Страница 35 из 57
Госпожа Капур не согласилась. Каждому известно, что легенда о Пул Меле – чистой воды вымысел. Разве в Пуранах, Эпосе или Ведах упоминается эта история?
– Нет, но все знают, что так оно и было, – ответила госпожа Тандон.
Они подошли к кишащему людьми понтонному мосту. Народу здесь собралось столько, что движение почти остановилось.
– И где же об этом написано? – упорствовала госпожа Капур. Она немного запыхалась, но говорила с большим чувством. – Откуда мы знаем, что это правда? Лично я не верю. И никогда не полезу в толпы суеверных, желающих совершить омовение в Джетх-Пурниму – ночь полнолуния. Считаю, что это может принести только несчастье.
У госпожи Капур было очень твердое мнение насчет религиозных праздников. Она не верила даже в Ракхи, полагая, что единственный праздник, по-настоящему прославляющий священные родственные узы между братьями и сестрами, это Бхай-Дудж.
Старая госпожа Тандон не захотела ссориться со своей самдхиной, тем более на глазах остальных родственников – и тем более когда они пересекали Гангу, – и потому смолчала.
На северном берегу Ганги, по другую сторону понтонных мостов толпы были поменьше, да и палаток стояло не так много. Идти зачастую приходилось по рыхлому песку. С очередным порывом ветра песок полетел прямо на паломников, с трудом пробирающихся на запад, к платформе Рамджапа-бабы́.
Пятеро были лишь малой частью длинной процессии путников, двигающихся в том же направлении. Вина и остальные женщины прикрывали лица свободными краями сари, Пран и Кедарнат – носовыми платками. К счастью, астма Прана пока не давала о себе знать, хотя хуже условий для астматика нельзя было и придумать. Наконец длинная тропа привела компанию к тому месту, где ярдах в пятидесяти от берега реки возвышалась на деревянных и бамбуковых опорах крытая тростником, украшенная листьями и гирляндами из бархатцев и окруженная многотысячной ордой паломников платформа Рамджапа-бабы́. Здесь святой жил и во время фестиваля, и после него, когда платформа превращалась в остров. Целыми днями он только и делал, что твердил имя Господа: «Рама, Рама, Рама, Рама» – почти непрерывно в часы бодрствования и иногда даже во сне (чем и заслужил свое прозвище).
Аскеза и то, что люди принимали за добродетельность, помогли Рамджапу-бабé обрести всенародную славу и могущество. Паломники с сияющими глазами преодолевали многие мили по пескам ради того, чтобы хоть мельком его увидеть. Вот уже тридцать лет подряд с июля по сентябрь, когда Ганга плескалась под опорами платформы, они приплывали к нему на лодках. Рамджап-бабá приезжал в Брахмпур к началу Пул Мелы, затем ждал, пока воды сомкнутся вокруг его дома, а четыре месяца спустя, когда Ганга возвращалась в свое русло, уезжал. Таков был его квадриместер, или чатурмас, хотя, строго говоря, он не совпадал с четырьмя месяцами сна богов.
Что люди в нем видели и что от него получали – трудно сказать. Порой он с ними разговаривал, порой нет, порой благословлял их, порой нет. Этот иссохший, согбенный, худой как палка человек с морщинистой кожей, выдубленной до черноты солнцем и ветром, сидел на корточках на дощатом настиле своей платформы: колени у самых ушей, вытянутая голова едва виднелась за перилами. У него была белая борода, спутанные черные волосы и глубоко запавшие глаза, почти незряче смотревшие поверх огромного скопища людей, словно то были не люди, а мириады песчинок или капель воды.
Паломников – многие из которых сжимали в руках «Шри Бхагават Чарит», издание в желтой обложке, которое продавали здесь, на фестивале, – сдерживали молодые волонтеры, которыми управлял при помощи жестов пожилой господин в очках, похожий на ученого, занимавшийся всеми организационными вопросами. Он много лет посвятил государственной службе, но покинул высокий пост ради служения Рамджапу-бабé.
Одна иссохшая рука хрупкого, тощего Рамджапа-бабы́ легла на перила, и ею он благословил людей, которым дозволили выйти вперед и получить его благословение. Иногда он что-то едва слышно шептал, иногда просто смотрел перед собой. Волонтеры с трудом сдерживали огромную толпу и уже охрипли от криков: «Назад! Все назад! Бабаджи прикоснется только к одной вашей книге, берите строго по одной!»
Старец изнуренно опускал средний палец правой руки на книгу.
– По порядку, соблюдаем очередь! Да, я знаю, что вы студент из Брахмпура с двадцатью пятью друзьями, пожалуйста, дождитесь очереди… сядьте, сядьте… назад, матаджи, пожалуйста, назад, нам и так нелегко!
Со слезами на глазах и протянутыми в мольбе руками толпа подалась вперед. Одни хотели получить благословение, другие – просто поближе взглянуть на Рамджапа-бабý, третьи несли ему дары: миски, пакеты, книги, бумагу, зерно, сладости, фрукты, деньги.
– Кладите прасад в эти большие корзины… прасад кладем в корзины… – сипло твердили волонтеры. Рамджап-бабá освящал дары, после чего их вновь раздавали людям.
– Почему он так знаменит? – спросил Пран стоявшего рядом человека, надеясь, что родственницы его не услышат.
– Не знаю, – ответил тот. – В свое время он много чего сделал. Народ его любит, вот и все. – Незнакомец попытался протолкнуться вперед.
– Говорят, он целый день бормочет имя Рамы. Зачем?
– Только долгим и упорным трением можно высечь искру и получить желаемый свет.
Пока Пран обдумывал его ответ, господин в толстых очках, который был тут за главного, подошел к госпоже Капур и низко ей поклонился.
– Вы решили почтить нас своим присутствием? – удивленно и благоговейно сказал он. – А ваш супруг? – Проработав много лет в правительстве, он знал госпожу Капур в лицо.
– Он… нет, он не смог прийти, очень много работы. Можно нам?.. – робко спросила госпожа Капур.
Господин в очках сходил к платформе, сказал кому-то пару слов и вернулся.
– Бабаджи очень рад, что вы пришли.
– Но можно ли нам подойти ближе?
– Я спрошу.
Через некоторое время он принес госпоже Капур три гуавы и четыре банана.
– Мы бы хотели получить благословение, – сказала та.
– Ах да, да, я все устрою.
В конце концов они подошли к платформе. Всех пятерых по очереди представили святому.
– Спасибо, спасибо, – сорвалось с тонких сухих губ старца.
– Госпожа Тандон…
– Спасибо, спасибо.
– Кедарнат Тандон и его жена Вина…
– А-а?
– Кедарнат Тандон с женой.
– А-а, спасибо, спасибо, Рама, Рама, Рама, Рама…
– Бабаджи, это Пран Капур, сын Махеша Капура, министра по налогам и сборам. А это супруга министра.
Баба́ покосился на Прана и устало повторил:
– Спасибо, спасибо.
Он выпростал палец и прижал его ко лбу Прана.
Однако, прежде чем их успели увести, госпожа Капур взмолилась:
– Бабá, мой мальчик очень болен… с самого раннего детства страдает астмой. Теперь, когда вы к нему прикоснулись…
– Спасибо, спасибо, – сказало древнее привидение. – Спасибо, спасибо.
– Бабá, теперь он будет исцелен?
Старец поднял палец, которым только что коснулся Прана, и ткнул им в небо.
– Бабá, а что с его работой? Я так волнуюсь…
Святой подался вперед. Родня умоляла госпожу Капур не задерживать очередь.
– Работа? – очень тихо произнес старец. – Он служит Богу?
– Нет, бабá, он претендует на университетскую должность… Он ее получит?
– Возможно. Все решит смерть. – Казалось, губы его открывались сами собой, и изнутри говорил другой дух.
– Смерть? Чья смерть, бабá, чья? – Госпожа Махеш Капур обомлела от страха.
– Господь… твой Бог… наш Бог… он был… точнее, думал, что…
Кровь стыла в жилах от загадочных, неоднозначных слов святого. А вдруг умрет ее муж! В панике госпожа Капур запричитала:
– Ах, скажите мне, бабá, умоляю – умрет кто-то из моих близких?!
Бабá вроде бы различил ужас в ее голосе, и некое подобие сострадания отразилось на кожаной маске его лица.
– Даже если так, для вас разницы уже не будет… – произнес он. Это стоило ему колоссальных усилий.