Страница 100 из 132
— Утро открытий, да, Виета? Представь себе, не все такие, как твой папаша или братья.
Криденс подобрался.
— Ты для этого меня задержал, мастер? — Обращение он презрительно выделил. — Чтобы поболтать о моей семье?
Рэми тепло улыбнулся:
— Ну что ты! Тратить твое личное время на такую чепуху я бы не стал.
Он все еще улыбался, а Криденс, ахнув, вдруг зажмурился, наклонился вперед, взялся за голову и выпал из кресла. Я вздрогнул, когда понял, что это не приступ, и потрясенно уставился на мастера. У нас в школах разрешалось наказывать учеников — били по пальцам линейкой, бывали даже розги. Но это… это была пытка, а не наказание.
Криденс шипел, прикусив губу, на его подбородок стекала струйка крови, а мастер расслабленно наблюдал. Ровно как смотрела Шериада на умирающего шамана или пробравшихся в ее поместье разбойников. С таким же интересом, сколько достается кузнечику, когда ловишь его, рассматриваешь, а потом отрываешь ему лапки — любопытно же, как он потом поскачет.
Меня прошиб холодный пот. Происходящее было настолько ненормальным, неприемлемым, неправильным, что я…
— Ты глуп, Криденс, — сказал мастер, вставая и склоняясь над учеником. — Ты не умеешь держать язык за зубами. Дерзишь. Не видишь, кого можно оскорблять, а кого нельзя. Ты высокомерен и отчего-то уверен, что, если ты принадлежишь к древнему нуклийскому роду, это дает тебе какие-то преимущества. Быть может, за стенами этой академии так и было. Здесь ты — такое же ничтожество, как все остальные. Повтори: «Я — ничтожество». Это приказ.
Криденс прошипел сквозь зубы такое слово, что моментально вогнал меня в краску. А мастер только шире улыбнулся:
— Ты крепкий мальчик, который, я вижу, привык к боли. Отец дрессировал тебя так же, да? Что ж. — Он протянул руку и нежно погладил юношу по щеке. Контраст между этим заботливым жестом и ненавистью в глазах Криденса был так велик, что меня снова пробрала дрожь. — Я знаю, что сломило твоих братьев. И это же, без сомнения, сломит тебя. — Он легко коснулся лба Ворона и тут же убрал руку.
Тогда Криденс закричал. Его выгнуло дугой, и он мучительно застонал.
Криденс бился на полу, а мастер смотрел на него с холодным равнодушием. Я стиснул подлокотники — до побелевших костяшек, до резкой боли.
— Прекратите.
Но мой голос потерялся в криках Криденса. Мастер отвернулся от него, прошел обратно к столу.
— Хватит! — на этот раз получилось громче, да и Криденс вдруг замолчал. Может, сорвал голос?
— Вижу, ты брезглив, Элвин, — понимающе посмотрел на меня куратор. — Впрочем… Согласен, это и так затянулось, а у нас не так много времени. Криденс, прошу. «Я — ничтожество». Повторяй.
«Зачем? — думал я, глядя на преподавателя. — Зачем ты это делаешь?»
Криденс приподнялся на локтях и посмотрел на куратора мутными от боли глазами.
— Я…
— Прекрасно. Дальше.
— Нич…
— Зачем вы это делаете? — вырвалось у меня. — Зачем⁈
—…тожество, — выдохнул Криденс.
А куратор посмотрел на меня и ответил:
— Это урок, Элвин. Наш лорд Виета понимает только язык силы. Советую именно на этом языке с ним и разговаривать. Да, ничтожество?
Криденс скорчился на полу, дрожа.
— А закреплять любой урок лучше сразу. Ты, Виета, считал себя лучше всех в группе. И уж точно лучше Элвина, правда? Надеюсь, теперь ты понимаешь, что это не так. Ну? Я не слышу.
— Да, — выдохнул Криденс так тихо, что это был скорее шепот.
— Что «да»?
— Да, понимаю. Мастер.
— Видишь, — кивнул мне куратор. — Теперь он как шелковый. Наш лорд, по сути, ничем не отличается от животного. Когда я еще был свободен, я держал в зверинце оборотня. Сначала он тоже кусался, но потом, после пары занятий, уяснил, кто здесь главный. Но, повторюсь, новый навык, как и идею, требуется закрепить. Виета, поцелуй Элвину ноги.
Криденс замер, а я вскочил:
— Что⁈
— Спокойнее, Элвин, спокойнее. Привыкай. Ты обещаешь стать сильным магом, ты должен знать, как закрепляется покорность. Виета, я жду.
Дальнейшее напоминало дурной сон — хотя, казалось бы, куда хуже? Не вставая с колен, Криденс пополз ко мне.
Я отступал, пока не уперся спиной в стену. А потом…
Потом случилось странное. Мир на мгновение сделался… пронзительным. Я стиснул кулаки и, захлебываясь в холодной ярости, приказал — это и правда звучало как приказ, так непривычно для меня:
— Прекратите! Немедленно!
По комнате пронесся ветер, но тут же стих.
Куратор сделал жест рукой, словно отмахивался от чего-то невидимого. Потом покачал головой:
— Очень глупо атаковать мастера, Элвин. Я сильне… — Тут он замолчал, а мгновение спустя закашлялся. Пытался меня заколдовать, очевидно. Я и тогда легко это понял, потому что подвеска Шериады вновь стала видимой. И невероятно нагрелась. Странно, что на коже не остался ожог.
Шериада упоминала про защитные свойства этого артефакта, и он действительно реагировал на любые атаки в мой адрес, чаще всего нагреваясь. В Арлиссе ударить магией в порядке вещей, и делают это часто, иногда даже без видимого повода. В то время я еще об этом не знал.
Криденс замер у моих ног, и я невольно поймал его взгляд. Этого было достаточно, чтобы я больше никогда его не боялся. И перестал ненавидеть — если, конечно, таким громким словом можно назвать смесь зависти, страха, гнева и восхищения, которые я испытывал после экзаменационного поединка.
Мне как будто на мгновение удалось заглянуть под маску высокомерного аристократа, которую Криденс носил постоянно, и увидеть там одинокого и нелюбимого мальчишку, который огрызается заранее, потому что ничего, кроме пинка, от других не ждет. Бродячие собаки ведут себя так же.
И как же этот мальчишка меня ненавидел!
Тем временем мастер согнулся в приступе кровавого кашля, а моя подвеска раскалилась. Я невольно потянулся к ней. Но стоило ее тронуть, как она сама скользнула обратно за ворот и остыла за одно мгновение.
Мастер вытер губы платком и хрипло сказал:
— Хорошо. Виета, довольно. Благодари Элвина, он решил вступи…
— Это неправильно — то, что вы делали, — перебил я с горячностью, которой сам от себя не ждал. — Так нельзя! Если… если вы так поступаете, то чем вы лучше животного? Это же совершенно бесчеловечно, аморально, противно! Так… так просто нельзя! Никогда. Зачем вы это делаете?
Криденс смотрел на меня с таким недоумением, что я решил было, что случайно заговорил на родном языке вместо нуклийского. Но куратор, похоже, меня понял.