Первые уроки

Губы матриарха подрагивают от сдерживаемого смеха.

– Ах ты… лиса! И ведь не врёшь, я же чувствую!

В этот момент кто-то ласково проводит по моей щеке. Несуществующей пока щеке. Вернее сказать, той самой, что вместе со всем остальным телом наличествует сейчас далеко отсюда, в Магиной спальне.

– Зовут? – понимающе кивает бабушка Софи. – Ну, лети, егоза. И впрямь, пора, а то заработаешь истощение. Ходить по снам тоже Сила нужна.

***

«И-ива…»

Знакомый родной голос. Знакомые интонации. Тёплая уютная пещерка одеяла… Вот только по контрасту с ней тело вдруг обдаёт холодом, словно перед тем, как вернуться в постель, я старательно покаталась-повалялась в ледяной крошке, и та до сих пор впивается в кожу сотнями морозящих крупинок.

Невольно морщась, пытаюсь отбиться от Маги, который, злодей этакий, упорно тащит с меня одеяло. Я же ж мёрзну! Не обращая внимания на моё барахтанье, супруг прорывается в полуразрушенное лежбище и обнимает меня со спины. О-о вот это то, что надо! Обожаю об него греться!

– Что, замёрзла?

Голос, как всегда, суров. Но меня больше не обманешь этой внешней напускной гневливостью. Поэтому просто мычу что-то невразумительное с утвердительной интонацией – спросонья неохота говорить. Он плотнее загребает меня в объятья.

– А нечего было во сне шляться, где попало. Кто тебя просил? Я и без того рассказал бы обо всём, или дал бы считать с памяти. Опять занимаешься партизанщиной?

– Чем?

От удивления я даже глаза открываю.

– Ты откуда таких слов набрался? Не то, чтобы я против, просто интересно!

Мага снисходительно хмыкает.

– А кто бросил меня наедине и надолго с двумя разговорчивыми девицами? Волей-неволей приходится проводить с ними вечера, помогая с учёбой. А у наших дочерей, оказывается, немалый словарный запас. Весьма специфичный. Иномирный. Я почерпнул оттуда много нового.

– Ага. Вот откуда «двойные стандарты» у бабушки Софьи… – невольно прокалываюсь я. И сконфуженно замолкаю.

– Не уклоняйся от темы, – возвращается супруг к прежнему менторскому тону. – Ива, направленные, как в твоём случае, сны – очень специфичный вид магии и требует большого расхода сил. Ты хоть догадываешься, отчего у тебя такой озноб? Слишком увлеклась, потратилась. Это вредно и для тебя, и для малышей. Будь добра, сдерживай подобные порывы. Не маленькая уже.

Так, ворча, он поглаживает мне живот, вторую ладонь кладёт выше, и в солнечном сплетении вдруг вспыхивает крошечное, но очень жаркое солнышко, такое же показательно сердитое, как мой некромант. Поворочавшись внутри, оно расправляет протуберанцы – и разом, вспышкой, выжигает из меня холод. Ух… даже в пот шибануло, как в парилке!

– Так хорошо? – требовательно спрашивает муж.

Мне вновь не хочется говорить – разнежилась. Просто киваю.

И вдруг перед глазами встаёт лицо Даниэлы, перечёркнутое безобразной паутиной. Нет, молчать о таком трудно. Может, и самому Маге нужно выговориться?

– Мага, – окликаю я его после паузы. – А тебе раньше приходилось выносить приговоры?

Он тоже медлит. Затем отвечает не слишком охотно, но без особого волнения:

– Считаешь меня чудовищем? Приходилось. И приговаривать, и даже убивать. Ива, я же боевой некромант, я почти в сотне квестов побывал, а заодно и на войне. Как ты думаешь, чем я там занимался? Я, мужчина-маг, мужчина-воин? Наравне, кстати, с женщинами-воинами, если вспомнить Лору и иже с ней… Предвижу твой вопрос: да, и женщин убивал. Приходилось. Демоницы, ламии, эмпусы, гарпии – весьма кровожадные особы, скажу тебе. Хотя, говорят, в мирное время – любящие и нежные матери, готовые глотку порвать за своих детёнышей; верные подруги, иногда прекрасные хозяйки. Кто-то на досуге не оружием на полигоне бряцает, а картины пишет или даже стихи; вышивает, вон, как ты… В мирное время – идеальные женщины. А в бою как их увидишь – сразу об идеалах забываешь. Обрушивается на тебя этакое чудовище с голой грудью, с ощеренными клыками, в чужой крови перемазанное, летит с копьём наперевес или когти выставив – а они у неё как бритвы, десять бритв, длиннее пальцев, и все на тебя нацелены. И тут уже не до моральных принципов. Просто рубишь в ответ. Или… Ладно, не буду грузить подробностями, это не для беременной женщины. Но в бою всё просто, Ива. Женщина, перешедшая в статус воительницы, уже не имеет пола, Морана тут всех равняет.

– В бою – это как раз очень понятно, – бормочу, переворачиваясь на спину. – А вот в обыденности – да… Мне казалось, да и кажется, что никто с б о льшим трепетом не относится к своим женщинам, как некроманты. Вы так за ними ухаживаете, так бережёте, балуете, что эта любовь мешает вам… как бы это сказать?

Он закладывает руки за голову, понимающе усмехается:

– Быть объективными? Принять верное решение?

– Да, как-то так.

– Ну, Ива, не смешивай всё в кучу. Одно дело – любить и беречь, и совсем другое – оперировать всё тем же здравым смыслом. Трепетное и беззащитное создание, привыкшее во всём полагаться на своего мужчину – это одно; такому тепличному цветочку и в голову не придёт причинить зло предполагаемой сопернице. Даже если случись невероятное, и ей придётся при самообороне отнять чужую жизнь – её полностью оправдают. Тем более что мы умеем считывать память даже с трупов, и восстановить картину и истинные мотивы участников несложно. Другое – когда, привыкнув к вечному потаканию своим капризам, женщина уже не задумывается ни над моральной стороной своих желаний, ни над законной. Границы стёрты, потому что всё можно! А главное, она твёрдо усвоила: ей за это ничего не будет, она же девочка… Вот поэтому по ним больнее всего бьёт не наказание даже, а эта самая правда жизни: что девочкам, оказывается, тоже приходится отвечать за свои дела. И мир рушится. Для них.

Какое-то время мы молчим.

– А ведь она не сдастся, Мага – сообщаю я наболевшее.

– Разумеется.

И вдруг умолкает. Спрашивает осторожно:

– Это ты сейчас про кого?

«Наверное, про обеих. А ты о ком думаешь?», – так и хочется поддеть мне его. Но, вздохнув, отвечаю:

– Про Даниэлу, конечно. Совсем она не похожа на смирившуюся с наказанием… Стоп, – перебиваю сама себя. – Погоди. Как-то неправильно всё это.

Он красиво приподнимает бровь, поворачивается на бок, опершись о локоть. Одеяло сползает, обнажив идеальный торс. Да чтоб мне пропасть, это не мир – это просто питомник по выращиванию красивых мужиков! На кого ни глянь – или картину пиши, или ваяй в мраморе. За что мне такое счастье? И эстетического удовольствия сколько угодно, и неотразимый суженый, считай, в пожизненной собственности…

Мага не даёт мне развить мысль о его редком статусе Единственного и Неповторимого при существующей полигамии. Уточняет:

– Что неправильно?

– Да вся эта тема. Моя вина, не нужно было вообще её затрагивать. Всё-таки в супружеской постели место только для двоих. Зачем сюда посторонних тянуть, хоть и в разговорах? Нечего отвлекаться!

– Отвлекаться? Ах, да, – словно спохватывается он. – Совсем забыл. Долг, долг, как же без него… Но я всегда готов к исполнению, ничего не поделать. А который час? Не слишком для тебя поздно?

– Самое время для взаимозачётов, – сурово, подражая ему, отвечаю я. – Имей в виду, всё отдачи, что были до этого – только проценты, а к основному долгу мы ещё не подступились!

И вроде бы только что нависала над ним угрожающе, но почему-то оказываюсь вжатой спиной в перину.

– А если я попрошу о рассрочке, звезда моя? Лет этак на сто пятьдесят-двести?

От его вкрадчивого шёпота сладкая истома зарождается там, где ещё недавно согревало меня искусственное солнышко, растекается ниже, лишая сил… Я ещё успеваю фыркнуть:

– Договоримся.

А потом уже делаю вид, что сдаюсь.

[1] Омар ибн Рахим – бывший Глава Клана Огня, похитивший Иву. За что и поплатился, попавшись ей под горячую руку… Сороковник, книга 3