Первокурсник

— Почему хуже?

— Ну вот смотри: двести сорок рублей это же две месячные зарплаты какого-нибудь врача или инженера! Две! Заработанные за каких-то два часа на сцене! У девочки может возникнуть иллюзия, что деньги зарабатываются очень просто, понимаешь? Останется ли у неё после этого стимул и дальше учиться на врача? Не проще ли мотаться раз в месяц по халтурам, наподобие этой?

Саша подумал немного, глядя на дорогу через лобовое стекло автобуса, и, наконец, кивнул:

— Да, вы правы, наверное… Ладно, забудьте о моей просьбе!

* * *

Они молча сидели рядом и глядели в окно. Для них обоих дороги и вообще окружающая местность были новыми и незнакомыми. На задних сиденьях в автобусе вольготно разместилась со своим багажом группа из четырёх девушек в возрасте от двадцати пяти до тридцати. Их развлекал гармонист. Кроме анекдотов, он достал припасённую бутылку водки, стограммовый стаканчик, и они все уже по разу причастились.

Представил Сашу и Катю Олег Иннокентьевич. На вопрос самой молодой и, похоже, самой бойкой из девушек, что за молодёжь он взял с собой, усмехнулся, назвал их по именам и сказал, что решил попробовать в деле два новых самородных таланта. Прибавил при этом, что если они — то есть Саша с Катей — выдержат проверку, то на халтуры он их будет брать регулярно.

В райцентр приехали за два часа до представления. Это было хорошо, потому что Саше нужно было проверить аппаратуру. На всякий случай он взял с собой свой магнитофон. Сказал: «Если что, я его к делу приспособлю.». Когда они с Катей выгружали своё барахло, Олег Иннокентьевич забеспокоился. Он не видел, как они грузились, поэтому удивился малому количеству их багажа. У них на двоих был только этот магнитофон, большой чемодан с упакованными в нём концертными платьями и ещё один чемодан, размером поменьше первого, в котором размещались реквизиты для Сашиных фокусов.

— А где клетка с кроликами? — растерялся Олег Иннокентьевич. — Дома забыл? И где ваш столик с зеркалами?

— А зачем нам клетка с кроликами? — удивился Саша.

— Как зачем?! Ты же хотел фокус с кроликами и шляпой показать! Забыл?

— Ах, вы про это? Нет, не забыл. Шляпа у меня с собой, а кролики в нужный момент появятся. Я же говорю — свои фокусы я сам придумываю. Они внешне походят на общеизвестные, но исполняются совершенно по-другому! Вы не волнуйтесь, Олег Иннокентьевич! Кролики будут! Причём в таком количестве, что лучше бы их поменьше было!

Он не поверил. Сказал:

— Переодевайтесь, и ты мне их покажешь! Ты, брат Кузнецов, в другой раз предупреждай! У меня сердце и так изношенное!

Саша хотел было возразить и напомнить ему о разговоре, состоявшемся в вестибюле мединститута, но Олег Иннокентьевич уже отвернулся к Кате, которая ждала их возле выставленных из автобуса чемоданов:

— Переоденешься, с голыми плечами не ходи, Катюша! Накинь на себя что-нибудь. И рейтузы — или что у тебя там? — до последней минуты не снимай. В клубе может быть прохладно. Не простудись. Очень уж платье у тебя воздушное.

— Ну что? Пойдёмте?

* * *

Когда Саша у него на глазах открыл свой чемодан с реквизитом, последние надежды испарились без следа! Мальчишка совершенно не подготовился! Нужно срочно думать над тем, как и чем занять полчаса выделенные на фокусы! В открытом чемодане имелся сложенный цилиндр, две пустые литровые банки из-под томатного сока и аккуратно сложенный тёмно-коричневого цвета платок или скатерть с жёлтой бахромой по краям! Всё! Больше там ничего не было!

— Ну и как ты собираешься столик для фокусов делать? — грустно усмехнулся он. — И, главное, из чего? Где твои зеркала?

— Не собираюсь я ничего делать! Зачем мне столик? Я вам ещё в институте говорил, да вы, верно, внимания не обратили. Я сам придумываю, как исполнять фокусы. До мельчайших деталей. Всё, что мне нужно, у меня с собой! Точка! Почему вы мне не верите? Я вас хоть раз обманул?

— Показывай! — решительно ответил Олег Геннадьевич.

Мальчишка ещё даже не переоделся. Снял только свой полушубок и кроличью шапку и остался в толстых брюках и толстом же вязанном свитере. На ногах зимние ботинки на каучуковой подошве.

— Кроликов хотите увидеть? — мальчишка наклонился над чемоданом и выудил оттуда складной цилиндр.

— Покажи хотя бы одного! — кивнул Олег Иннокентьевич. — Где он у тебя?

Мальчишка ткнул кулаком в дно цилиндра, отчего тот с треском выпрямился, приобретая форму, протёр лоснящийся чёрный верх рукавом свитера, сдул с него какие-то пылинки и осмотрелся по сторонам.

— Здесь можно какой-нибудь стол раздобыть? Обычный канцелярский.

— Зачем?

— Ну не на весу же мне фокус показывать? Я, конечно, могу подойти к краю сцены, сесть там, свесить с неё ноги, поставить цилиндр рядом или к себе на колени, но тогда зрителям из задних рядов видно не будет.

— Стол найдём! Ты, главное, убеди меня, что твой фокус работает!

— Садитесь в первый ряд и наблюдайте, — покладисто кивнул Саша. — Буду у себя на коленях показывать!

Разместились. Олег Иннокентьевич в первом ряду по центру, Саша в трёх метрах от него на сцене. Напялил себе цилиндр на голову, покрутил головой, а потом снял цилиндр, поставил его к себе на колени, сунул в него руку и вытащил оттуда за уши небольшого, белого крольчонка с красными глазами. Не глядя, поставил его задними лапами на доски сцены справа от себя, снова сунул руку в цилиндр, выудил из него второго ушастого зверька — на сей раз угольно-чёрного — отправил его вслед за первым. Проделав такое в третий раз, он вздохнул, надел цилиндр на голову, поднял глаза на облегчённо смеющегося Олега Иннокентьевича и вздохнул:

— Доколе! Доколе вы будете мне не верить, Олег Иннокентьевич?

Он оглянулся на разбежавшихся по сцене кроликов и тихонько свистнул. Их поведение изменилось. До этого свиста они вели себя как обычные кролики, существа, как известно, совершенно безмозглые. Они неуклюже прыгали по сцене, обнюхивая доски пола. После свиста их поведение сделалось более осмысленным. Все трое устремились к Саше. Он вновь снял с головы цилиндр и по одному переправил всех троих зверьков внутрь. После этого поднялся на ноги.

— Фокус с банками тоже проверять будете?

Олег Иннокентьевич покачал головой.

— Нет, Кузнецов, не буду. Уж больно ты, брат, обидчив!

— Не обидчив я, Олег Иннокентьевич. Нетерпеливый — это да, есть такой грех. Не обижался я на вас ещё ни разу. Вы, похоже, дядька справедливый. Я понимаю причины вашего беспокойства. Вы же меня плохо знаете, а концертное дело не терпит расхлябанности. Я её, кстати, тоже не люблю, чтобы вы знали. Не переживайте! Всё будет нормально. Следите только за временем, пока я буду на сцене. Могу увлечься и не заметить, что мои полчаса уже прошли.

— Ладно, ладно, прослежу! — он смеясь поднялся на ноги. — Готовься, Кузнецов! Ваш с Катюшей номер после частушек. Фокусничать будешь последним номером. Мне теперь почему-то кажется, что тебе не хватит полчаса. Я в райсовет. Буду примерно через час.

* * *

Их танец зрители восприняли не так, как ожидалось. Нет, им тоже аплодировали, с задних рядов даже кто-то крикнул «Браво!», но слёз в публике не было. Слёзы были у приезжих артистов. Даже баянист — кряжистый дядька лет пятидесяти — стоя в кулисах, вытирал глаза и щёки рукавами своего бархатного концертного пиджака. Девушки — те поголовно прослезились. Начиная с Катюши и заканчивая тридцатилетней Ксенией.

Олег Иннокентьевич — он был у них за конферансье — тоже растрогался. Не сразу смог объявить следующий номер. Целую минуту молча стоял перед публикой, кусал губы, играл желваками — короче, делал всё возможное, чтобы отвлечься от бушевавших в его душе эмоций.

Как уже потом, сидя в автобусе, который вёз их в Иркутск, под водочку рассудили мытые во всех водах артисты — не в коня корм! Не поняли простые люди тонких параллелей и ассоциаций. Слишком сложно и далеко от реалий жизни это всё для них было.