Флотская Юность

По приходе на место разгрузили рюкзаки, поставили палатки, развели костер… «Дикий» туристский отдых, подобный нашему, отлично показан в веселом и правдивом фильме «Три плюс два». Это было время в истории нашей страны, которое позже назовут «периодом застоя», а для нас это было золотым временем юности, временем, когда девушки, без охраны, могли спокойно путешествовать по Южному берегу.

На пути к Южному берегу остановились передохнуть на вершине перевала. Отсюда открылся потрясающий вид: склоны гор, поросшие реликтовыми соснами, амфитеатром спускались к морю; бескрайнее море, лазоревое у берега на мелководье и становящееся темно-синим на глубине, плавно терялось в мареве горизонта. Слева – гигантские глыбы, в доисторические времена скатившиеся с вершины горы, застыли в фантастических позах. От этой красоты захватило дух! Простояли несколько минут, любуясь чудесным видом, затем стали спускаться по едва заметной татарской дороге-тропе вниз, к морю…

Весь день наша компания купалась и загорала на камнях. Кто-то нырял за крабами и мидиями, кто-то охотился с подводным ружьем на прибрежных рыбешек.

Мне нравилось ловить крабов. Плавно скользя по поверхности моря, словно паря над безмолвным голубым миром, высматриваешь внизу зазевавшуюся добычу. Интересовали меня только крупные, с большими клешнями, крабы, которых мы называли «каменными». «Травяхи» – темные, верткие, с тонкими клешнями крабики, в расчет не принимались. Завидев на дне краба, через трубку делаешь сильный вдох воздуха, резкое движение ластами, и ты уже на дне в прохладной глубине. Осторожно заводишь правую руку под заднюю часть краба, левой рукой отвлекая его боевые клешни, сжимаешь пальцы правой руки и… – краб в сетке, привязанной к поясу. Позже пойманную таким образом добычу варили на костре и лакомились, запивая вином.

В вечерних быстро сгущающихся на юге сумерках мы ужинали тем, что приготовили нам «поварихи», и рассаживались плотнее вокруг костра, слушая и, кто как мог, подпевая нашим бардам. Песни были туристские, походные: «Все перекаты да перекаты…», «Если друг оказался вдруг…»… Эти песни, этот дым костра, это звездное небо над головой остались в душе и памяти навсегда, по крайней мере, пока мы живы….

Конечно, перед этим пили чудесное вино, разлитое, правда, не в бутылки, а в трехлитровые банки с металлическим крышками, которые открывали консервным ножом. В те годы так продавали и томатный сок, и виноградное вино. По кружкам его разливали по звуку бульканья – «по булькам», потому что в темноте было плохо видно кромку кружки. Пили под гитарный перезвон, сидя вокруг костра. Тесно очерченный световой круг высвечивался только лицами, и все они выглядели, по-моему, счастливыми…

Поутру особенно приятно было нырнуть с камня в прохладную прозрачную, зеленоватую воду, держа в зубах щетку с болгарской зубной пастой «Поморин», вынырнуть и, отфыркиваясь, чистить зубы, ощущая во рту вкус соленого «Поморина» и соленой морской воды.

…Несколько оставшихся дней похода пробежали быстро: играли в футбол «на котлеты» со старшими ребятами из расположенного недалеко пионерского лагеря, посетили, оставшись незамеченными для охраны, дачу «Тессели», где в свое время великий пролетарский писатель Максим Горький писал «Жизнь Клима Самгина», ходили в Форос за вином и хлебом.

Отдых промелькнул, как говорится, «на одном дыхании», и все завертелось: у нас начались вступительные экзамены в «Систему».

Экзамены мы сдавали через три дня, на четвертый. Иногородние ребята жили в казарме, а мы после очередного экзамена возвращались домой, с нетерпением ожидая результатов и решения приемной комиссии о допуске к следующему. Экзамены я сдавал легко, потому что хорошо усвоил школьную программу – в аттестате у меня были пятерки и несколько четверок.

Конечно, во время сдачи экзаменов отключаешься от внешнего мира – некогда смотреть телевизор, тем более читать газеты, но одна новость июля врезалась в память. По сообщениям газет, на пик Ленина десантировалась группа наших парашютистов, но погода резко изменилась, подул ураганный ветер и четверо человек погибли. Их тела завернули в парашюты и похоронили там же на пике.

Какой отчаянной смелости молодые парни!

Нам, абитуриентам, успешно сдавшим вступительные экзамены, предстояло пройти еще одно серьезное испытание. От его прохождения зависело поступление в «Систему». Предстояло испытать свой организм в барокамере. Как будет происходить процесс испытания, никто толком не знал, поэтому говорили всякое. Говорили, что если нет гайморита и других заболеваний ухо-горло-носа, то барокамеру можно выдержать.

Наконец, нас, большую группу абитуриентов, привели на станцию легководолазной подготовки, где располагалась барокамера. Барокамера – это металлический толстостенный

цилиндр, с иллюминаторами и входным люком в торце цилиндра. Внутри его вдоль по стенам установлены две длинные скамьи. В барокамеру компрессором подается воздух, создающий давление в пять атмосфер, что соответствует погружению на глубину 50 метров.

В барокамеру помещались шесть человек во главе с инструктором, у которого в руке был деревянный молоток. После начала подъема давления в барокамере,температура в ней тоже повышалась. Я держался. По достижению давления в три атмосферы одному парню стало плохо, и инструктор ударами молотка о корпус камеры просигналил об этом.

Давление сбросили, и абитуриент, которому стало плохо, покинул барокамеру.

По достижению давления в пять атмосфер мы в барокамере испытали азотное опьянение. Всем стало весело, наши голоса стали тоненькими, писклявыми, и мы без устали болтали этими кукольными голосами.

Наконец испытание было окончено. Я лично прошел его легче, чем ожидал.

…Ура! Мы поступили! Толпа озабоченной абитуры как-то быстро поредела и рассосалась. Казармы опустели. Мы поступили, но я и два моих друга оказались в разных ротах. А дело было так: нас, зачисленных, несколько сотен человек, выстроили на плацу перед казармами. Офицер объяснил, что будет называть рост, при этом имеющий такой рост, должен выйти из строя и встать на правый фланг, рядом с ним.

– Два метра десять сантиметров, – прозвучал первая цифра. Строй не шевельнулся.

– Два метра пять сантиметров. – Строй не шевельнулся.

– Два метра. – Вышел один парень.

– Один метр девяносто пять сантиметров, – продолжал называть цифры офицер. Вышло несколько человек, и пошло… Отсчитав первые 120 человек, из них сформировали 1-ю роту. В нее попали высокие ребята – мы их прозвали «столбы». В 1-й роте рост заканчивался на цифре один метр семьдесят пять сантиметров, и в нее попали два моих друга. У меня был рост 1 метр 74 сантиметра, и когда назвали цифру 1 метр 75 сантиметров, я мог бы выйти и стать замыкающим, то есть самым маленьким в роте «столбов». И я уже было собрался сделать этот шаг, вслед за своими друзьями, но что-то меня удержало. Я решил стать первым во 2-й роте.

Офицер снова выкрикнул:

– Один метр семьдесят пять сантиметров.

Я сделал шаг вперед. И так… следующие 120 человек, все почти одного роста, сформировали 2-ю роту. В 3-ю роту вошли ребята ростом 1 метр 60 сантиметров и ниже. Их сразу назвали – «клопы». Но, как всегда, не обошлось без курьеза. На построении отсутствовал один парень, он был в санчасти. Никто не знал его роста, поэтому решили, что лучше его определить в роту со средним ростом, то есть к нам. Но он оказался очень высоким, портил наш строй, и его определили в знаменосцы училища.

Так началась моя служба в «Системе».

Вначале меня многое поражало в «Системе». Само здание было большим, величественным, с длинными коридорами, с огромным читальным залом библиотеки и чертежным залом, со светлыми с высокими окнами классами. Огромное здание училища выходило своим фасадом на берег бухты с непонятным названием – «Голландия», которая в свою очередь, являлась частью огромной Северной бухты. Здание был старинным, явно дореволюционной постройки.

Нас переодели в робу темно-синего цвета с биркой – боевым номером, на котором указывался номер класса и порядковый номер по алфавитному списку класса, переобули в тяжелые яловые ботинки-«говнодавы» и выдали береты. Начался «курс молодого бойца». Строевые занятия, проводимые на плацу под палящим солнцем, а температура тем летом в нашем южном приморском городе достигала 35 градусов жары в тени, были для нас, вчерашних школьников, настоящей тяжелейшей работой.