Страница 43 из 46
Спускаюсь я. Крошечная люлька мотается из стороны в сторону, пока меня медленно опускают с высоты трехэтажного дома. Вылезаю из люльки и плыву к винту. Теперь он виден хорошо: огромные лопасти торчат из воды, вал вышел на поверхность наполовину, все покрыто ледяной коркой. Вылезти на вал не удается: он чересчур велик и после нескольких неудачных попыток устраиваюсь верхом на лопасти винта. Волны время от времени накрывают с головой, приходится изо всех сил сжимать ногами обледеневший металл, чтобы не смыло в воду. Но все же принимаюсь за работу, и, к моему удивлению, скоро становится тепло: очень уж много надето шерстяных и резиновых вещей. Довольно быстро удается снять один оборот шланга и передо мной предстает малоприятное зрелище: весь промежуток между винтом и корпусом плотно забит спрессованными витками капронового троса и шланга. Вращение мощного винта превратило все в сплошную монолитную массу, целиком заполнившую узкий, всего в несколько сантиметров зазор. Ясно, что все наши усилия ни к чему не приведут, и очистить винт так, сидя на лопасти, невозможно. Но попытаться все же следует, и я пилю, режу и рублю зубилом, но плотная и упругая масса почти не поддается. Проходит около двух часов, а дело почти не двигается. Пора выходить наверх. Подплываю к люльке, и меня поднимают.
То, что я могу сообщить, неутешительно, но такова действительность. Дальше все происходит без нашего участия. «Обь» берет танкер на буксир и с немалыми трудностями — несколько раз лопаются буксирные тросы — заводит его в плотный морской лед. На открытой воде перекачать балласт так, чтобы винт целиком поднялся из воды, невозможно из-за сильного уменьшения остойчивости, но это удается сделать во льду. Вокруг винта строят помост из досок и принимаются за очистку. Канат вырезают ножами, пилят, рубят, но справиться с работой удается только после того, как обнаруживается, что даже мокрый капрон можно выжечь паяльной лампой. Наконец винт делает первый оборот, и радостный крик вырывается из десятков ртов. Спустя 3–4 часа балласт перекачан назад, винт снова в воде, корабль может продолжать путь. Подходит «Обь», мы перебираемся на нее. Ревут гудки, и танкер медленно идет следом за «Обью», наш корабль ледокольного типа и прокладывает путь во льдах, которые теперь с каждым днем делаются толще и плотнее.
Через несколько часов выходим на открытую воду, прощальные гудки — и через полчаса танкер исчезает за горизонтом.
Снова стоим у Мирного. Теперь только поезд удерживает нас в Антарктиде, а он уже неделю стоит на одном месте, в 600 километрах от Мирного, — сплошная пурга мешает ему продолжать путь. Пора уходить, но нельзя бросить людей, и, хотя капитаны торопят, а море замерзает все сильнее, приходится ждать. Помочь поезду нельзя ничем, и руководители экспедиции не скрывают своей озабоченности. Пока решают, что «Обь», чтобы не терять времени, завтра направится на морские работы. Отход назначен на 13 часов, утром у нас еще будет время погрузиться со шлюпки у берега. Судно, кроме того, во время морских работ должно подойти к небольшому острову Адамса милях в двадцати от Мирного. Было бы очень интересно осмотреть там морское дно, чтобы узнать, отличается ли оно от ближайших окрестностей Мирного.
Утром спускаем шлюпку и, поставив на нее подвесной мотор, отходим вдоль берега метров на триста от корабля. Море почти сплошь покрыто шугой, и мы с трудом находим каналы чистой воды. Заходить в шугу не стоит, она забьет систему охлаждения мотора, который и так не предназначен для работы в Антарктиде. Саша уже готов, но мотор мы не останавливаем, только снижаем число оборотов до минимума и вытаскиваем винт из воды: если мотор остановить и он остынет, то на морозе уже не заведется. Пушкин прыгает в море. Погружение не продолжительно, на дне нет ничего нового, все очень похоже на виденное раньше, и меньше чем через полчаса Саша уже снова сидит в лодке. Самое интересное, что он нашел — это огромный мягкий коралл больше человеческого роста, такие большие нам раньше не встречались. Опускаем в воду винт и плывем к небольшому мысу километрах в полутора от корабля. Спускаюсь в воду, она довольно мутная и у поверхности вся наполнена крошечными ледяными кристаллами, кажется, что попал в жидкую ледяную кашу — море замерзает вовсю. Дно обнаруживается на глубине 9—10 метров, здесь тоже нет ничего нового. Решаю спуститься поглубже и плыву вниз вдоль склона. Видимость довольно плохая, не больше 5 метров. Снова смотрю на глубиномер, он по-прежнему показывает 10 метров, видимо, он еще на поверхности очень остыл и теперь внутри замерзла вода. Решаю осторожно погрузиться примерно до тридцатиметровой глубины. Спускаюсь, вижу каменистые скаты, каньоны, площадки, покрытые песком, склон довольно пологий. Трудно определить глубину, и кажется, что она еще невелика. Останавливаюсь, собираю животных, снова погружаюсь. Появляется ил, все очень напоминает некоторые места в Молодежной, опять собираю и спускаюсь немного глубже. Вот теперь, кажется, примерно то, что нужно. Снова ищу животных, но пора и подниматься выше. Плыву вдоль склона вверх и внезапно чувствую странную скованность движений, мне ни за что не пройти весь этот склон обратно, я страшно глубоко, глубже, чем когда-либо раньше, и к тому же плавал совсем не так, как можно на такой глубине. Придется всплывать прямо вверх, а безопасность в таком случае зависит от того, какая здесь глубина и сколько времени я на ней пробыл. Смотрю на спусковой конец: он уходит вертикально вверх. Дергаю три раза. Плавно взмываю и поднимаюсь, поднимаюсь, поднимаюсь. Наконец вода снова наполняется ледяными иголками — поверхность. Вылезаю в шлюпку:
— Сколько я был под водой?
— Двадцать пять минут.
— А сколько выдали конца?
— Семьдесят метров.
Действительная глубина погружения была, конечно, меньше, но насколько — трудно сказать. Теперь вопрос: обойдется ли на этот раз без кессонной болезни или напоследок она нас не минует? Плывем назад, сижу в лодке и слежу, не начнется ли зуд кожи или боль в суставах — первые признаки «заломая», так называют водолазы это заболевание. Надеюсь, что шансов на это немного и все обойдется. Так и вышло, хотя ждать несколько часов было очень неприятно. Подходим к «Оби», теперь будет спускаться Грузов. С корабля кричат, что через час мы должны быть на борту, но этого вполне хватит для одного погружения.
Женя снимает штормовку, меховой жилет и начинает надевать груза и акваланг. Неожиданно, когда он поворачивается к нам спиной, мы видим огромную дыру в резине костюма. Заклеить ее на морозе невозможно, а возвращаться на корабль и идти снова нет времени. Подходим к борту, лебедка поднимает шлюпку, и вскоре «Обь» выходит на морские работы. Вечером корабль останавливается: море почти сплошь покрыто молодым льдом, невозможно опустить за борт приборы, а время есть — поезд все еще не двинулся с места. Это уже вызывает общее беспокойство: там у них продукты подходят к концу. Завтра к поезду полетит самолет, но что он сможет сделать в сплошной метели? В глубине материка пурга, но на побережье ночь безветренна. Ярко мерцают звезды, временами небо озаряют сполохи южного полярного сияния.
Утром видим, что тихая ночь не прошла бесследно: на море больше нет открытой воды, все покрывает сплошной молодой лед — ровный, блестящий и гладкий, толщиной сантиметров десять-двадцать. У острова Адамса нам поработать не удастся, корабль не подойдет вплотную, так как нет карт, шлюпке не пробиться через лед, а пройти пешком еще нельзя, лед слишком тонок. Наши работы в Антарктиде закончены. Самолет слетал к поезду и обнаружил необычную вещь: тот стоял в пологой ложбине километров тридцать шириной, по которой несло снег даже тогда, когда кругом было безветренно и солнечно. Теперь стало ясно, что ждать осталось недолго, 15 километров можно пройти в любую пургу, а дальше была прекрасная погода и размеченный вехами путь. Спустя несколько часов машины вышли из пурги, и отплытие стало делом часов, а не дней.
На следующий день — последний день в Антарктике — «Обь» остановилась в море недалеко от Мирного. Впереди виден пологий белый купол материка. К нему приковано общее внимание. Погода хорошая, тихо и ясно, все всматриваются туда, ожидая, когда же появятся машины. Бинокли переходят из рук в руки. Но вот уже можно различить чуть заметную точку, потом она распадается на несколько отдельных пятнышек — это идут машины. Все ближе, ближе, их уже можно сосчитать. Километрах в пятнадцати от Мирного они останавливаются в последний раз, чтобы собраться и вместе вернуться на станцию. Не проходит и трех часов, как «Обь» подходит к берегу, по штормтрапу спускаются с ледяного барьера участники экспедиции, вернувшиеся с поездом. Судовое радио передает последнее коммюнике: «Санно-тракторный поезд находится в Мирном. Начальник поезда Теплинский и водители на борту «Оби». Отход судна через час».