Страница 17 из 91
— Никогда не указывай своему ца… господину! — рявкаю, идя мимо, и он подавленно затыкается.
Моржов вскидывает меч перед собой двумя руками. Острие дымится в преддверии новой атаки. Но я лишь презрительно скалюсь и выплевываю с пренебрежением:
— Потомок Кия Клыкова, перед тобой Романов! Опусти клинок! Ты уже нанес позор себе и всему роду, подняв руку на своего царя. Не усугубляй бесчестие, — моржеусый удивленно застывает. — Твой славный предок клялся мне в верности на этом мече! Пускай с веками ваша фамилия сменилась, но твой пращур по-прежнему взирает на тебя с Небес и именно сейчас вздыхает с горечью о того, что ты попираешь данные им клятвы! Я даю тебе последний шанс — падай ниц, проси пощады, и тогда, быть может, твое наказание будет более щадящим.
Однако зря я распинался, ибо всю мою милосердную речь поднимают на насмешливый гогот.
— Хаха! Жалкий сопляк! Ты себя видел⁈ — злобно хохочет моржеусый боров, потрясая загоревшимся мечом. А за его широкой спиной скалятся и последние прислужники. — Романов, да? Мне плевать на твой ссаный род, пусть трижды он был царским. Я сожгу тебя дотла, а потом доберусь до твоего хозяина Лазарева. Тебе не развести меня как лоха, щенок…
Он резко затыкается, потому что время для милосердия ушло, и я с оскалом хищно оглядываю его лицо, бросив под ноги автомат, и плавно развожу руки в стороны. Тихие слова срываются с моих губ:
— Не держи зла на меня, Кий….
— Что ты там бормочешь⁈ — шипит как удав Моржов.
—… но твой потомок не попадет к тебе на Небеса.
Выкидываю крестовую «тройку» в моржеусого, и карта взрывается, ударившись об щит.
— Я сожру твою душу! — презрительно смеюсь в усатую харю.
Взрыв и моя насмешка срабатывает катализатором.
— СДОХНИ, ЩЕНОК!
Побагровевший от ярости Моржов вскидывает меч над головой. Клинок вспыхивает, как солнечная колесница Дажьбога. Назревает мощнейшая огненная атака.
— За оскорбление царя один приговор! Смерть!
А в следующее мгновение я дергаю за духовные нити, что опутывают клинок. На этом мече Кий поклялся мне в верности своей душой. Этот меч никогда не сможет ранить Романова. Слишком многое на себя взял наглый моржеусый. Хреновый он глава рода, раз не знает таких вещей. Не знает истории рода.
Нити, пронзающие артефактную сталь, вибрируют, и клинок с хлопаньем взрывается. Бах. Булатный литой меч лопается, словно пустая соломка. А назревавшая атака уходит вниз — на самого атакующего, и Моржов заживо сгорает в бушующем куполе огня. Приспешники его отшатываются в ужасе, мои же бойцы, наоборот, воспряли духом.
А я кричу в праведной ярости запуганным Моржовым:
— Либо вы сдаетесь, либо сейчас умрете!
Тут же раздается лязг брошенного на плиты пола оружия. Моржовы бросают автоматы с пистолетами, падают на колени и закидывают руки за головы. Люди Богатырева не теряются, тут же принимаются их связывать. Сам Богатырев в голос требует оператора турелей и приказывает ему отключить защиту усадьбы. Меня же интересует сейчас другое.
— Кто первый наследник? — оглядываю поникших людей.
— Я, — гордо вскидывает подбородок широкоплечий мужчина с отвислыми отцовскими усами. Стоит на коленях, его связали за руки одним из первых. — Еремей Степаныч Моржов. Хочешь меня убить — убивай, но остальных пощади как обещал.
— Не помню, чтобы обещал жизнь твоим людям, — хмыкаю, и он мрачнеет. Усмешка пляшет на моих губах. — Филин, развяжи его. Пускай ко мне ковыляет.
Гвардеец слушается, и спустя минуту ко мне подходит здоровяк. Я же подбираю с пола рукоять с торчащим осколком клинка. Увидев семейную реликвию в моих руках, Еремей в бессилии сжимает кулаки. Лицо усатого нервно перекашивается.
Забавно. Не будь во мне биокенетики, этот богатырь запросто бы мог свернуть мне шею, как гусенку.
— Твой отец был глупцом и поднял оружие на царскую кровь, — с широкой ухмылкой сообщаю правду. — За что и поплатился. Тебе я даю выбор: или ты клянешься мне, Михаилу Федоровичу Романову, и моему роду в верности на крови и душе, или весь твой род этой ночью умрет.
Бросаю к его ногам обломок. Мужчина со вздохом поднимает его, делает надрез на ладони. Затем произносит, задыхаясь от ярости, смотря на меня налитыми кровью глазами:
— Я клянусь тебе, Михаил Федорович Романов, и всему роду Романовых в верности на душе и крови! — чуть ли не выплевывает он мне в лицо. Усы парня топорщатся от бешенства.
Я же только шире усмехаюсь. Насколько же легко современники дают клятвы, от которых зависит их посмертие.
— На случай если думаешь, что слово дворянина ничего не значит, — я чуть шевелю пальцами, коснувшись ментальных струн Моржова. Еремей тут же с хрипом падает на колени, хватаясь за грудь. Судорожный хрип вырывается сквозь стиснутые зубы. — То вот тебе доказательство твоей ошибки. Советую держаться своих слов, новый глава, иначе сдохнешь как пес. Уяснил, Моржов?
— Д-да, — надрывно дыша, кивает.
— А теперь веди из убежища своих жен и детей.
— З-зачем⁈ — хрипит Степан, вскинув головой. В глазах больше нет ярости, только безграничный ужас за родных. — Романов, зачем⁈
С кривой улыбкой сообщаю:
— Затем, что так велел твой царь.
В течение следующих получаса мне приносят «клятву души» три жены и пятеро детей нового главы рода Моржовых.
— Кла-кла-кла-кла… — настырное тихое щелканье клюва раздается прямо под ухом. Не проснуться невозможно. Тем более что поэтому Варяга я и оставил в своих покоях. Чуткий слух грифона не позволит супостату незаметно подкрасться ко мне.
С неохотой разлепляю веки. За окном звездная ночь, к боку прижалась обнаженная Фрося, мурча во сне. Закинула на меня стройную ножку, ручку тоже. Эх, что за неуважение к царю.
Днем девушка вместе с Варягом приехала в усадьбу Лазаревых. Привезла грифенка по моему приказу. Я же полдня провозился у Моржовых. Делал внушению Еремею, разъяснял расстановку сил своего нового рода. А под вечер, когда добрался до Лазаревых, крестьянка уже была здесь. Ну и завалился с ней сразу спать.
Варяг кометой бахается на подушку рядом с моей головой и хлопает золотистыми крыльями, отсвечивающими в лунном свете.
— Кла-кла…
— Тише, — буркаю, и грифенок замолкает, увидев, что наконец добудился до хозяина. Спрыгивает на пол и шурует под кровать. Зверенышу там полюбилось спать.