Страница 65 из 95
50. Уезжай
Больше ничего: ни подписи, ни адреса. И все же это письмо сказало мне намного больше. Я уже держала в руках такую бумагу, такую или очень похожую. На этой гладкости чуть расплываются чернила, если сложить листок до того, как они окончательно высохнут, сразу после написания, особенно когда торопишься, если у тебя нет ни двадцати секунд, ни банальной школьной промокашки. За мной следили, что, в общем-то, не удивительно, привыкла за последние годы. Улучили момент и оставили послание.
Я скомкала листок.
«Уезжай»
Нет. Теперь уже не могу. Там Пашка. Туда через день привезут очень опасную вещь. Кирилл не ребенок, до Прекрасных мне вовсе нет дела, но есть до Алисы. Пока я не удостоверюсь, что вещь не опасна для нее, не уеду. Благодарю за предложение, но нет. Возможно, отчасти назло отправителю. Один раз мы уже послушались этого анонимного советчика, второй раз поостерегусь.
Я расправила бумагу. Здесь нет ни одной криминалистической лаборатории. Они не нужны в мире, где каждый житель сам себе эксперт и аналитик. Поэтому письмо нужно сохранить. Писали в спешке и вряд ли успели пропустить сквозь бесконечную цепочку рук, как предыдущее.
Письма, письма… Я опустила ручник и тронулась. Письма в Серой цитадели пишет секретарь, у него много дорогой бумаги. Плюс озвученный им заказ на артефакт, который вполне может исходить от Кирилла. Но что-то же насторожило измененного?
Бессмертники, нечисть, послужившая основой для страшилок о Кощее, отличаются тем, что их сложно убить. Это относится к любой нечисти, но к бессмертникам эту фразу стоит применять буквально. Секретарю можно воткнуть клинок в сердце, и оно остановится. Любой целитель, врач, фельдшер констатирует смерть и очень сильно удивится, когда «пациент» встанет через час–полтора. Все зависит от силы и опыта.
Насчет правдивости той части сказки, в которой говорится о смерти на конце иглы, которую достали из яйца, яйцо из утки, утку из кролика и т. д., ничего сказать не могу. Больше похоже на шутку, запущенную самой нечистью.
Воскресают бессмертники полностью обновленными и чуть более сильными, чем до этого
На самую малость, но из таких мелочей и складывается сила.
На панели загорелась красная лампочка. До ближайшей заправки больше сотни километров. В нашей тили-мили-тряндии топливо не производят и нефть не добывают, чтобы залить бак, надо добраться до стёжки и вынырнуть в цивилизованный мир. Не сомневаюсь, у Кирилла в цитадели есть запас, на радость всем террористам. Стала понятна уверенность визирга в том, что сбежать на колесах не получится. Остатков в баке хватит на обратную дорогу или чуть дальше, но не на сотню километров.
Отсутствовала я часа четыре, но никакой разницы между теми, кто ходил по коридорам Серой цитадели днем, и теми, кто с заходом солнца, я не заметила. Тихо, деловито и неторопливо. Будто ничего и не было: ни ужина в столовой, ни главных блюд, распятых на рапирах.
Как выполнить обязательства перед торговцем, я пока не придумала. Ничего, кроме банально поинтересоваться у Седого о его покупках к наступившему по времени внешнего круга новом году, в голову не приходило.
Новогодние и Рождественские праздники я благополучно проболела. Но если церковные даты здесь не в чести, то пропущенного Нового года было откровенно жаль. Елка, угощение, ожидание чуда и очередной подарок Алисе, который я заботливо прячу в шкаф. Там уже лежат яркие коробки с прошлого года и ко дню рождения.
Секретарь решил порадовать хозяина? Или себя? Останавливало смутное подозрение, что демон не обрадуется моей осведомленности и укоротит язык измененному. С силой Седого не шутят. Со всеми его силами.
На вопрос Прекрасной о преданности существует единственный ответ. Его не афишировали, но все, кто жил в Северных пределах, впитывали его с первой каплей крови. Преданность здесь величина абсолютная. Либо она есть в тебе, либо нет тебя.
Все знали, что будет, если предать хозяина.
Видящий демон – видит. Простой – упрощает. Седой – сидит, хотя логичнее было бы «седеет». Игра слов, не более, и, тем не менее, его часть сидит в каждом жителе предела, в каждом заложнике, старухе пророчице и младенце нелюде. Особенность рода, его сила, недоступная другим. Это присутствие внутри тебя может убить, наказать, или наградить.
Кирилл не контролирует их, это не самолет с радиоуправлением и постоянным обменом данных, не компьютер с удаленным доступом. Это магия. Седой может и не знать, что его предали, главное, что знаешь ты. Этого достаточно, чтобы пришла боль, а за ней и смерть. И остановить это по силам только хозяину.
Эта магия похожа на воздействие психарей. Все завязано на собственное мироощущение, принципы, совесть и ее отсутствие. Сидящая в тебе часть Седого знает то, что знаешь ты. Если ты вопреки собственным поступкам не считаешь себя предателем, эта часть будет думать так же.
Сергей Гранин отомстил, по сути, предал северные пределы. Но не хозяина. И поэтому то, что сидело в нем, молчало. В нашей тили-мили-тряндии патриотизм не в чести, каждый будет защищать свой дом, и ни один – северные пределы. Нет границ, нет единой территории, нет ощущения родины, национального духа и всего того, о чем любят кричать экзальтированные политики с экранов телевизора в человеческом мире. Никому нет дела до остальных.
Поэтому и магия здесь такая, направленная на личность, а не на общество, каким бы оно ни было.
Хочешь сговориться с южанами о поставке товара в обход пошлин стежки – пожалуйста, пока свои же не поймают и наизнанку не вывернут. Хочешь нагадить соседнему селу и провести караван с товарами через свое – вперед и с песней. Можно красть, врать, обманывать, гадить, насколько хватит фантазии. За что-то тебе отмстят, за что-то накажут, если поймают, конечно, но это не предательство. Измена – это неверность хозяину, для каждого он здесь царь, бог и истина в последней инстанции. Пока ты понимаешь это, не помышляешь о неповиновении и молчишь об этом, часть чужой демонической души будет спать, ты не ощутишь ее присутствия. Кирилл не афиширует силу рода, разглашение информации приравнивается в северных пределах к предательству. Каждый получил невидимый поводок, на котором в случае чего может и удавиться.
Уйти можно в одном случае: если хозяин сам отпустит тебя. Как он отпустил Тимура. Или сделал вид, что отпустил. Больше таких случаев даже самая старая нечисть не припомнит. Наш демон сидит в каждом из нас, и, пока мы думаем, что верны, мы живем. Если нет – убиваем себя сами.
Я не помню никакого ритуала с шаманскими плясками, бубном и торжественным внедрением частицы Седого в свое тело. Кроме одного, и тот происходил за закрытыми дверьми спальни. Так что вопрос о моем поводке оставался открытым. О неповиновении я размышляла часто, и той части, что могла сидеть внутри меня, на сон времени не оставалось.