Страница 56 из 95
41.Спасение хранителя
– Готов? – спросил бестелесый у хранителя.
Худой, угловатый, смуглый парень южных кровей кивнул. Крупные, круглые, как маслины, глаза рассматривали меня с не меньшим любопытством, чем я его. Он походил на студента-первокурсника, ребенок, который начал взрослеть, но так и не успел вырасти.
Вокруг клубился плотный туман. Мы стояли в облаке безвременья. Я хотела поднять руку и зачерпнуть пригоршню, но ничего не вышло. Тело не послушалось. Проклятый отстранил меня и одновременно с этим закрыл от безумия non sit tempus. Ни мыслей о бегстве, ни тревоги, ни паники.
– Вперед, – скомандовал бес.
Парень зажмурился, его запястья осветились красными узорами инописи, браслеты вспыхнули, и хранитель растаял в воздухе, чтобы вновь появиться где-то там, за пределами кармана. Охраняющий на своей земле не нуждался в провожатых.
– Наша очередь, птичка, – слова, вылетевшие из моего рта, произнесенные моим голосом, прозвучали чуждо.
Проклятый выпрямился, качнулся, привыкая к пропорциям тела, издал короткий смешок, поднял руку с обломанными ногтями и щелкнул пальцами. Карман исчез, разлетелся по безвременью сотней брызг. Колышущаяся пелена обрушилась на меня.
Это не было похоже ни на что. Туман исчез. Воздух загустел, втекая в легкие ледяными каплями. В ушах ощущалась тяжесть, мир вокруг казался состоящим из жидкого металла. Все текло, все изменялось.
То, что окружало нить перехода, то, что способно свести с ума любого, пространство, где нет времени, где, как я думала, нет ничего, оказалось живым. Там росли деревья. Их широкие стволы казались пластиковыми, листья искусственными, трава под ногами бумажной. Желтые, зеленые, багряные – цвета всех времен года перемешивались на одном дереве, одном кусте. Солнце светило очень высоко и далеко, словно сквозь выпуклую каплю воды. Я не чувствовала ни тепла, ни холода, ни ветра, ни одна бумажная травинка не шевельнулась.
Non sit tempus успело собрать дань с Кощухино. В безвременье ушли целые улицы с домами, ошкуренные и поросшие мхом стены, соломенные, шиферные или из листового железа крыши, с узкими закрытыми ставнями окнами или, наоборот, широкими, отделанными по последней моде коваными решетками, причем изнутри
Ни одного тела, живого или мертвого. Ни черного кота, ни бородавчатой жабы, ни каркающего ворона, ни завалящей мокрицы или воробья. Ничего.
Вопреки ожиданиям, вода, которая здесь была вместо воздуха, нисколько не сдерживала проклятого, двигался он легко и свободно. Все мои чувства теперь принадлежали бесу, ему нравился мой внутренний скулеж, жалкие попытки стряхнуть с себя чужую волю и отчаяние, рождаемое мыслями об обреченности существования на задворках собственного тела. Но была и обратная сторона медали. Бес вошел в мое тело и разум, я смогла заглянуть в его. Громко сказано, конечно, но я знала, куда он пойдет и что сделает. Не чтение мыслей, упаси святые, лишь факты, уже принятые решения, то, что не подлежало сомнению. Простые действия, простые чувства.
Он был в своей стихии. Ему нравился каждый пластиковый куст, каждый размытый луч солнца, каждый влажный вздох. Его мир. Его дом. Это, а не наша тили-мили-тряндия. Он чувствовал себя в безопасности, так я просыпалась в своей постели, в своей комнате, где бабка, улыбаясь зубными протезами, кормит меня вкусным завтраком.
Безвременье отвоевало у стёжки большую часть села, три–четыре ряда домов, несколько улиц сократились чуть ли не на половину. Много, по сравнению с размерами всего Кощухино, и совсем ничего, если сравнивать с Юково. Проклятый миновал полосу non sit tempus минут за … Чувство времени осталось таким же иррациональным, как и раньше. Здесь его не существовало, ни внутреннего, ни внешнего.
Сколько он шел? Минуту? Две? Час? Сутки? Вечность? Тут год мог пролететь за мгновение.
Он шел. Искусственные листья были близко. Я попыталась протянуть к ним руку, разум не собирался смиряться с тем, что тело больше не реагирует на команды. Проклятый это чувствовал. И поднимая мою руку, он делал одолжение и наслаждался этим. Тонкие пальцы дотронулись до плотных листьев. Больше всего это походило на искусственный живой уголок при садике, куда я водила Алису, или декорации, имитирующие растительность, для съемок фильма. Широкие, с ладонь, листья покачнулись от прикосновения и ударились друг об друга, как пластиковые стаканчики на шашлыках.
Искусственный мир. Он не стоил бы упоминания, если в тот момент, когда качнулась лакированная ветка дерева, в его широком стволе не вспыхнули два красных уголька. Неожиданность не только для меня, но и для бестелесого. Красные огни глаз смотрели прямо на меня. Уверена, окажись здесь зеркало, мои в нем отразились бы не менее ярко. Глаза – зеркало души. В моих сейчас отражалась чужая. Красные огни мигнули, мои веки, подчиняясь воле проклятого, ответили тем же.
Я затаилась, чем развеселила беса. Встреча с соплеменником не произвела на него никакого впечатления.
Он просто отвернул мою голову и пошел дальше.
Все думают, что бесы – малочисленная раса. Что, если это не так? Что, если они предпочитают вязкое пространство безвременья миру, который все считают для них родным? Теперь я понимала, чьи глаза смотрели на меня тогда в переходе. Чуждый взгляд, испугавший меня до колик в животе и этим спасший от прогулки по non sit tempus. Спасение и бес – несовместимые слова в одном предложении, очередная насмешка ушедших.
Шаг – и густой воздух безвременья остается позади. Мир стежек поразил ослепительной легкостью, чистотой простых и понятных звуков, живыми растениями, животными, людьми. Ветром и светом, даже несмотря на то, что небо хмурится серыми тучами, а воздух наполнен изморосью. Бес сдержал слово, он вывел меня из non sit tempus.
Холм был очень похож на своего собрата в Заячьем холме. Та же срезанная вершина, тот же журчащий звук, чаша источника добротно выложена гладкими речными камнями, серые швы скрепляющего раствора напоминали паутину, колыхающуюся под прозрачной водной гладью.
Седому пора начать беспокоиться, безвременье подошло очень близко к источнику. Хозяин Северных пределов стоял напротив меня, отстраненный и равнодушный. Чуть дальше за его спиной, обжигая меня эмоциональными взглядами, замерли Пашка с Веником, Невер на руках у матери жизнерадостно ухнул и взмахнул хвостом. Он рад меня видеть. Справа улыбался во весь белозубый рот смуглолицый парень-хранитель, черные глаза лучились весельем. Как не похож этот молодой человек на того мужчину, с которым я разговаривала во мраке.
– Птичка вытащила нам хранителя, – сказал бес моим голосом.