Страница 19 из 51
Двенадцать лет назад я сделал первый шаг на величественном пути генного вознесения. Вместе со мной его повторили триста семьдесят два мальчика, выжившие из первоначальной тысячи детей взятых с Зартака. Сам я Зартак не помнил, о нем мне сообщил наставник, как о месте, с которого меня забрали.
Называясь рекрутами, мы проходили многочисленные тесты, подвергаясь медицинскому и психологическому сканированию. Подавляющая часть рекрутов отсеялась на первых этапах, а затем из триста семидесяти двух осталось шесть дюжин, ставших неофитами.
Меня держали отдельно, мы с ними мало общались, ведь библиарии всегда стояли особняком. Меня готовили более жестко, без перерыва нагружая тело и разум, развивая псайкерский дар и волю.
Гипнокантирование, погружение в лёд, индокритационная терапия накладывались поверх обязательных тренировок и упражнений с различным оружием. Бессчётные часы я медитировал в холодной келье, где компанию мне составлял безмолвный сервочереп, пристально фиксирующий и записывающий каждое мое движение.
Неофиты подверглись физической, хирургической и психологической обработке. Благодаря глубокой гипнотерапии мы забыли свои прошлые жизни и прошлые личности. Я не помнил ничего из того, кем был, как очутился на мире-тюрьме и что происходило двенадцать лет назад. Нас лепили заново: физически, эмоционально и ментально. Капелланы укрепляли нас в вере, а апотекарии следили за тем, как приживаются органы, и как мы меняемся. Это было тяжелое изматывающее время. Тех, кто не сломался и выжил, стали называть инициатами. Имен у нас все еще не было, нас различали по позывным. Мой звучал как Три-шесть-девять.
Сопровождая наставника, я присутствовал вместе со Второй ротой капитана Акамы на Затерянном Мире, где мы встретились с Адептус Механикус под командованием главного магоса Отте Бенедикта. Тогда с нами был сам магистр Тиберос Алый Поток, лично следивший за тем, как братья передают невероятно ценные археотехи, добытые в Туманности Хирафа и на Терикс-девять. Взамен мы получили Серую Подать — оружие и боеприпасы, доспехи, семь «Лендрейдеров», пять «Носорогов» и трех «Хищников-разрушителей» с блестящими серебром корпусами.
Вместе с Третьей ротой и капитаном Бейлом Шарру мы провели кампанию на Колхе Секундус, а на Битриксе-два Кархародон Астра уничтожили орду орков. Из глубин мрака под нижней плоскостью Галактики поднимались щупальца Великого Пожирателя. Несколько раз Кочевому Флоту удалось перехватить их в космосе. В астероидах недалеко от мертвого мира Анаркис Третья рота пришла на помощь Четвертой, втянутой в пустотное сражение с некронами из династии Нефрех. В Вурдалачьих Звездах на планете Атаргатис Прим мы встречались с Пепельными Когтями, орденом ренегатов, что одинаково рьяно отрицали службу порочному Хаосу и Империуму Человечества. Там капитана Шарру заставили сражаться с космодесантником Хаоса из числа Пожирателей Миров, но мы добились своей цели и взяли то, зачем пришли.
Все эти деяния не принесли мне славы и не дали привилегий. И это было правильно, пустое тщеславие рождает эфемерные амбиции и ведет к деградации. Я все еще оставался подмастерьем-лексиканумом и понятие не имел, когда закончится моя учеба.
Каждый из инициатов надеялся отличиться и получить право на лицевую татуировку — сигил мужества, силы и доверия, свидетельство перехода в новый статус полноценного брата-в-пустоте. И я, будущий библиарий, жаждал подобных знаков отличия. Пока же мне лишь позволили нанести на предплечье правой руки Первую метку Изгнания — начало волнистого узора, который со временем, если проживу достаточно долго, а мои свершения одобрит Забытый, покроет все тело.
Три месяца назад наставник оказал мне великую честь, даровав имя. Так я стал Бореем.
Древняя традиция Кархародон Астра подразумевала похожие по звучанию имена, часто состоящие из двух слогов, такие как Теко, Тама, Каху, но и среди нас встречались исключения. Нашего верховного магистра зовут лорд Тиберос, капитан Пятой роты носит имя Фаррелл, а верховный капеллан известен всему флоту как Иероним. Так что и мое имя выглядело вполне допустимо.
Борей… Признаюсь, мне нравилось, как оно звучало. Те Кахуранги хмурился и с неудовольствием указывал, что я придаю слишком много внимания незначительным вещам. Он сурово отметал в сторону мои попытки узнать что-либо из прошлого.
Да, он прав, скорее всего, во мне прорывалась слабость минувшей жизни и подсознательная память. Что-то там было, что-то такое, что иной раз заставляло не спать, всеми силами пытаясь пробиться через блоки гипнообработки. Наставник отказывался обсуждать данную тему.
— Если окажешься достаточно сильным, то вспомнишь все необходимое, — так сказал Бледный Кочевник. — А если не вспомнишь, значит, оно того не стоит.
Больше говорить мне было не с кем. По сути, у меня даже друзья отсутствовали. Все инициаты живут единым дружным отделением, но я будущий библиарий. Мой псайкерский дар ставит меня отдельно, я акула иного цвета, рыскающая своим курсом. «Таков наш путь, даже будучи среди братьев, мы все равно остаемся в одиночестве. Прими свою судьбу и не ропщи понапрасну» — напоминал Те Кахуранги. За минувшие годы я вообще не видел, чтобы он ошибался.
Стоя на коленях в реклюзиаме «Белой пасти», я раз за разом повторял про себя Девятнадцатую литанию книги «По ту сторону покрова звезд», в которой содержались сотни песнопений, псалмов и пустотных обетов. Девятнадцатая помогала укрепить дух и обрести истинную цель.
Но мой разум никак не мог найти успокоение. По каким-то смутным, не до конца осознанным причинам, мне казалось, что в прошлом таятся ключи к будущему. Я должен вспомнить, должен. Что-то важное скрывалось там, что-то, обещающее уникальную и неповторимую судьбу, хотя подобное и звучало высокопарно.
Но тут перед мысленным взором промелькнул суровый облик мастера. Те Кахуранги вряд ли бы одобрил подобные мысли, они слишком самонадеянные.
Я вновь начал повторять литанию и наконец-то она оказала свое действие. Мне нельзя расслабляться, нельзя отпускать себя в поисках эфемерных грез. Клянусь, что найду ответы. Но прямо сейчас мой путь прям и ясен — как кархародона и как библиария. Как и наставник, я проведу века в рядах ордена, разрывая врагов по воле магистра. Я перережу, выпотрошу и сожгу всех, кто посмеет бросить нам вызов. Без сомнения, все те, кто посмеет встать между нами и нашим долгом, падут. Так будет, если меня не убьют в одном из бесчисленных боев. А если убьют… Что ж, Рангу, Отец Пустоты знает, когда обрезать нить жизни. Об этом нет смысла много думать. Великая Пустота примет мое тело, а дух отправится дальше.
Реклюзиам утопал в тенях, здесь горело лишь девятнадцать толстых свеч, стоявших на залитых воском каменных полках. Они мало что освещали, но, как и каждый кархародон, в темноте я видел прекрасно. Базальтовую кафедру, с которой проповедовал капеллан Никора, подпирали величественные статуи Отца Пустоты и Забытого. Вдоль стен возвышались массивные треножники с различными реликвиями, частями доспехов, самыми впечатляющими трофеями и древними артефактами. На отдельном постаменте покоился череп кархародона, который, по легенде, вывезли с самой Терры. Под потолком висело ротное знамя — выцветшая обветшалая ткань с белой акулой на фоне изогнутой косы.
Сохраняя благоговейный настрой, я медленно поднялся на ноги. Мне нравилось посещать реклюзиам, он оказал обычное умиротворяющее действие. Облаченный в черный табард капеллан Никора, получивший имя в честь флагмана Кочевого флота, не мигая смотрел на меня, не считая нужным говорить. Я так же молча склонил голову и покинул святое место.
За пределом ротного святилища варп обрел большую силу и накатился на меня холодной волной. Бастионы разума вздрогнули, принимая и гася чужеродный порыв. Броня не могла защитить никого из смертных в Океане Душ, здесь помогало лишь поле Геллера. Оно сдерживало вечно голодных злобных демонов и их безумные эманации, но даже смертным приходилось тяжко. Нам же, в силу своего дара, приходилось стократ тяжелее.