Страница 41 из 49
Бибо хихикнула и закрыла дверь. Она несколько минут рассматривала книгу.
Книга была очень красивая и содержала не только текст, но и картинки, на которых были изображены томные мужчины и женщины в романтических декорациях. Одна картинка особенно поразила ее: женщина в черном одеянии, склонившая колени у могилы. Глаза у нее были закрыты. Небо за высокой стеной на заднем плане было усыпано звездами. На переднем же чахлое безлистное деревце корнями обвивало огромные камни. Какое-то мгновение Биббо как завороженная смотрела на картинку. Затем, совершенно не подумав о радже Марха, захлопнула книгу и понесла ее наверх, чтобы отдать Саиде-бай.
Книга стала теперь искрой на медленном фитиле – двигаясь от ворот к входной двери, через холл, по лестнице, затем по галерее к распахнутой двери комнаты, где Саида-бай тешила раджу Марха. Увидев раджу, Биббо опомнилась и, остановившись, хотела было тайком улизнуть по галерее. Но Саида-бай ее заметила. Она прервала исполнение газели.
– Биббо, в чем дело? Поди сюда.
– Ни в чем, Саида-бегум. Я приду позже.
– Что у тебя в руках?
– Ничего, бегум-сахиба.
– Дай-ка взглянуть на это «ничего», – сказала Саида-бай.
Бибо вошла, боязливо кланяясь и бормоча «салям», и протянула книгу хозяйке. На коричневой коже обложки сияла золотая надпись на урду: «Собрание поэзии Галиба. Альбом иллюстраций Чугтая»[152].
Это явно был не просто сборник стихов Галиба. Саида-бай не удержалась от искушения открыть книгу. Она перевернула несколько страниц. В книге было краткое предисловие и эссе художника Чугтая, львиную долю же составляли избранные стихи великого Галиба на урду, солидная коллекция факсимиле прекраснейших картин в персидском духе (каждая картина была подписана одной-двумя строчками из поэзии Галиба), а далее следовал какой-то текст на английском языке. Наверняка это предисловие для англоязычных, подумала Саида-бай, которую до сих пор изумляло, что англичане читают книги не с того конца.
Ее настолько восхитил подарок, что она поставила его на пюпитр фисгармонии и принялась листать, рассматривая иллюстрации.
– Кто ее прислал? – спросила она, заметив, что нет ни дарственной надписи на форзаце, ни записки. На радостях она даже забыла о радже, который уже закипал от ревнивой ярости.
Биббо, быстро оглядев комнату в поисках вдохновения, ответила:
– Привратник принес.
Биббо почуяла опасный гнев раджи и не хотела, чтобы он стал свидетелем невольного восторга, который могла проявить хозяйка, услышав имя своего поклонника. К тому же раджа отнюдь не был в добром расположении к дарителю книги, а Биббо, при всей своей любви к проказам, не желала Ману зла. Совсем-совсем не желала.
Тем временем Саида-бай, склонив голову, смотрела на картину, изображавшую старуху, молодую женщину и мальчика, молящихся у окна в закатных сумерках, под тонким полумесяцем.
– Да-да… Но кто же ее прислал? – спросила она и нахмурилась.
Теперь, под давлением, Биббо попыталась упомянуть Мана обиняками, насколько это было возможно. Надеясь, что раджа не заметит, она указала на пятнышко на белом напольном покрывале, где тот пролил виски. Вслух она произнесла:
– Я не знаю, имени не оставили. Позвольте мне удалиться?
– Да-да… вот же дурочка… – сказала хозяйка, встревоженная загадочным поведением Биббо.
Но раджа был сыт по горло этим бесцеремонным вмешательством.
Издав жуткий рык, он потянулся, чтобы выхватить книгу из рук Саиды-бай. Если бы она в последний момент не убрала ее стремительным движением, он бы разорвал книгу надвое. Тяжело пыхтя, раджа спросил:
– Кто он? Сколько стоит его ничтожная жизнь? Как его имя? Эта выставка – часть моих утех?
– Нет-нет, – сказала Саида-бай. – Пожалуйста, простите глупую девчонку. Этих простушек невозможно обучить этикету и сообразному поведению. – Затем, чтобы смягчить его, она прибавила: – Но вы только взгляните на эту картину – как она прекрасна: их руки воздеты в молитве – закат, белый купол мечети и минарет…
Ах, не те слова она сказала. Издав утробный рык, раджа Марха вырвал из книги страницу, которую она ему показывала. Саида в ужасе уставилась на него, окаменев.
– Играйте! – хрипло заорал он Моту и Исхаку. А затем повернул яростное лицо к Саиде. – Пой! Заверши газель… Нет! Пой ее сначала. Помни, кто купил тебя на этот вечер.
Саида-бай вложила измятую страницу в книгу, закрыла ее и села за фисгармонию. Закрыв глаза, она заново запела слова любви. Голос ее дрожал, и строчки звучали безжизненно. Конечно, она даже не задумывалась о них. Слезы скрывали ее добела раскаленный гнев. Будь ее воля, она накинулась бы на раджу, выплеснула виски в его наглые красные глаза, отхлестала бы его по лицу и вышвырнула на улицу. Но Саида-бай знала, что при всей своей житейской мудрости она совершенно бессильна. Чтобы отвлечься от этих мыслей, она стала раздумывать над таинственным жестом Биббо.
«Виски? Вино? Пол? Покрывало?» – перебирала она в уме.
И вдруг ее осенило, что же именно хотела сказать ей Биббо. Это было слово, означающее пятно, – «даг»!
Теперь не только ее губы пели – пело ее сердце. Саида открыла глаза и улыбнулась, глядя на пятно от пролитого виски. «Похоже на черного пса, задравшего лапу! – подумала она. – Надо бы сделать подарок этой находчивой девчонке».
Она подумала о Мане, мужчине – по сути единственном мужчине, – который и нравился ей, и был полностью в ее власти. Наверное, она не слишком хорошо обращалась с ним, – возможно, он был слишком куртуазен в своей страсти. Газель, которую она пела, расцвела пышным цветом жизни. Исхак Хан изумленно выпучил на нее глаза, не понимая, что произошло. Даже Моту Чанд растерялся.
Чары эти смогли усмирить даже дикого зверя. Раджа Марха уронил голову на грудь и вскоре мирно захрапел.
Назавтра вечером, когда Ман справился у привратника о здоровье Саиды-бай, тот сообщил, что ему велено проводить гостя наверх. Это было поразительно, учитывая, что он ни на словах, ни запиской не уведомил хозяйку, что намерен прийти.
Перед тем как подняться по лестнице в конце холла, он остановился перед зеркалом – полюбоваться на себя и вполголоса поздороваться: «Адаб арз, Даг-сахиб», подняв сложенную лодочкой правую ладонь ко лбу в радостном приветственном жесте. Он был одет как всегда элегантно, безукоризненная курта-паджама его была накрахмалена до хруста. На голове – все та же белая шапочка, которая удостоилась внимания Саиды-бай.
Оказавшись на галерее, что обрамляла холл внизу, он остановился. Не было слышно ни музыки, ни голосов. Саида, наверное, была одна. Мана охватили сладостные предвкушения, сердце его заколотилось. Она, вероятно, заслышала его шаги: отложив тонкую книжицу, которую читала – роман, судя по иллюстрации на обложке, – Саида-бай встала ему навстречу.
Когда он вошел, она произнесла:
– Даг-сахиб, Даг-сахиб, не стоило этого делать.
Он посмотрел на нее – она казалась слегка уставшей. На ней было надето то же красное сари, в котором она выступала в Прем-Нивасе. Он улыбнулся и сказал:
– Каждый предмет стремится занять свое место. Книга жаждет оказаться рядом со своим истинным ценителем. Как вот этот беззащитный мотылек стремится к своей возлюбленной свече.
– Но, Ман-сахиб, книги выбираются с любовью и бережно хранятся, – сказала Саида-бай, обращаясь к нему нежно по имени – что это? Неужели! Впервые! – и совершенно игнорируя его традиционную галантную ремарку. – Эта книга, наверное, хранилась в вашей библиотеке многие годы. Вам не следовало расставаться с ней.
У Мана и в самом деле стояла на полке эта книга, но в Варанаси. Он вспомнил о ней почему-то, и немедленно подумал о Саиде-бай, и после некоторых изысканий приобрел превосходный букинистический экземпляр в книжном магазине Чоука. Но его охватил такой восторг от ее нежного обращения, что он только и смог сказать:
152
Чугтай Абдур Рахман (1897–1975) – пакистанский художник, создавший свой неповторимый стиль живописи под влиянием искусства моголов, индийской миниатюры и исламских художественных традиций. Считается первым значительным современным мусульманским художником из Южной Азии.