Ливонское зерцало

Спустя полчаса к Николаусу и Удо, разглядывавшим со стены русские шатры и русское войско, подошёл кнехт и сказал, что начальник стражи Юнкер приглашает господ спуститься в подземелье под Медианой. Удо и Николаус удивились приглашению, тогда кнехт им объяснил, что будто бы пойман хитрый русский соглядатай и что он будто признался под пыткой в том, что хотел открыть русским ворота, хотел отравить воду в колодце и взорвать порох в хранилище замка.

— И если вы, господа, хотите на подлого русского лазутчика взглянуть, то, пожалуйста, к Медиане извольте, — и вежливый кнехт сделал приглашающий жест рукой.

Господа, конечно же, захотели на подлого вражеского лазутчика взглянуть. Удо так и разбирали любопытство и праведный гнев, а Николаус, кажется, был какой-то мыслью озадачен. Они двинулись за кнехтом к Срединной башне. Когда они проходили по площадке на кровле западной Radspeiche, кнехт оглянулся и сказал, что оружие они могут оставить здесь, поскольку в узилище оно им не понадобится — узник накрепко привязан к дыбе; между тем с длинными мечами спускаться по узкой лестнице очень неудобно, ножны то и дело за что-нибудь цепляются — то за ступеньки, то за камни, торчащие из стен. Удо отдал свой меч оруженосцу, и Николаус, на мгновение потемнев лицом, тоже, впрочем, меч от пояса отцепил. Кнехт услужливо открыл перед ними дверь башни и указал по лестнице вниз. Сам, однако, с ними не пошёл.

В памятную ночь Николаус поднимался на Медиану с Ангеликой. По лестнице же вниз, в подземелье, в узилище, он шёл впервые. Удо освещал путь факелом и, всё ещё пребывая в возбуждении после первого штурма, рассказывал, что Радбург начинался с этой башни. Он хлопал ладонью по мощным, циклопически огромным камням, вмурованным в стену, и с воодушевлением восклицал, что «нет, не разрушить и не взять русским Радбурга, ибо никто ещё не брал». И говорил он, что возможно здесь, в этой толще земли спрятано эстонское золото, в коем заключена сила всей Ливонии. А Медиана, говорил он затем, стоит на эстонских костях. Дикие язычники поклонялись на этом холме своим богам, здесь же сжигали своих умерших. Несгоревшие кости закапывали.

— Присмотрись повнимательней к этим стенам, брат мой Николаус, и ты, быть может, увидишь крупицы золота, и ты наверняка увидишь древние кости.

Николаус ничего не говорил в ответ, обеспокоенный некоей тайной мыслью; он присматривался к стенам и, хотя никакое золото ему не показывалось, он действительно видел кое-где окаменевшие кости. В одном месте даже как будто проглядывал череп меж камней. Неглубокими ямками намечались орбиты...

Удо с факелом шёл впереди...

Тем временем в пыточной комнате продолжалась работа. Меа Кульпа, скрипя зубами и обливаясь потом, выворачивал Ильмару на дыбе руки. Барон Аттендорн сидел у входа на стуле, не глядя на пытку, но слушая внимательно и потирая нервно себе пальцами лоб. Марквард Юнкер задавал вопросы... Кому Ильмар нёс из Нейгаузена послание? И первое ли это послание? Может, ещё кто послания носил? И были ли послания из Радбурга в Нейгаузен? Или из Пылау были послания?..

На все вопросы был один ответ — молчание.

— Пробуй новую пытку, палач, — гневно сверкая глазами, велел Юнкер.

Тут открылась дверь, и в пыточную комнату вошли Николаус с Удо.

— Ах! Вот и наши юные господа!.. — оживился Юнкер. — Вот, полюбуйтесь! — он кивнул в сторону дыбы. — Мы поймали русского соглядатая. Уж три недели, как он гостит у нас.

Удо подошёл ближе к дыбе и взглянул на Ильмара с интересом.

— Я, кажется, узнаю его. Он бортник из Пылау. Разве он русский?

— Он эст, насколько я знаю, — заметил барон, оставаясь сидеть в стороне. — Но он разведывал для русских.

Николаус заглянул в окровавленное лицо Ильмару и невольно отшатнулся:

— Вы вырвали ему глаз?

Юнкер проскрипел зубами:

— Он был не прочь вырвать мне сердце.

Ильмар одним глазом молча, сосредоточенно и... как-то очень спокойно смотрел на Николауса.

Оглянувшись на барона, Николаус попросил:

— Надо отпустить его, дядя Ульрих. Если этому человеку вырвали глаз и он ни в чём не сознался, то он, верно, и не знает ничего. Тут, должно быть, какая-то ошибка.

Барон промолчал.

— Что вы молчите, комтур? — улыбнулся рыцарь Юнкер.

Фон Аттендорн всё же продолжал хранить молчание.

Тогда Юнкер достал из-за пояса грамоту, свёрнутую в свиток, и, подойдя к барону, развернул её.

— Посмотрите, она писана по-русски.

Барон удивлённо взглянул на Юнкера — какую игру тот затеял? Потом едва скользнул взглядом по написанному.

— Я и десятка слов не скажу по-русски. Тем более не прочитаю.

Тогда Юнкер показал грамоту Удо:

— Может, вы нам скажете, молодой барон, что здесь написано?

Удо заглянул в написанное с любопытством, однако ответил не без надменности:

— Мне ли — ливонскому барону и рыцарю — обращать внимание на написанное врагом? Мне ли понимать язык его?..

Здесь Юнкер повернулся всем корпусом к Николаусу:

— О, я забыл!.. Есть среди нас молодой господин, который хорошо понимает по-русски, — зловещая улыбка искривила губы начальника стражи. — Скажите же нам скорее, о чём здесь написано.

Николаус, как бы испрашивая разрешения, оглянулся на барона, потом взял грамоту уверенной, не дрожащей рукой и, повернув к свету, пробежал её глазами.

— Здесь благодарят за своевременно выполненную миссию и велят возвращаться.

— А кому велят? — заглянул в грамоту Юнкер. — Не сказано?

Николаус взглянул ещё на обратную сторону грамоты.

— Нет. Не сказано.

— Вот вопрос! — засмеялся Юнкер. — Вы не знаете ответа, комтур? А вы, Удо?

Те молчали, ибо вопрос этот Юнкер явно задавал им, развивая некую игру, не для ответа задавал.

— Меа Кульпа! — вскричал Юнкер.

Палач, вздрогнув от окрика, вонзил Ильмару под правое ребро длинную стальную спицу — глубоко в печень он ему её вонзил. От нестерпимой боли глухо охнул Ильмар и покрылся мертвенной бледностью. Рука Меа Кульпы тянулась уж за другой спицей.

— Нет, это надо закончить! — Николаус бросился к палачу.

Но Юнкер остановил Николауса, крепко ухватив его за локоть.

— Мы ещё по существу и не начинали, — Юнкер пристально посмотрел Николаусу в глаза. — И что вам за дело, юноша, до какого-то упрямого эста? Он сам обрекает себя на муки, скрывая от нас имя врага.

Здесь слегка дрогнула земля. Потом опять и опять. И с другой стороны послышались удары.

В пыточную комнату вошли двое кнехтов.

— Русские опять штурмуют.

Барон Аттендорн мрачно им кивнул и собрался идти наверх.

Ильмар, всё это время терпевший сильнейшие, невыносимые страдания, скрипевший зубами, но молчавший, не выдержал, издал вопль, когда Меа Кульпа с помощью некоего свинцового валика-ежа стал сдирать у него с груди кожу — лоскут за лоскутом. Меа Кульпа был мастер; он работал споро и с выдумкой.

— Так, так... — оживился Юнкер. — Неужто сейчас мы услышим признание?..

Но признания ни он, ни кто-либо из присутствующих не услышали, ибо у несчастного Ильмара-бортника не выдержало пытки сердце, и он, к облегчению своему, испустил здесь дух.

— Ах ты! Как жаль!.. — огорчился Юнкер, потом, указав пальцем на Николауса, он вдруг приказал кнехтам: — Схватить его! Недолго будет пустовать наша дыба.

Крепкие кнехты навалились на Николауса сзади и заломили ему руки за спину.

— Что ты творишь, Юнкер? — изменился в лице барон; последнее приказание начальника стражи было неожиданностью даже для него.

— Я знаю, что творю, комтур! Доверьтесь мне. Не такая уж сложная у нас головоломка.

Пока он это говорил, кнехты и Меа Кульпа привязали Николауса к дыбе. Тело Ильмара, сброшенное на пол, прикрыли рогожей. Удо, ничего не понимая, переводил взгляд то на Юнкера, то на отца. В какой-то момент Удо даже попытался прийти на помощь Николаусу, но Юнкер, взяв его железной рукой за плечо, остановил попытку.

Юнкер сказал:

— Если наш Николаус сумеет доказать, что он из рода Смалланов, то, вне всяких сомнений, другой человек, — при этом он ткнул себе указательным пальцем в грудь, — сумеет вам доказать, что он из рода шведских королей.