Няня для дочки миллионера

— Может, и хороший, конечно, да только не со своей дочкой, — горестно вздыхает Елена Леонидовна. Я вспоминаю про чай и делаю пару глотков. — Никогда она Ксюшеньку не любила. Раздражал её вечно детский плач, крик и слёзы. Ксюшей занимались родители Каролины, царствие им небесное. Особенно бабушка во внучке души не чаяла. Хорошая была женщина, мы с ней крепко дружили… А Каролина ребёнка как сторонилась, так и до сих пор сторонится. Ничего не изменилось.

— Может, сейчас изменится?

— Да куда там! Если мать своё дитя не любит, то это навсегда, — уверенно заявляет Елена Леонидовна. От её слов у меня дрожь по телу идёт. Как ужасно это звучит — родная мама не любит свою единственную дочь!

— Не знаю. Я верю, что люди меняются.

— Потому что ты добрая душа, — тепло улыбается женщина. — Я за тобой всю неделю наблюдаю, нравишься ты мне. Только в глазах твоих тоска сильная живёт. Почему?

Я рассматриваю ногти на своих руках. Надо бы в салон записаться, маникюр приличный сделать. На вопрос Елены Леонидовны не знаю, как ответить. Мы с ней за эти полторы недели перекидывались только общими фразами, я совсем её не знаю. Но в голосе, во взгляде, в поведении женщины есть нечто такое, что невольно напоминает мне о бабушке. Она тоже была заботливой и прямолинейной. Её не стало три года назад, я до сих пор скучаю.

— С парнем рассталась, — говорю наконец, а затем добавляю зачем-то: — И детей у меня быть не может.

— Кто сказал?

— Врачи.

— Врачи тоже ошибаются.

— А почему вы решили, что семьи Громовых никогда не было? Каролина же с Владимиром столько лет женаты, — меняю я тему. Не могу о детях говорить, сразу ком в горле застревает.

— Да потому что тепла между ними нет. Так что зря ты благородство проявляешь, не нужно оно никому.

— Я делаю то, что считаю правильным.

— Для кого правильным? — выразительно смотрит на меня Елена Леонидовна. — Я вижу совсем другое. Ты свой шанс упускаешь, милая.

— Я вас не совсем понимаю…

Нас прерывает хлопок входной двери. Я подрываюсь с места. Ксюша бежит мне навстречу.

— Как вы, Виктория Андреевна? — запыхавшись, спрашивает она.

— Отлично, ничего не болит. А вы почему так рано? — поднимаю взгляд на застывшего Владимира. Он предельно серьёзен, брови сведены к переносице.

— Уложи Ксюшу спать, — бросает он и выходит из дома.

— Они с мамой будут ссориться, — спокойно произносит малышка. — А спать я пока не хочу, ещё совсем рано!

— А что ты хочешь?

— С вами посидеть. Можно? — робко спрашивает она.

— Конечно.

Ксюша мчит в гостиную, с ногами запрыгивает на диван и смотрит на меня.

— А почему вы нас не дождались? — малышка обиженно дует губы. Я ведь и правда её обманула, не сообщив о своём уходе. — Ножка болела?

— Нет. Я не хотела вам мешать.

— А чем бы вы помешали?

Елена Леонидовна улыбается и кивает, дескать, устами ребёнка глаголит истина. Я только плечами пожимаю.

— Мама не захотела в кафе идти. А папа стал грустным после того, как вы ушли. Но зато мы классно покатались. Я завтра Кате всё скажу! Пусть знает, что у меня тоже хорошие родители.

Ксюша в красках описывает Елене Леонидовне катание на коньках, а я то и дело на дверь поглядываю. Что-то долго Владимира нет.

— Виктория Андреевна, а вы можете папу позвать? Скажите, что я его очень-очень жду, — просит Ксюша. — Не хочу, чтобы они с мамой друг друга обижали.

Я перевожу взгляд на Елену Леонидовну. Она качает головой, поднимается и молча идёт на кухню. От неё помощи ждать не следует, это ясно. Я не хочу прерывать общение Владимира и Каролины, но если Ксюша просит…

— Хорошо. Беги в свою комнату. Я что-нибудь придумаю.

Ксюша обнимает меня, шепчет «‎Спасибо», а затем мчится на второй этаж. Я собираюсь с духом и выхожу во двор. Владимир и Каролина разговаривают на повышенных тонах, слова я различить пока не могу. Они на летней веранде. Усмехаюсь. Я считала, что это наше с Громовым место. Какая же глупость.

— Хватит угрожать мне судом! — слышу Владимира. — Если бы ты хотела забрать Ксюшу, то уже давно бы обратилась к адвокату.

— Я надеялась, что мы обойдёмся без всего этого, — взвинченным голосом отвечает Каролина. — Думаешь, мне самой хочется по судам таскаться? Давай мирным путём всё решим.

— Давай. Ты можешь навещать Ксюшу, когда пожелаешь, но жить она будет со мной. И воспитывать дочь тоже буду я.

— Да что ж ты упрямый такой! — восклицает Каролина. — Может, Ксюша вообще не твоя дочь! Почему ты так за неё уцепился?

— Что ты сказала? — после долгой паузы переспрашивает Владимир. Голос будто и не ему принадлежит, он надтреснутый, пустой.

— Что слышал. Я не хотела этого говорить, но ты меня вынудил… Я не уверена, что Ксюша твоя дочь.

Зажимаю рот ладонью и осторожно, чтобы меня не услышали, возвращаюсь в дом. Прижимаюсь спиной к стене, медленно оседаю на пол.

Боже, бедный Владимир. За что ему всё это?

Глава 17

Владимир

Идея с катком оказывается провальной. Виктория явно чувствует себя не в своей тарелке, а Каролина разбрасывается неуместными фразами. И, конечно, это всё слышит Ксюша.

— Зачем вы вообще пригласили эту няню? — возмущается Каролина. — Не люблю посторонних людей.

— Виктория Андреевна не посторонняя, — возражает Ксюша. — Она очень хорошая, мам.

— Угу. Но на коньках она кататься не умеет.

— А я готовить вареники не умела, но вчера научилась. Мам, ты знаешь, как тесто делать? Давай с тобой что-нибудь приготовим!

— Ксюш, на кухне должны находиться специально обученные люди. Как Елена Леонидовна.

— А мне понравилось готовить, — бормочет Ксюша.

— Конечно! Твоя няня скоро и уборкой тебя заставит заниматься! Ты действительно хочешь полы мыть? — повышает голос Каролина.

— Хватит, — говорю я требовательно и строго. — Мы сюда отдыхать приехали.

— Да, мам, поехали в центр. Виктория Андреевна, наверное, заскучала.

— Хорошо, — недобро улыбается Каролина.

Она разгоняется и едет прямо на Викторию. Ксюша в этот момент отворачивается и происходящего не видит, что к лучшему. Я дёргаюсь, подъезжаю к упавшей Виктории и протягиваю ей руку. Она смущается, но от моей помощи не отказывается. Умница.

Каролина от злости красными пятнами покрывается. В глазах полыхает ярость, она фыркает и тащит взволнованную Ксюшу за собой. Я поддерживаю Викторию, чтобы она вновь не потеряла равновесие. Внутри клокочет злость. Нельзя потакать всем капризам дочери.

Виктория держится холодно и отстранённо. Уходит, наградив меня на прощание долгим печальным взглядом. Не получается у нас по-человечески. Либо я веду себя, как её строгий начальник, либо открываю душу и лезу к ней с поцелуями. Нужна золотая середина. Только как её достичь?

Возвращаюсь на каток.

— Домой? Но почему Виктория Андреевна сказала про кафе? — с грустью вопрошает Ксюша.

Каролина победно улыбается.

— Ну хоть одно разумное решение с её стороны, — роняет она.

Ксюша растерянно смотрит на пустой каток, лезвием бьёт по льду и носом шмыгает. У меня сердце не на месте. Приобнимаю дочку за плечи, спрашиваю:

— Хочешь мороженое? Можем сегодня устроить день вредностей.

— Я не против, — без особого энтузиазма отвечает Ксюша.

— Сладкое? Серьёзно? — произносит Каролина таким тоном, будто я собираюсь протухшим мясом дочь кормить. — Это вредно для здоровья! И фигуры. Ты же не хочешь потолстеть, правда, милая?

Ксюша неопределённо пожимает плечами. Я челюсти до скрипа в зубах сжимаю. 

— Не пойдём мы ни в какое кафе, — решает Каролина.

— Тогда пора домой.

Всю дорогу Ксюша молчит, а Каролина с кем-то переписывается в телефоне. Я несколько раз пытаюсь заговорить с дочерью, но всё напрасно. Она меня не слушает. Так бывает, когда Ксюша чем-то сильно расстроена.

Зато в дом она влетает на бешеной скорости, сразу бежит к Виктории. Я прошу уложить Ксюшу, а сам возвращаюсь к Каролине. Она хотела о чём-то поговорить.