Орел легиона

— Это может оказаться смертельно опасно.

Крайк пожал плечами:

— Тогда, двадцать один год назад, это тоже было смертельно опасно, но я же пошёл туда и вернулся живым вместе с моим другом. Или, по-твоему, я стал слишком стар?

— Не старее, чем я, — рассмеялся Дитрих. — Мне — сорок один. А тебе?

— Сорок два... Однако я бы дал тебе на десяток лет меньше, римлянин!

Зеленоглазый продолжал смеяться:

— Наверное, ты скорее льстишь, чем ошибаешься. Я выгляжу хотя и моложе своих лет, но, верно, уже не на тридцать. И, между прочим, я не римлянин. Нет, Крайк, дело не в том, что мы уже не мальчики. Дело в том, что, проезжая по вашему с Элием имению, я заметил играющих среди деревьев мальчугана и девочку, им лет этак тринадцать и пятнадцать. У них очень белая кожа, они уж точно не дети Элия Каттула, они бритты. Твои ребятишки?

— Мои. — В голосе Крайка послышались сразу гордость и печаль. — Я женился семнадцать лет назад. Жена родила мне сперва дочь, потом сына, но от вторых родов умерла. Вот мы и растим их сообща с Элием и его женой Лакинией. Но дети-то тут при чём?

Дитрих вздохнул:

— Хотелось бы, чтобы они были ни при чём, Крайк. Но о них надо думать. Если бы мы были так же свободны, как в юности... Я, кстати, свободен. А вот ты — нет. Я бы хотел взять тебя с собою за Вал. Но стоит ли бросать их, особенно раз у них нет матери? Думай сам.

— А что мне думать? — бритт ни на миг не заколебался. — У них есть не только я, но ещё Элий и Лакиния. Возьми меня, Зеленоглазый!

Тевтон глотнул воды, потом вновь бросил взгляд на возделанное поле и сад. Он впервые подумал, сколько сил вложили эти двое друзей в то, чтобы создать здесь, в выделенном ветерану Элию имении[27], такой вот уютный мир. В этом мире царили дружба и любовь, росли дети, вызревали добрые урожаи. Сам Дитрих никогда не тяготел к земле, и семьи у него не было, потому он не умел ценить таких благ, но сейчас испытал уважение к Элию и Крайку. Они действительно заслужили всё это. Но сейчас один из них готов был покинуть имение и вновь пуститься в опасный путь, притом с почти незнакомым ему человеком, ради их с Элием прежней мечты — возрождения злополучного Девятого легиона.

— Обдумай всё это лучше, — сказал Зеленоглазый. — Обдумай это лучше, Крайк, я не хочу потом корить себя в том, что ты погиб и у твоих детей будут только приёмные родители.

— Но это решать мне самому, — довольно сухо возразил бритт.

— Согласен.

В это время по лестнице вновь прошуршали шаги, однако то были шаги не человека. Крупными прыжками на террасу выскочил большой серый зверь и ринулся к Элию, слегка повизгивая и мотая из стороны в сторону длинным пушистым хвостом.

— Привет, Малыш, привет! — Элий Катулл запустил пальцы в густую шерсть на загривке зверя. — Где же ты пробегал целый день? Уж не охотился ли на уток возле озера? Ох, подстрелит тебя кто-нибудь из молодых охотников, которых сейчас здесь так много развелось! Ох, смотри, подстрелит, старый ты дуралей!

— Охотники, которым хватает глупости промышлять вблизи жилья и чужих имений, плохо стреляют и не попадут на ходу в волка! — усмехнулся Дитрих, любуясь матёрым красавцем. — Давно ты приручил его, центурион?

— Почти двадцать два года назад! — улыбнувшись, ответил Элий. — Это Крайк добыл на охоте маленького волчонка, мать которого он с охотниками застрелил. Мы его воспитали, и Малыш живёт с нами, как собака. Он и лает по-собачьи и, видишь, умеет вилять хвостом. Нравится?

— Прекрасный зверь! Жаль, его нельзя взять в наше путешествие — слишком много внимания привлёк бы.

— Да и староват! — Элий гладил густую шерсть, чесал шею Малыша, а тот повизгивал от удовольствия высоким, почти щенячьим голосом. — Тогда мы его тоже не брали. Действительно, путешествовать с волком — значит обратить на себя слишком большое внимание. Так ты берёшь с собою Крайка, а, Зеленоглазый?

— Беру — не беру! — Тевтон тоже погладил волка, нимало не боясь, что тот не оценит смелости чужака и тяпнет его за руку. Малыш тихонько зарычал, но не тяпнул.

— Что значит, беру или не беру? Крайк хочет туда пойти, и это его право. Мы пойдём вместе. Хватит тебе двух дней, чтобы завершить, какие надо, дела и собраться, а, Крайк?

— Хватит и завтрашнего дня! А пока, — сразу повеселев, воскликнул бритт, — отдохни в нашем имении, центурион Дитрих! Мы живём почти как дикари, но ванна у нас есть, найдётся приличная комната для отдыха. Вольноотпущенница Эгина приготовит тебе постель. Если сейчас ты не слишком голоден, то подожди: через пару часов будет готов отличный ужин — Лакиния печёт в очаге две пары уток и хочет приправить их черносливом.

Глава 7

НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Ужин действительно оказался роскошным. Кроме уток на стол были поданы сухие фрукты, прекрасно испечённые лепёшки, простые и медовые, вино двух сортов. Лакиния, которой гость явно пришёлся по нраву, сама за ним ухаживала, то подливая вина в его кубок, то подкладывая на тарелку что-нибудь из угощений, так что Элий в конце концов начал хмуриться и сердито поглядывать на жену.

— Впервые она так суетится вокруг незнакомого человека! — воскликнул отставной центурион. — Готов поклясться Сатурном, что ты заставил сердечко моей Лакинии биться быстрее, чем обычно, центурион Дитрих!

— Думаю, ты преувеличиваешь, Элий Катулл! — возразил на это Зеленоглазый. — Женщины всегда обращают внимание на тех, у кого громкая слава, так уж они устроены. Да и не только женщины — вот ведь и твой друг Крайк слыхал о моей славе возницы, хотя, думаю, сам отлично правит колесницей. Но слава, как праздничная одежда: красиво, и только. Славой восхищаются, но любят не за неё. Так что прекрати ревновать, не то я покину твой дом и отправлюсь ночевать в харчевню, а до неё ещё скакать по крайней мере час.

В дальнейшем они все, включая Лакинию и детей — сына и семилетнюю дочку Элия и сына с дочкой Крайка, — болтали и перешучивались на протяжении всего вечера, покуда гость наконец не пожелал хозяевам доброй ночи и не поднялся вслед за служанкой Эгиной на второй этаж, где ему была отведена простая и чистая комната, с белёными стенами, с заранее приготовленной ванной и аккуратно застеленной постелью.

Дитрих уснул не сразу. Ставни в комнате были распахнуты, с расстилавшихся возле дома полей тянуло терпким ароматом зелени, цветов, горьковатого дыма: с вечера работники разложили несколько костров по краям поля, чтобы отпугнуть кабанов, уже не раз в прежние годы наносивших урон всходам.

Издали, из леса, доносились крики ночных птиц, они не сливались, как поутру, в сплошной щебет — птицы подавали голос порознь. То заходилась плачущим смехом сова, то выпь стонала на небольшом болоте, отделявшем лес от пастбища, то басовито ухал филин.

Но вот совсем близко, возможно среди ветвей фруктового сада, послышался тонкий мелодичный свист, потом пронзительное, задиристое щёлканье, и вдруг разлилась сверкающая трель, словно множество крохотных ручейков зазвенело по тающему весеннему льду. Это начал свою песнь соловей. Ему тотчас отозвался из лесу другой, потом — сперва далеко, затем сразу гораздо ближе — третий. Ночь наполнилась нежным звоном, свистом, задорным перещёлком, в которых растворились жалобные вопли выпи, совиный смех и мрачные вздохи филина. Соловьиные голоса растворили темноту за окнами, она делалась всё прозрачнее, всё слабее, и вот в окно упала полоса серебряного света, будто меч пронзил ночь насквозь. Это взошла луна.

Зеленоглазый слушал соловьёв и думал, что в Германии, в лесах вокруг его родного селения, они пели так же, совершенно так же, словно сейчас прилетели в далёкую Британию именно оттуда.

Говорят, ещё в недалёкие времена, когда Римская империя особенно любила роскошь, на обед императору и знатным патрициям подавали блюдо из запечённых соловьиных языков. Вот уж дикость так дикость... Возможно, именно это, а не жертвы, принесённые во имя завоевания провинций, станет когда-нибудь причиной разрушения Великой империи. Жертвы окупались порядком, который приносили римляне на все завоёванные земли, благодаря им в провинциях на целые столетия прекращались междоусобные войны, распри, которые за эти годы унесли бы куда больше жизней, чем все походы римлян, вместе взятые. Повсюду строились города, берега рек соединялись мостами, акведуки приносили воду в дома, а не только во дворцы. В каждом городе были школы, в крупных городах — библиотеки.

27

Ветеранам римской армии, дослужившим до звания центуриона и выше, полагались по увольнении со службы денежное вознаграждение и надел земли, как правило, в той провинции, где ветеран нес последние годы службы. Центурион Элий не выслужил положенных лет, он покинул армию после тяжелого ранения, но за совершенный им подвиг — возвращение легионного орла — был награжден и пособием, и имением в Британии.