? Они заберут твоего малыша?

Хелена посмотрела ей прямо в глаза.

— А что мне еще остается?

Бесплодное лоно чревато погибелью. Одна из истин, внушаемых в Союзе девушкам. Гели, в силу чистоты расы, должны были иметь детей, но только в браке. Если незамужняя гели оказывалась достаточно глупа и рожала ребенка в одиночку, она лишалась всех привилегий: немедленный перевод в самый низший женский класс III, выселение из элитного жилья и резкое сокращение нормы питания. Единственный шанс избежать падения — найти мужчину, согласного взять беременную невесту и вырастить чужого ребенка. Естественно, таких мужчин и днем с огнем не сыскать.

— В любом случае я даже не уверена, хочу ли иметь ребенка. Ничего не понимаю в детях.

Селия говорила то же самое. Роза помнила, как сестра неуклюже управлялась с новорожденной Ханной, твердя: «Пожалуй, ребенок — это не мое», словно дети — пара новых туфель, которые можно сдать обратно в магазин.

— Все совсем не так, как мы представляли себе в детстве.

— Не помню, что я себе представляла, — автоматически откликнулась Роза и все же добавила: — Да. Совсем не так.

Роза представила себе Ханну с ее блестящими золотистыми волосиками, россыпью веснушек и милым круглым личиком, играющую с плюшевыми игрушками. Ханна все еще жила в мире возможностей, где могло происходить все, что угодно. Животные разговаривали, на деревьях жили нимфы, а девочки могли стать кем захочется. Параллельная вселенная, совсем близкая к реальной, но не соприкасающаяся с ней. Увы, придет время, и этот мир возможностей рухнет.

В этот момент распахнулась дверь и появилась огромная детская коляска, через борт которой, как пассажиры первого класса круизного лайнера, с любопытством смотрели два розовых малыша в шапочках. Паула с пудингообразным лицом покатила их по улице неторопливой шаркающей походкой, глядя прямо перед собой.

— А ты хочешь детей? — спросила Хелена, глядя им вслед.

— Неуверена.

— Боже упаси стать кларой. Я всегда представляла, что буду как моя мать. Выйду замуж за хорошего человека. Мы с ним переедем куда-нибудь в Суррей, заведем лабрадора, которому будем запрещать прыгать на диван, и четверых детей: двух мальчиков и двух девочек. Но не… это. — В голосе Хелены зазвенело отчаяние, она заморгала и отвернулась.

Роза почувствовала острый укол сострадания и сочувственно взяла подругу за руку.

— Тише. А может, есть кто-нибудь? Моя сестра знает нескольких немолодых мужчин. За меня она сватает зубного врача. Я могу ей позвонить.

Хелена глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.

— Не стоит. Я уже все решила.

— Не ходи сюда.

— Тебе легко говорить.

Бросив последний взгляд на «Лебенсборн», Хелена взяла Розу под руку и потащила за собой дальше по улице. Словно им опять было шестнадцать и они, убежав из Института Розенберга, шли вдвоем в солнечное будущее, навстречу дружбе и веселью.

— Знаешь, Рольф прав. Нам, гели, повезло в жизни. Еды вдоволь. Красивая одежда. Мужчины нас балуют. Мы вытащили счастливый билет, помнишь? Ну и что, если не разрешают оставить детей? Мы и так живем чудесно.

Гпава двадцать вторая

Клуб на Гаррик-стрит таился в театральном районе Лондона в лабиринте улиц вокруг Ковент-Гардена[29]. Здесь, за претенциозным фасадом, обсыпанным пятнами сажи, словно смокинг табачным пеплом, целые поколения мужчин наслаждались бильярдом, портвейном, сигарами и согревающим ощущением своей исключительности. Все лондонские клубы остались популярными и при новом режиме — фон Риббентроп вступил в «Атенеум» в 1936 году, а потом стал его президентом. Роберт Лей состоял в Королевском автомобильном клубе. Геббельс предпочитал Клуб реформ. В отличие от других клубов, его члены считали себя выше остальных в силу своих просвещенных взглядов и интереса к литературе и театру. Возможно, именно поэтому его и прибрали к рукам сотрудники Министерства культуры с намерением воспроизвести культуру Геррен-клуба[30] своей родины, собрав здесь единомышленников, испытывающих слабость к старым винам и молодым женщинам.

В такси Мартин поразил Розу, объявив, что они едут ужинать с его друзьями.

— Ты же никогда раньше не брал меня на такие встречи, не представлял своим знакомым.

29

Лондонский театр оперы и балета.

30

Общественный клуб в Берлине, члены которого рассматривали себя как объединение национальной немецкой элиты.