Олигарх

Специально для Гладсона был шотландский mead, по-русски это произносится как мед, не мёд, а именно мед. Причем англосаксы говорят что-то среднее между «е» и «и». В его рецепте действительно есть мед, а вкус смесь медовухи с элем и обычно он сладкий.

После приема горячительного языки понемногу развязались и хотя я буквально каждую секунду ожидал начала разговора по существу, прямой вопрос Дизраэли оказался для меня неожиданностью.

— Скажите, князь, а какие резоны Британии идти на уступки вашему императору? Вас достаточно сильно бьют, Черноморский флот практически уничтожен, скоро падет Севастополь. Нашу сторону склоняются принять Австрия и Пруссия. Как мы будем объяснять своим избирателям, что отказались от своей победы и предали своего союзника?— Дизраэли был сторонником Османской империи и будет всегда на её стороне в противостоянии с Россией, в отличии от того же Гладсона, который почти всегда выступал против османов.

Алкоголя я этому моменту употребил всего ничего и безбоязненно налил себе шотландского скотча по-русски, ровно двести грамм. Негромко сказав: «За победу!», залпом выпил, закусил рукавом и глубокой затяжкой сигары. Сомневаюсь, что литературного таланта Дизраэли окажется достаточно для описания произведенного эффекта.

— В войне надо еще победить. Утверждение об уничтожении русского флота слишком смелое, как и предположение о скором падении Севастополя. На Альме и под Инкерманом мы отступили, но не были разбиты. А чего стоит сражение под Балаклавой? — я сделал паузу и внимательно оглядел своих собеседников. Говорить резко и прямо с Ротшильдом и иже с ним я не боялся, огромные деньги, которые бывали на кону, позволяли говорить еще и не такое. Также как и с бывшим канцлером казначейства Соединенного Королевства. А вот с прохиндеем Дизраэли, а я его считал именно таким типом, в данной ситуации надо было именно так.

— Французский генерал Пьер Боске не просто так сказал, что это не война, а безумие. И уверяю вас господа, что это еще цветочки. А то, что произошло на море, ваши газеты недаром назвали «Балаклавской бурей» и приравняли её последствия к проигранной морской битве. Зима конечно заканчивается, но начавшаяся весна и приближающееся лето могут оказаться страшными для обеих сторон.

Мои умозаключения, что мне ничем не удается помочь своей Родине были достаточно большой натяжкой. Барон Лайонел Натан де Ротшильд дал взаймы Великобритании на ведение войны шестнадцать миллионов фунтов стерлингов, а я осенью 1854-ого года сделал тоже самое для Российской империи в размере десяти и помимо этого организовал «народное» движение а-ля Кузьма Минин. По всей России шел сбор средств на войну. Главными спонсорами выступили два десятка русских богатеев, которые на это дело по тайне получили от меня еще шесть миллионов, причем один они оставили себе. На Нижней Волге и на Дону готовились большие подкрепления для Крымской и Кавказской армий.

Всё это не было пущено на самотек. Я заранее подготовил надежные и проверенные кадры. Мои люди знали, что шаг вправо-влево считается побегом с расстрелом на месте и одну из моих любимых поговорок, сапер ошибается один раз и что под этим подразумевается.

Я наделся, что предстоящая весенне-летняя компания 1855-го года будет не такой провальной как предыдущие. Попытка освободить Евпаторию две недели назад закончилась неудачей, как и в моей предыдущей жизни, но было небольшое отличие: сейчас это была разведка боем.

Русские генералы Степан Александрович Хрулёв и Карл Егорович Врангель не могли конечно перечить воле Государя, который требовал наступать и разыграли небольшой спектакль, в результате чисто внешне это выглядело как очередное поражение русских. Но в реальности русские войска не понесли никаких потерь и выявили наличие мощной артиллерии у турок. Союзники совершенно неправильно расценили итоги этого боя и начали переброску части сил под Севастополь. А русские генералы начали готовиться к следующей, уже настоящей, битве за Евпаторию.

Ничего этого Государь уже не узнал. В истории моей первой жизни курьер с юга России прибыл 14-ого февраля, а сейчас это случилось 17-ого, когда состояние здоровья Николая Павловича неожиданно и резко ухудшилось. А «в двенадцать минут первого часа пополудни» 18 февраля 1855-ого года Николай Первый, Император и Самодержец Всероссийский, отошел в мир иной.

Конечно он догадывался, кто стоит за всеми этими масштабными военными приготовлениями и действиями развернувшимися неожиданно по всей России осенью 1854-ого года, но угроза страшного разгрома не оставляла императору никакого поля для маневра. Николай Павлович молчал и делал вид, что не замечает тихого и малозаметного контроля моих людей и того как они медленно, но верно, перехватывают рычаги управления.

Мои собеседники конечно не были в курсе всего происходящего в России, но отголоски конечно доходили, а уж о состоянии союзных армии и флота в Крыму и тяготах и лишениях уже выпавших на их долю, осведомлены были прекрасно. Но я решил в этот момент переключиться немного на другое.

— Господин Палмерстон сейчас почивает на лаврах и полагает, что еще одно усилие и Россия будет сломлена, тем более что новый Государь настроен вроде бы не так воинственно, как покойный Николай Павлович. Но я хочу вам напомнить историю моей страны, времена войны восемьсот двенадцатого года, а особенно Смутного Времени и событий царствования Петра Алексеевича. У меня есть веские основания полагать, что события в моей стране примут такой же оборот, на кон будет поставлено всё и через несколько месяцев из берлоги вылезет очередной разъяренный русский медведь, — теперь я уже «по-учительски» оглядел своих собеседников.

Выдержав нужную паузу, я продолжил.

— А скажите мне, уважаемые господа, так ли война и вообще состояние перманентной вражды и противостояния с Россией отвечает интересам Соединенного Королевства? Кое кто здесь опасается, что Россия будет стремиться оспаривать ваше владычество в Индии, завладев Средней Азией и Персией. Но согласитесь, господа, что сотни лет из этих краев исходила и продолжает исходить опасность для моей Родины. Сотни тысяч, а может быть и миллионы русских людей были захвачены и проданы там на невольничьих рынках. Разве ваша страна, окажись в такой же ситуации, не стремилась бы пресечь это?

Молчание знак согласия, а мои собеседники промолчали.

— Россия не стремилась и не будет стремиться проникнуть в Индию. Теперь, то что касается Османской империи. Точно такая же ситуация была еще недавно с постоянными набегами и мало того, доколе будут продолжаться зверства и издевательства над христианами? Уверяю вас, господа, если османы будут поставлены в стойло, а над больным человеком Европы — Османской империей, будет установлен протекторат всех великих держав и мир больше не услышит об ужасах турецкого владычества на Балканах и Кавказе, то Россия не будет стремиться вмешиваться в балканские дела и добиваться военного и политического господства на Балканах. Эти войны обходятся нам слишком дорого.

По большому счету то, что я говорил была хорошая езда по ушам и политические фантазии. При любом раскладе Россия так или иначе просто будет вынуждена вмешиваться в дела и делишки этого полуострова. Но когда я заговорил о зверствах турок, господин Гладсон очень оживился и соглашаясь со мной, закивал головой. Он в отличие от Дизраэли османов очень, мягко говоря, не любил.

Мне оставалось в своем рассказе о так называемом восточном вопросе поставить последнюю точку, сказав о судьбе Константинополя, черноморских проливов и возможного вмешательства в судьбы Египта и будущего Суэцкого канала.

— Теперь что касается Константинополя и черноморских проливов. Опять же, если не будет турецких ужасов, то Россию устроит запрещение прохода военных кораблей других держав в любое время и запрет на прохождение наших в военное. Проход торговых кораблей свободный в любое время. Каких-либо жизненных интересов России в Средиземном море я не вижу и считаю, что проливать там русскую кровь больше не нужно. И последнее одним штрихом. Так же России нет резонов глубоко вмешиваться в дела Центральной Азии и Китая: только Джунгария, Монголия и Манчжурия, так как откуда исходила и продолжает исходить опасность для нашей державы.