Страница 42 из 46
Погружения окончились, а «Обь» все еще не была заправлена пресной водой. Почти все пассажиры, в том числе и мы, отправились собирать камни. Выветривание горных пород в Антарктиде часто создает самые причудливые формы, к тому же вблизи Молодежной можно найти красивые гранаты темно-вишневого цвета, полевые шпаты и, если повезет, кристаллы горного хрусталя. Геолог (впрочем, морской геолог, так что сбором он занимался, как и все мы, любительски) нашел такой кристалл правильной пирамидальной формы и очень чистый. Неожиданно разразилась эпидемия коллекционирования камней, захватившая почти всех. Можно было видеть, как кое-кто, сгибаясь под непомерной тяжестью, тащил камни такого размера, что разместить их можно было разве что в саду, как памятники, или уж в зарубежном музее абстрактного искусства. Назавтра, когда наконец танки наполнили водой и вышли в море, началась демонстрация и мена камней, так что дел нашлось немало. Забегая вперед, замечу, что, когда мы добрались до Ленинграда, камней на корабле сильно поубавилось. Подозреваю, что они покоятся на дней морей от Южного океана до Балтики и если когда-нибудь коллеги нашего морского геолога Жоры Фелюшкина извлекут их оттуда, у них будет материал для создания прелюбопытнейших теорий о переносе горных пород из южного полушария в северное.
Домой, домой!
Наконец-то мы действительно проснулись в море. Пробиваясь между ледяными полями, временами выходя на открытую воду, корабль снова идет в Мирный. Опять кругом льды, айсберги, но все это уже настолько примелькалось и надоело, что не хочется даже смотреть. Впрочем, нам вообще ничего не хочется, усталость и безразличие охватывают нас с новой силой. До Мирного шесть дней пути, и они ничем не запоминаются; почти асе время валяемся на койках. Даже неоднократные попытки начать составление отчета приносят поистине жалкие результаты: за все время были написаны какие-нибудь две страницы. Погода все время хорошая, нам везет, но местами в море уже встречается молодой лед — конец марта, середина осени.
Возвратились в Мирный, здесь все уже покрыто свежим снегом и холодно, совсем не так, как раньше. Все планы продолжать работу пришлось на время отложить, стоянка судна предполагается недолгой. Санно-тракторный поезд уже в 600 километрах отсюда, когда он вернется, «Обь» возьмет на борт людей и тотчас выйдет в обратный путь. Капитан торопит с отходом, экспедиция и так задержалась по сравнению с намеченными сроками, а море вскоре начнет замерзать. Для нас самое главное — упаковка и погрузка. Все предстоит делать самим, так как «спасение утопающих — дело рук самих утопающих», весь персонал станции занят перекачкой топлива с пришедшего сюда танкера, разгрузкой смазочного масла и другими срочными работами. Приходится возить весь груз на своей шлюпке и поднимать на палубу по одному ящику маленькой гидрологической лебедкой. Все дни одинаковы: запаковываем ящики, затаскиваем по десять штук в шлюпку, некоторые весят по 100–150 килограммов, а грузить приходится с узкой обледеневшей лесенки в качающуюся лодку. Потом запускаем в балке подвесной мотор, даем ему прогреться и устанавливаем на шлюпке. Все время дует сильный стоковый ветер, но под самым ледяным барьером тихо и мы добираемся до «Оби» без приключений. Втаскиваем ящики на палубу, и все начинается сначала. Работаем с утра до ночи, надо торопиться, начнись настоящий шторм — и нам придется бросить здесь часть оборудования. Тем временем на судно сажают отзимовавших полярников и сезонников, с танкера перекачивают топливо, но санно-тракторный поезд застрял в глубине Антарктиды: там пурга, видимость 2–3 метра.
Но вот у нас пока все кончено: снаряжение на корабле, наша лодка стоит под бортом, а сами мы сидим в салоне, можно денек отдохнуть, а потом подумать о продолжении работ. Два часа назад отошел от берега танкер, мы еще видим вдали его огни, 16 человек возвращаются на его борту на Родину. Неожиданно на нашем корабле начинается суматоха, матросы бегают взад и вперед, возятся с причальными концами, поворачиваются стрелы лебедок. К нам подбегает помощник капитана: «Срочно перегоните вашу шлюпку к четвертому трюму, поднимем ее наверх, мы сейчас отходим». Почему, зачем — не успеваем понять. Чертыхаясь, вылезаем из теплых кресел и перетягиваем шлюпку, стрела лебедки тотчас подхватывает его и поднимает на палубу. И тут нас вызывают к начальнику экспедиции, он тоже остался на борту «Оби»: «Танкер намотал что-то на винт, потерял ход и управление, ветром его относит к айсбергам. Просят вас спуститься и посмотреть, «Обь» будет стоять наготове, чтобы в случае нужды взять танкер на буксир. Готово ли ваше снаряжение?» Очень хочется ответить, что мы уже три дня работаем не отдыхая, что на «Оби» есть судовые водолазы, что спасение судов не входит в наши задачи. Но… мы переглядываемся и соглашаемся, ведь просят-то нас.
Едва пыхтя дизелем, подходит катер с танкера. Море покрыто шугой, в системе охлаждения мотора замерзает вода, словом, картина не из приятных. Никакого настроения погружаться у нас нет, да и понятно: это не менее рискованно, чем наши обычные спуски, а опыт судовых работ у нас невелик. Дизель на катере то и дело останавливается, завести его удается с трудом, но в три часа ночи мы наконец на танкере. Нас встречают капитан танкера и капитан-наставник А. И. Ман, тот самый Ман, который водил «Обь» в ее первый антарктический рейс. Причиной аварии, как выяснилось, были капроновые швартовые концы. Когда танкер стоял у берега, на него обвалилась часть ледяного барьера и засыпала лебедки, при отходе выбрать концы оказалось невозможно. Их пришлось отрубить, и часть, видимо, намоталась на винт. Решили спускаться, как только рассветет, сейчас это бесполезно, винт глубоко в воде, в темноте все равно ничего не увидеть. Часть балласта перекачивают в носовые танки, чтобы винт оголился. Ждем утра. Странное ощущение охватывает на этом судне: кругом все мирно и спокойно, сияет электрический свет, а в то же время корабль совершенно беспомощен и в любую минуту может столкнуться с айсбергом. Хорошо еще, что его благополучно вынесло ветром и течением из прибрежного района, где полно отмелей и подводных скал. Начинает светать, и мы приступаем к делу. К спуску готовится Пушкин, у которого наибольший опыт судовых работ.
Винт уже наполовину вышел из воды, но он под свесом кормы и с палубы не виден. Саша надевает поверх водолазного скафандра брезентовый костюм, которым на танкере пользуются при очистке трюмов: так будет теплее и меньше шансов порвать резину. Пушкин садится в маленькую люльку, и его начинают спускать с палубы вниз — неудачно, веревки, на которых подвешены инструменты, страховочный конец водолаза и трос, ведущий к люльке, путаются, все начинает вращаться и скручиваться. Приходится поднимать наверх. Лишь со второй попытки удается опустить Сашу вниз, там он слезает с доски, из которой состоит люлька, и плывет под корабль. Через несколько минут оттуда доносится стук молотка, лязг металла — работа началась. Тянутся томительные минуты ожидания. Светает, но солнце еще не встало. Мы стоим на палубе и слушаем. Так проходит час. Спускают шлюпку, она подходит к винту, но работать с нее невозможно, мешает сильная волна. Удается все же передать Пушкину дополнительный инструмент — только что наточенные зубила. Танкер тем временем все ближе подносит к большому айсбергу, вскоре он уже нависает над правым бортом. Через несколько минут мы сталкиваемся — раздается удар, треск, вся корма завалена обломками льда. К счастью, сила столкновения невелика и повреждения ограничились смятыми ограждениями. А как-то там Пушкин? Ничего, жив, его защитила нависающая над винтом корма. Через два с половиной часа он подплывает к борту, и его поднимают на палубу. Вид у Саши измученный, да это и понятно, мы не спали больше суток, а работа не из легких. Положение, оказывается, тяжелое: на винт намотан не только капроновый конец, но и толстый прорезиненный шланг для перекачки топлива. Часть витков удалось срубить, но шланг, видимо, плотно забился в узкий зазор между винтом и сальником, через который проходит вал винта.