Страница 7 из 114
Теперь понятно, почему друг так развеселился. Ему-то с его почти метр девяносто такие проблемы не знакомы.
— Печально, — искренне посочувствовала я. — Если девушке тяжело жить с ростом чуть выше, чем полтора метра, то что говорить о парне.
— Меня это тоже всегда интересовало, — закивал Сашка.
— Что именно? — нахмурилась я, покосившись на длинные ноги человека, сидящего по соседству.
— Как ты живешь с таким ростом? — нагло ухмыльнулся Сашка и уставился на меня кристально чистыми глазами.
Я выразительно изогнула бровь.
— Да, я маленькая. Вернее, не маленькая, а компактная. Пролезу в любую щель. А ты пока свои задние конечности сложишь — вечность пройдет.
— И в постели, наверное, удобно, — впав в неожиданную задумчивость, заметил Сашка. — Через колено перекинул — и понеслась.
— Смотри, что бы я тебя через колено не перекинула, — предупредила я.
— А может быть я буду и не против, — отвернувшись, ответил друг.
— Напомни мне захватить наручники, — плотоядно заулыбалась я, продолжая шелестеть бумагами. — Слушай, кто сейчас занимается сбором информации?
— Ты его не знаешь, — скупо ответил Сашка, поправляя очки.
— И это его счастье, потому что иначе я бы просветила его на счет того факта, какой он криворукий тупица.
— Думаю, у тебя еще будет такая возможность. А что тебя не устраивает?
— Меня не устраивают пробелы в отчете, — воскликнула я, сминая листок бумаги с совершенно не нужным абзацем про наличие у семьи Глушко домашних питомцев. — Почему здесь указано, что у Вадима жил паук-птицеед, но нет ни одного упоминания про его пассий? И где аналогичная информация по Крылову?
— У Крылова девушки не было.
— Что вообще никогда? Ему двадцать восемь, он что, хранил девственность, так как собирался принять монашеский сан?
— Об этом я не в курсе.
— А зря! — твердо заявила я. — Что по поводу Глушко?
— Была девушка, Анастасия Головина, встречались давно, еще с девятого класса школы. Но потом расстались. Её допрашивали. Девчонка в шоке от произошедшего, про намерения бывшего отправиться к праотцам ничего не знала.
— Сказать можно все, что угодно, — произнесла я с изрядной долей скептицизма. — Я, например, могу сказать, что выращиваю огурцы на Марсе.
— Её допрашивали с применением специальных технологий.
Я выразительно вздохнула.
— И ты сам прекрасно знаешь, что, имея определенные навыки контроля своего дыхания, сердцебиения и других физиологических параметров тела, полиграф можно обмануть.
— Я знаю. И именно поэтому мы использовали не полиграф, а другие технологии.
Я вопросительно прищурилась.
— Узнаешь, — отмахнулся Сашка, — но поверь мне, подружка Глушко действительно ни при чем. Она не врала.
— Я хочу с ней поговорить, — решительно заявила я.
— Не вижу необходимости, но если тебе так уж припекло, то ладно. Никаких проблем, — легко согласился Сашка, — вы сможете увидеться, как только мы приедем в город.
— Хорошо, кто у нас третий?
— Белов Даниил Игоревич, — подсказал Сашка. — Третий подрывник. Погиб при взрыве в кинотеатре 5 апреля.
Я потерла лоб, пытаясь сосредоточится.
— Погоди, это же вроде какой-то праздник был, если я не ошибаюсь.
— Ты не ошибаешься. И именно поэтому последний взрыв самый кровавый по численности жертв. Зал был полон, люди пришли на премьеру. Явились целыми семьями. Теперь ты представляешь себе масштабы трагедии и уровень обеспокоенности в высших эшелонах власти? СМИ едва не тряслись в припадке, пока сверху не пригрозили и не попросили заткнуться. Среди погибших есть дети, Фим. Маленькие дети, которых потом собирали по кускам.
— Не дави на психику, — отмахнулась я с раздражением. — Я ведь не отказываюсь помогать, а просто… не хочу возвращаться туда, откуда с таким трудом смогла убраться.
— Хасана больше нет, — напомнил Сашка, внимательно посмотрев на меня. — И дела на тебя нет. Никто уже не сможет дергать тебя за поводок.
Я с настороженность покосилась на него, пытаясь что-либо прочесть по выражению лица, которое, к моему великому сожалению, сохраняло непроницаемый вид.
— Надеюсь на это, — тихо произнесла я, — очень надеюсь. Моя вера в людей и в человечество итак ничтожно мала. Не хотелось бы разочароваться окончательно.
Он не ответил. Да я и не ждала, а потому вернулась к чтению.
Третий фигурант дела. Белов Даниил Игоревич. Двадцать лет.
Мать — Белова Антонина Евгеньевна. Бывшая медсестра, а ныне пенсионерка, сорок лет проработавшая в поликлинике. Родила сына поздно, других детей не имела. Отец — Белов Игорь Анатольевич. Имя скорее всего вымышленное. По рассказам знакомых и соседей, отца парень никогда не видел. Его вообще никто никогда не видел. Женщина никому не сказала, от кого родила. Судя по всему, сын стал для медсестры утешением на старость лет. Так сказать, запрыгнула в последний вагон. Цинично, но честно. Антонина Евгеньевна растила мальчика одна, замужем никогда не была, вкладывая всю свою любовь в сына. Судя по всему, матерью она была хорошей, и вырастила не менее хорошего сына.
— Могу себе представить, что пришлось ей пережить после взрыва, — тихо проговорила я. Общество, как правило, сочувствует жертвам и их родственникам. И никто не думает, каково приходится родственникам преступников. Каково им жить с таким грузом? Родителям, женам, мужьям, детям, братьям и сестрам.
— О ком ты говоришь? — отреагировал Саша.
— О матери Белова. Мне её жаль. Единственный сын, её надежда и опора.
— Такова судьба, — безразлично бросил Сашка.
— Не замечала ранее за тобой склонности к фатализму, но в чем-то ты прав.
— Читай, — велел Сашка, — сочувствующая роль удается тебе не хуже, чем все остальные, но есть вещи более существенные, чем твой театр одного актера.
— Какой театр? — возмутилась я. — Мне действительно её очень жаль.
— Можешь убеждать себя в этом сколько угодно, если тебе так нравится.
— Что ты хочешь этим сказать? — я нахмурилась.
— Только то, что уже сказал. И не надо делать вид, будто мои слова стали для тебя новостью, — он взглянул на меня. — Ты — королева драмы, Фима. Обожаешь все трагическое, печальное и мрачное. Но еще больше ты любишь себя в окружении всего этого. Ты обожаешь все гиперболизировать. Если любить, то фанатично, если страдать, то до самоуничтожения, если ненавидеть, то до смерти. Сама себя убеждаешь в том, что что-то чувствуешь. Хотя на самом деле, правда в том, что ты не чувствуешь ничего. Абсолютная пустота — вот, что в твоей душе. Хотя ты обожаешь убеждать себя в обратном.
— Послушать тебя, так я просто какое-то чудовище.
— Все мы чудовища, — ответил Сашка, — в той или иной степени. Монстры, моя милая, бывают разные. Всех мастей и форм.
— То есть, ты считаешь, что я не способна на простые человеческие чувства? И в том числе, не могу сочувствовать?
— Никто не может. Не в нашей профессии, малыш. И ты бы не стала тем, кем ты являешься, если бы было как-то иначе.
— Спасибо, за эту минутку откровенности, на которую я теперь не знаю, как реагировать. То ли согласиться с тобой, то ли вышвырнуть тебя из твоей же машины, — прошипела я.
— Тогда просто читай, — улыбнулся Сашка. — Определишься потом.
За неимением других вариантов, я послушалась и вернулась к изучению жизненного пути Даниила Игоревича.
За восемь месяцев до взрыва он вернулся из армии. До того, как парня призвали в ракетные войска, он успел потрудиться рабочим на стройке. Судя по всему, работать начал сразу после окончания школы. Параллельно учился в университете на заочном отделении, получая весьма бесполезную, но определенную увлекательную профессию психолога. Учился парень в основном на троечки и, если верить отзывам преподавателей, своей будущей профессией не так, чтобы интересовался. Скорее всего, поступил лишь ради корочек о высшем образовании. Как и многие другие. По сути, это не учеба, а диплом в рассрочку. Одногруппники его почти не знали, так как встречались лишь пару раз в году, да и то на экзаменах. В таких условиях сложно свести близкие знакомства. Обычный парень, так сказали о нем студенты из его группы. Хороший пацан, правильный — это уже характеристика от друзей.