Вперед

Наташке повезло меньше всех. Отец решил, что девушке не подобает жить в комнате с двумя мальчишками, потому она спала на кухне на раскладном кресле, а белье складывала в пакеты и совала под него.

В квартире имелся крошечный балкон, причем застекленный, хотя бы летом Наташку можно было бы поселить туда. Но выход на балкон лишь из родительской спальни, потому там стоял шкаф, закрывающийся на замок, где отец хранил двустволку, браконьерский обрез, порох, капсюли, латунные гильзы, свинец, дробь, которую мы сами отливали, и прочие причиндалы для охоты.

Я подошел к столу. Посмотрел на плакат с Рэмбо. Мой с «Киссами» отец содрал — дескать нечего тут сатанистам делать, что за мода такая! Плакаты стоили дорого, и Борька таскал журнал «Ровесник» из школьной библиотеки и перерисовывал рок-вокалистов, у него их целая коллекция была. И вообще у братца талант художника, но не мужское это дело, и отец вколачивал в него идею поступления в школу милиции.

Раньше рядом с Рэмбо висела грудастая Сандра, оседлавшая стул. Отец не возражал против красивой женщины на стене, но тут уже уперлась мама.

В общем, квартира у нас унылая и тесная, как СИЗО, и мне тут еще три года срок мотать. Правда, есть восемь соток земли в дачном кооперативе в лесу под горой. Неплохо бы там сарайчик соорудить, чтобы сбегать туда хотя бы летом, а то можно с ума сойти, отвык я от таких условий. А если по-хорошему, — поставить там капитальный дом и воплотить мечту мою, Борьки и Наташи: чтобы каждому — по комнате.

Надо подумать, как это провернуть. И еще надо маму с бабушкой помирить, бабушка — самая адекватная в семье.

Размечтавшись, я уселся на свою продавленную кровать и на автомате принялся искать пульт от телевизора. Чертыхнулся. Какой пульт? Телек-то допотопный, к нему даже видик не подключить. Для видика пал секам нужен. Надо же, какое слово помню! Правда, толком не знаю, что это за зверь.

И сотовых нет. Интернета, привычного ноутбука, да и простого телефона! Он в нашем подъезде у бабы Вали и вредных Стрельцовых, что живут под нами. Или договаривайся с соседями или поезжай в город на переговорный пункт.

Офигеть, сколько всего произошло за каких-то тридцать лет! Сколько появилось казалось бы незаметных бытовых мелочей, которые здорово облегчают жизнь.

Как теперь без Интернета⁈ А без сотовых? Буду, как лох, с пейджером ходить, да и в нем какой смысл, когда ни у кого их нет?

А, плевать! Я живой и молодой! У меня вся жизнь впереди и спина заболит еще нескоро! Правда, дольше сорока шести я не проживу, но ведь тридцать подарочных лет — это чертовски много!

Я подошел к телевизору. Рука сама потянулась к кнопке справа наверху. Щелк! Ничего не случилось. Я почесал голову, вспоминая, а не сломан ли он в этот период времени.

— Ха-ха, ну и дурак! — донесся сзади звонкий женский голосок, я обернулся и увидел Наташку. — В розетку включить не пробовал?

Телевизор приравнивался к священному объекту. Помню, было мне лет семь, когда на смену черно-белому «Рекорду» пришел цветной «Янтарь». Как мы радовались!

Потому было кощунственно совать розетку в сеть, где скакало напряжение, и телек включался через стабилизатор напряжения, размещенный на подоконнике.

Наташка стояла подбоченясь, в собственноручно перешитой маминой блузке и короткой джинсовой юбке. Вспомнить бы, в девяносто третьем — еще варенки или уже джинса?

Моя злопастная сестрица, змея подколодная. Тонкая звонкая брюнеточка с яркими от природы губами-вишенками и глазищами, как у Одри Хепберн.

В детстве мы враждовали и даже дрались, я считал ее несносной язвой, она меня — на всю голову затянутым занудой. Впрочем, теперь я отлично понимал природу ее агрессии и понимал, почему она из дома сбегала и чудила.

— Какая же ты красивая, Наташка, — сказал я то, что хотел в этот момент.

От неожиданности она аж закашлялась. Ни оскорблений, ни подколок с моей стороны — в самом деле, что это с нашим кроликом-занудой?

— Ты с дуба не падал, нет?

— Да не, сижу прочно.

Она прищурилась.

— И правда, что ты Зяме нос сломал?

Я пожал плечами.

— Ну сломал — и что? Меня не посадят. Ему в ментовку стучать западло.

Она подошла и приложила ладонь к моему лбу, заглянула в лицо.

— Павлик, это точно ты? Ты не болен? В тебя никто не вселился… А это что? — Она потрогала спрятавшуюся в волосах шишку. — По башке настучали? Тогда понятно. В ментовку-то Зяме западло, но тебе этого не простят. Их много, а ты один.

— И пох. Что мне сделают какие-то…— на языке вертелось «малолетки», но я сказал другое:— мелкие гопники.

На самом деле еще как сделают, ведь против лома нет приема, как и против ножичка под ребро, но что такое Зяма с Русей на фоне ядерного взрыва? Или — на фоне залегшего в посадке вражеского снайпера, который тебя пасет? Все угрозы этого мира казались милыми и ламповыми.

Я взял сестру под руку.

— Давай выйдем, разговор есть.

— Лапы убрал! Тут и говори. — Она отступила на два шага. — И вообще ты странный, я тебя боюсь. Вдруг…

— Имя мне — Легион, — проскрежетал я, потянулся к ней, клацнул зубами и сказал уже нормальным голосом: — Тут лишние уши.

Я кивнул на дверь, за которой обедали притихшие родители.

Точно не помню, какой именно был день, когда сломали Наташкину жизнь. Важно, что он еще не наступил, и можно предотвратить большую беду, которая очень скоро случится.

— Это касается тебя и Влада, — прошептал я, добавил, еще раз кивнув в сторону кухни. — И их.

— А предки-то здесь каким боком? — удивилась Наташка.

— Идем. Это важно.

Я направился к двери. Сестрица постояла немного, и любопытство в ней победило вредность — она потопала следом.