Первые уроки

***

Их оказалось десятеро, представителей фамилии Иглесиас, которых так называемое «приглашение» Главы Клана явно не застало врасплох. Во всяком случае, отец семейства, показавшийся мне вдруг смутно знакомым, обе его супруги, единственная дочь, три маленьких сына – лет десяти, семи и пяти – все прибыли разодетые, как на приём к королю. Нет, не расфуфырены: туалеты подобраны с большим вкусом, в единой гамме – похоже, выдержаны родовые цвета – без пестроты и разностилья. Вдумчиво, дабы и обеспеченность показать, и нарочитую скромность. Даже гувернантка, сопровождающая мальчиков, хоть сейчас могла смело пройтись по центральной площади Тардисбурга, где её запросто приняли бы за какую-нибудь графиню, из каприза нарядившуюся попроще.

Исключение составляет молодая пара, держащаяся слегка на отшибе: племянник отца семейства, с виду мужчина за тридцать – подозреваю, что намного старше, просто, как и все некроманты, выглядит моложе своих лет – и его жена, худенькая, изящная, как статуэтка, но почему-то странно неловкая. Скованная в движениях, будто боящаяся лишний раз пошевелиться. И вообще – боящаяся. Всего или чего-то конкретно – непонятно, но казалось, что иногда она забывала дышать, не говоря уж о том, чтобы поднять голову и глянуть на окружающих. Странно это. Хоть и не основание для подозрений. Есть же люди, что готовы шарахаться от собственной тени, и не потому, что чувствуют за собой какую-то вину, а просто ужасно робки от природы.

Эти двое выглядели на фоне семейства аристократов типичными провинциальными родственниками, отставшими и от моды, и от жизни вообще. Я не удивилась бы, узнав, что в их местности до сих пор царит средневековье, этакое настоящее, выдержанное, не то, что в больших городах вроде Терраса и Тардисбурга, где быт и нравы заметно изменились под влиянием новинок и тенденций, приносимых из других миров.

Итак, на скамьях в качестве обвиняемых – семейство Иглесиас, в полном составе, с приехавшими погостить родственниками и даже гувернанткой. Напротив них расположились в высоких креслах дон Теймур дель Торрес да Гама, по левую руку от него донна Софья Мария Иоанна дель Торрес да Гама, по правую – Мага, он же Маркос дель Торрес да Гама. Фактически три Главы клана: предыдущий, нынешний и будущий. Тоже семейство, хоть и не в полном составе. Обвинители.

Отчего-то мне кажется, что Дар мой либо мухлюет, как подросток, который во взрослой книжке наскоро пропускает скучные страницы «про любовь» и отыскивает, наконец, приключения, либо просто устал вести трансляцию непрерывно: в конце концов, он ведь лишь недавно ожил… Потому что между диалогом отца и сына и очередным эпизодом пропущен изрядный временной кус: само начало встречи и выдвигаемые Главой обвинения. А его гневную тираду я начинаю слышать с половины фразы.

– …напомнить, что наше с вами соглашение, дон Хуан, было расторгнуто без каких-то претензий со стороны вас и вашей старшей супруги, донны Ноа. Приняв во внимание факт, что мой сын отыскал давно утерянную супругу, да ещё с двумя дочерьми, а помимо самого факта – мои глубочайшие извинения вкупе с денежной компенсацией, вы объявили о расторжении заочной помолвки между доньей Даниэлой и Маркосом. Подобные решения, как правило, принимаются в здравом уме, а главное – в твёрдой памяти. Однако ваша память вдруг стала давать сбои. Иначе чем объяснить, что вы допустили в своём доме организацию настоящего заговора? Вы, глава семейства, не могли не видеть происходящего. Допускаю, что прямого участия не было; но именно при вашем попустительстве мы сегодня едва не лишились донны Иоанны и трёх будущих детей. Трёх, дон Хуан, учитывайте это! Кроме заслуженного наказания, ваша семья уже должна мне компенсацию за покушение на четыре жизни.

Речь дона Теймура полна пламенного негодования. Мага же, являя абсолютную противоположность отцу, серьёзен, но сдержан: облокотившись на ручку кресла, подперев рукой подбородок, внимательно изучает присутствующих, время от времени трогая и покручивая большим пальцем обручальный перстень на безымянном. Загадочно вспыхивает изумруд, такой же, что на моём пальце. И я вдруг иным, магическим зрением вижу, как от него тянутся поисковые нити к тем, кто пришёл сюда.

А ещё я вспоминаю, что наши обручальные кольца – парные, с камнями-близнецами, выточенными из одной друзы. Что запомнил один, считает и другой.

Дон Хуан Гарсия Иглесиас отвечает спокойно и с достоинством:

– Я по-прежнему хозяин своего слова и уж тем более не отказываюсь от обязательств, дон Теймур. Глубоко сожалею о происшествии с донной Иоанной и рад, что всё завершилось благополучно. Со всей искренностью заверяю, что ни я, ни мои жёны, ни мои дети не имеют непосредственного касательства к покушению на вашу невестку, и готов принести в том магическую клятву.

А ведь он так просто не сдастся, вдруг понимаю я. Магическая клятва – не шутка, ею не разбрасываются; тем не менее, дон готов рискнуть. Возможно, он и в самом деле не в курсе дел, что творились за его спиной? Или… тонко играет словами? Что значит – «непосредственное касательство»? Это ведь можно по-всякому истолковать!

– Вы ручаетесь за всё ваше семейство, дон Хуан? – вкрадчиво уточняет мой свёкор. – Прекрасно. Я готов вам поверить. Допустим, ваши сыновья слишком малы, чтобы ввязываться во взрослые интриги. Ваши жёны… хм. Достаточно умны, чтобы понимать ситуацию адекватно и принять неизбежное. Ваш племянник слишком поглощён делами своей общины, а потому бывает в Террасе раз в полгода, не чаще. Но что вы скажете о бесконечных жалобах вашей дочери подругам, о её выпадах в адрес некоей «иномирной выскочки», отнявшей у неё самого завидного, по её словам, жениха? Добавлю: о сплетнях и злом язычке доньи Даниэлы не знает в городе разве ленивый. А за последние три недели, что донна Иоанна гостит в Эль Торресе, моими людьми были задержаны четверо посторонних, пытавшихся в личинах кого-то из прислуги проникнуть в резиденцию. Все четверо были подосланы вашей дочерью, дон Хуан.

– Я ничего не знаю об этом, – с достоинством отвечает тот. – А что, у этих задержанных было при себе оружие? Опасные артефакты? Яды?

– К счастью нет. Они оказались всего лишь шпионами, целью которых было выяснить всё, что можно, о моей невестке. Распорядок дня. Вкусовые пристрастия. Привычки. Время выездов. Наличие охраны и возможные слабые места. Слабые места у Тёмных рыцарей, подумать только… Полагаете, этого мало? Чрезвычайно напоминает сбор предварительной информации, этакую разведку перед решительными действиями.

Обсуждаемая девица Даниэла, смуглолицая волоокая красавица, отнюдь не нежный цветочек, а, скорее всего, будущая женщина-вамп, сурово поджимает губы, но глядит дерзко. И помалкивает, обнаруживая и ум, и выдержку. Что ж тебе, красотка, того и другого не хватало при болтовне с подружками? Сама себя ведь подставила!

– Прошу меня извинить, дон Теймур…

Голос старшей из жён звучен и хорошо поставлен, как у оперной певицы. Она приседает в реверансе – как бы принося извинения за то, что вмешивается в разговор мужчин. Скорее всего, ей, как супруге главы семейства, это не запрещено, поскольку дон Теймур, ответив полупоклоном, кивает ей со вниманием:

– Мы слушаем вас, донна Ноа.

– Благодарю. Мне хорошо понятны ваши подозрения, дон Теймур. Более того, я вынуждена признать, что моя племянница порой ведёт себя слишком легкомысленно, не задумываясь о последствиях. Но девичья глупость и злые слова ещё не повод для обвинений. Да, её поведение её же и порочит, сейчас это очевидно. Но, доны и донна, разве сожалеть об упущенной партии – преступление? Да, она поступила глупо, подсылая своих шпионов следить за счастливой соперницей, как она полагала… Хоть мы с Анной не раз пытались донести до неё простую мысль, что ни о каком соперничестве и речи быть не может. Взбалмошная девчонка, пусть и молодая, и красивая, никогда не вытеснит из сердца некроманта его истинную избранницу, да к тому же мать его детей. К сожалению, всё это пролетало мимо ушей нашей Даниэлы. Вынуждена признать: мы с Анной знали о её попытках вернуть себе жениха, пытались её вразумить, удержать от глупостей, скрывали всё от мужа… Это наша вина, за которую мы все, трое – я с сестрой и племянницей – готовы понести наказание. Но никогда, слышите, никогда в сердце нашей разбалованной, но, в сущности, доброй девочки не зарождалась мысль об… убийстве. И я готова принести в том магическую клятву.