Демоны Вебера

Ноздрей де Голля достиг резкий и крайне неприятный запах, вызывающий сильную головную боль. Учитывая силу запаха можно было предположить, что его источник подсунули парню прям под нос. Сознание поплыло под напором невыносимой вони и запредельного стресса.

— Ну, посмотрим, как ты понравишься нашим… — кому он должен был понравится, Нилу так и не удалось расслышать, равно как и определить кто именно это сказал. Юноша обрел долгожданное облегчение, потеряв наконец сознание. В последние мгновенья его бодрствования, в глубинах разума пронеслась одна единственная мысль:

«Ну почему я?»

Нил очнулся от громкого звенящего звука. Неприятный запах немытых тел ударил ему в нос. Приподнимая свою на удивление тяжелую голову с подушки он обнаружил себя лежащим на простой армейской койке, довольно жесткой и неказистой, но после условий холодной каменной камеры и странных медицинских экспериментов даже эта лежанка казалась маняще теплой и уютной. Парню пришлось приложить немалые усилия чтобы наконец встать и осмотреться. Спереди и сзади, по десять метров в каждую сторону простирались койки подобные той, с которой он только встал, на многих неподвижно лежали люди. Рядом с каждой такой лежанкой стоял небольшой железный столик, донельзя прагматичный: четыре ножки, намертво прикрученные к полу, поддерживали плоскую круглую основу. На большинстве таких столиков сушилась чья-то одежда, по всей видимости она принадлежала лежащим тут людям.

Юноша резко повернул голову чтобы лучше осмотреть помещение, но его намерения прервала резкая головная боль, заставившая парня плотно зажать виски и ненадолго прикрыть глаза. Он поспешно осел обратно на койку. Каждый удар сердца отдавался гулким звуком, доносившимся из области висков, и вызывал целый фейерверк болезненных ощущений, что вкупе с общей слабостью сковали все тело парня. Это был первый приступ мигрени в его жизни. Первый, но далеко не последний.

Нил не чувствовал себя так плохо с тех пор как переболел малярией в детстве. Около получаса он просидел на койке, обхватив руками раскалывающуюся от боли голову, пытаясь спокойным глубоким дыханием усмирить свои страдания. Все это время вдалеке что-то все так же продолжало навязчиво звенеть.

Наконец, вновь раскрыв слегка опухшие глаза, де Голль плавно, не делая резких движений, осмотрел место своего заточения. В стенах не было никаких прорезей и тем более окон. Все освещение порождалось двумя крупными лампами с лакированными металлическими плафонами, подобно своеобразным клеткам защищавшими источники теплого желтого света. В помещении было два дверных проема, один был накрепко закрыт массивной стальной дверью, на манер той, что парню посчастливилось недавно повидать в крошечной подземной камере, второй же прикрывался хлипкой деревянной дверцей, украшенной одинокой надписью — «уборная».

Сколько Нил не пытался в последствии вслушиваться и бродить по комнате, источник звона он так и не смог обнаружить. В конце концов парень пришел к выводу что звон раздается только у него в голове. Он слышал ранее что у некоторых солдат на нервной почве могут возникать подобные симптомы. Что же, учитывая недавние события такой побочный эффект вовсе и неудивителен.

Попытки привлечь внимание лежащих товарищей по несчастью не увенчались успехом, — большая их часть совершенно не реагировала, даже когда парень тормошил их самым бессовестным образом. Те редкие особы что подавали признаки жизни лишь что-то невнятно бормотали. В их словесных обращениях (не смотря на общую неразборчивость) безошибочно угадывались не самые гуманные пожелания юноше. Лежачим явно не нравилось, что их беспокоили.

Когда де Голль подошел к очередному плавно дышащему телу, нечто необычное бросилось ему в глаза: торчащая из-под одеяла рука незнакомца была покрыта чем-то вроде черной татуировки. Присмотревшись повнимательнее парень с трудом подавил рвотный позыв. Руку лежачего покрывал густой маленький лес черных грибочков, за ним уже почти не проглядывалась покрасневшая, воспаленная кожа. Осмотрев и другие тела с большим вниманием к деталям, бывший санитар осознал почему большинство лежачих даже не шевелилось, а те немногие что еще были в состоянии отвечать на расспросы, бессильно возлегают на своих койках, не желая даже перекинутся парой слов с новоприбывшим. Все они были не просто больны — грибок уже практически поглотил их тела. Организмы несчастных солдат бросали все свои резервы на борьбу с инородной заразой, и бесславно проигрывали в этой неравной битве.

То, что юноша при первичном осмотре принял за плотную щетину, гематомы, черные родинки и грязь, по большей части оказывалось островками грибка, прорастающими сквозь человеческие тела. Чувство неописуемой жути сковало парня. Пятясь как от прокаженных, он с трудом доковылял до своей койки, где скрючившись замер в позе эмбриона. Обхватив слегка болящую голову руками, пустым взглядом он уперся в потолок, стараясь по крайней мере избавить себя от зрелища неподвижных больных.

«Выздоровел же хоть кто-нибудь? Ну хоть кто-то должен был», — со слабой надеждой промямлил Нил у себя в голове. Ему не были известны болезни от которых умирали абсолютно все зараженные. Даже для самых опаснейших хворей было в порядке вещей оставлять не меньше одной десятой зараженных в живых. Но то что он не знал таких болезней, еще не значило что их не существует. На пару с затихающим звоном в ушах, увядала и надежда парня на выздоровление.

Поскольку в таком импровизированным бараке не было ни окон, ни часов, оставалось только гадать сколько времени прошло с момента попадания сюда юноши, да и сам момент он не помнил, будучи тогда незваным гостем в царстве Морфея. Со временем, скука переборола отвращение, и Нил вновь стал бродить между койками, высматривая то, что могло бы его занять.

Некоторые койки пустовали, но вот на столиках по соседству при этом обычно лежала одежда, да и постельное белье их было в довольно растрепанном состоянии. Что бы это могло значить? Часть больных уводят на какие-то процедуры, или сразу же отправляют в могильные ямы, поленившись даже выбросить их вещи? Оставалось только гадать.

Не смотря на то что к комнате примыкала небольшая уборная с резервуарами с водой и небольшими отверстиями под природные нужды, под каждым койко-местом располагалась заботливо оставленная утка, довольно большой емкости. Большинство уток, при этом, не пустовало.

Изредка кто-то из больных болезненно всхлипывал, или начинал неестественно посапывать, сопровождая это свистящим придыханием. Занятен был то факт, что почти никто не храпел. Пару раз Нил замечал, как до того смирно лежавший солдат плавно принимал полусидячее положение, чтобы справить свою нужду в утку, после чего обратно занимал неподвижную лежачую позу. В такие моменты юноше не очень то и хотелось его о чем бы то ни было расспрашивать. Также, случалось, что недомогающий с кряхтением и стонами поднимался, чтобы попить воды в уборной и тут же вновь упасть на манящую лежанку. Таких едва переставляющих ноги бедолаг, Нил тоже решил не доставать расспросами.

Какое-то время спустя (довольно длительное по прикидкам юного де Голля), ведущие в их тюремный барак железные двери со скрипом отворились, и двое грозно выглядевших санитаров в белых потрепанных одеяниях и стареньких респираторах поспешно внесли еще одного больного, уместив его на пустующей койке. Новичок, подобно Нилу при его прибытии, был без сознания. Попытавшись заговорить с санитарами юношу встретили два очень красноречивых, но недоброжелательных взгляда, сопровожденных коротким:

— Разговоры с пациентами строго воспрещаются.

Железная дверь захлопнулась так же быстро, как и отворилась, оставляя Нила единственным бодрствующим человеком в пределах барака. Не зная, чем себя занять, юноша улегся спать, вслушиваясь в неравномерное дыхание своих соседей.

Пробудился он только тогда, когда из-за все так же скрипящей двери, с громким шарканьем вышла целая группа санитаров, везя за собой среднего размера тележку с увесистым котелком супа и столовыми принадлежностями. Те немногие что еще были способны есть самостоятельно, безрадостно принялись за изничтожение содержимого котелка. Остальных, безвольно лежачих, кормили через силу. Пришедшие все так же хранили могильное молчание, лишь изредка перекидываясь между собой короткими фразами, на манер: «подсоби» или «приподними ему голову». Когда с трапезой было покончено, санитары ожидаемо покинули больных.