Первокурсник

— Демагогия! Точно так же вы могли бы станцевать и в костюмах нашего времени!

— Это в солдатской гимнастёрке, что ли? — насмешливо фыркнул мальчишка. — Или в рабочей спецовке? Вы музыку-то эту слышали? Это «Вальс цветов» Чайковского! Чайковского, понимаете? А он, к вашему сведению, для солдат музыку не сочинял! И для матросов не сочинял! Он сочинял её для тех, кто умеет понимать красоту! Я, когда танцевал в Москве на конкурсе, своими глазами видел, у скольких женщин в зале глаза на мокром месте были! Они плакали, потому что поняли идею танца! А танцевали мы с партнёршей в бальных платьях! Не в рабочих спецовках, не в матросских бушлатах, а в красивых бальных платьях! Вы что, людей, которые к вам придут, за дураков держите? Если сами не понимаете красоту музыки и танца, то другим-то не мешайте!

— Кузнецов, Кузнецов! — вмешался Олег Иннокентьевич. — Чего ты раскипятился? Это рабочий момент! Сейчас всё решим!

Он обернулся к главрежу, который насупившись глядел на Кузнецова.

— В этом он прав, Анатолий Николаевич. Чайковского, как и Штрауса, можно танцевать только в бальных платьях! Для рабочих спецовок имеются другие музыкальные инструменты. Гармонь, например. Или балалайка. Если мы хотим порадовать зрителей действительно профессиональным исполнением классического танца, оставьте всё как есть. Я видел, как они танцуют. Поверьте, профессионалов столь высокого класса вы у нас в городе и области не найдёте. Эта будет та изюминка, которая сделает весь концерт! Ручаюсь!

— Давайте уж посмотрим, что они там предлагают! — не выдержала женщина из первого ряда. — Спорить можно бесконечно! Дело уже к девяти идёт, а у нас ещё три номера к просмотру! Сколько можно? Или уж отказывайте, или дайте им исполнить! Что воду в ступе толочь?

Главреж хмуро кивнул:

— Ладно, показывай, что у тебя там…

Саша довольно улыбнулся. Он тут же обернулся к девушкам и кивнул им, подзывая к себе. Повернувшись к Олегу Иннокентьевичу, он серьёзно спросил:

— Вы не могли бы нам немного подыграть?

— В чём?

Саша дождался девушек и начал объяснять.

— Секундное дело, Олег Иннокентьевич. Сыграете роль отца Катюши. Вы постоите на сцене рядом с ней, я подойду и спрошу вашего разрешения пригласить её на танец. Это всё! Вы мужчина статный и видный. Вам бы эта роль хорошо подошла.

Олег Иннокентьевич кивнул:

— Сделаю! Давай, рассказывай, что на сей раз придумал.

— Значит так! Увертюра длится сорок секунд. За это время мы с вами разыграем немую сценку. Идёт 1815 год. Война в Европе только что закончилась. Наполеон окончательно разгромлен, посрамлён и отправлен в ссылку. Офицеры русской армии начинают возвращаться домой. Я буду играть роль одного из них. Действие происходит в вашем доме в Петербурге. Ваша жена даёт первый послевоенный бал. Ей давно неспокойно. Младшей дочери уже шестнадцать, а достойной партии всё нет. Война спутала ей все карты. Поэтому бал. Жалко, что на роль вашей жены никого нету. Было бы адекватно, если бы вы с Катюшей стояли не вдвоём, а с вами рядом была бы ваша супруга. Ну да ладно. Полной адекватности всё равно не добиться…

— Я могла бы сыграть эту роль! — сидящая женщина поднялась со своего места.

Саша мельком оглядел её с ног до головы и кивнул:

— Да, вы тоже отлично подходите! И по возрасту, и фигурой, и лицом! Тогда слушайте! Вы вдвоём стоите в глубине по центру сцены лицом к зрителям. Катюша стоит рядом с вами вполоборота к залу. Ваш муж вполголоса что-то рассказывает вам. Вы, не глядя на него, киваете. Катюша к вашему разговору не прислушивается. Глаза её скользят по сцене. Я располагаюсь возле прохода за кулисы. При первых звуках увертюры, я неторопливо подхожу к вам, представляюсь и прошу разрешения пригласить вашу дочь на танец. В голове у вашего мужа мелькает: «… лет двадцать пять, ну, может, двадцать шесть, а уже подполковник! Хм, недурно. Прихрамывает и шрам на щеке. Воевал? Да, скорее всего. Ну что ж, пожалуй…». Вы же сами по отношению ко мне настроены скорее скептически, но тоже не против того, чтобы дочь показала себя в танце.

Он перевёл глаза на Олега Иннокентьевича.

— Ваша задача слегка нахмуриться, когда услышите мою просьбу, взглянуть на жену, дождаться того, что она пожмёт плечами, бросить взгляд на дочь и кивнуть мне в знак согласия.

Он обратился к Катюше:

— В то время, когда я общаюсь с твоими родителями, ты смотришь на меня прямо. Когда я поворачиваюсь к тебе, наклоняю голову и протягиваю к тебе руку, ты с секундной задержкой даёшь мне свою руку, и я веду тебя в центр сцены. Всё! Остальное мы покажем танцем! Возражения есть?

Все работники театра, в том числе и главреж, рассмеялись:

— У тебя уже всё расписано! Пойдём! — Олег Иннокентьевич направился к ступенькам, ведущим на сцену.

* * *

На сцене происходило настоящее чудо! Гибкий и сильный, как стальной клинок, парнишка одними пальцами правой удерживал талию юной девушки, во все глаза смотревшей в его тёмные, серьёзные глаза. Они летали, парили, замирали на миг и снова летели по сцене. Казалось, их ноги и вовсе не касаются пола, настолько легки были их движения.

Но не это поражало! Каким-то чудом все наблюдавшие за их танцем — и «родители» девушки, и высыпавшие на сцену из-за кулис другие артисты, и сидящие в первом ряду члены художественного совета — видели и другое.

Перед их мысленным взором мелькали картины, на которые этот немного легкомысленный вальс, казалось, даже и не намекал.

… Кавалерийская атака. Впереди густая цепь чужих, синих мундиров. Запах лошадиного пота, взрыхлённой копытами земли и пороха. Уши закладывает от близких хлопков ружейных выстрелов, от многоголосого крика за спиной, от своего собственного крика. Пригнулся к шее лошади, чтобы хоть как-то защититься от летящих навстречу пуль. В левой поводья, в правой сабля наголо! Седельные пистолеты уже разряжены. Мальчишеское лицо, ещё безо всяких шрамов, искажено весёлой яростью! Что смерть? Мы все умрём! Слава! Вот что самое важное в жизни! Слава и офицерская честь!…

… Вот конный строй гусарского полка. Стоя на утоптанном снегу на одном колене юный гусар почтительно принимает из рук статного командира полка богато украшенную золотом саблю…

… Вот какая-то изба. За длинным столом гуляет компания молодых офицеров. Гроза провинциалочек хмельной и весёлый, чубатый и усатый поручик Карташов наваливается сзади на плечи хохочущему от счастья, хмельному Артемьеву и, скаля крупные, белые зубы, орёт во всё горло:

— Рад за тебя, брат Сашка! В двадцать лет золотое оружие! Орёл! Герой! Дай я тебя поцелую, бродяга! — и щекочет ухо своими усищами!…

А между этими сценами удивлённо распахнутые глаза девушки, почти девочки. Грациозность и нежность. Запах яблок и молока. И кажется, что больше уже не нужно искать… Кажется, уже нашёл…

Её нежный голосок:

— Вы будете к нам приходить? Маменька теперь принимает по средам… Приходите, она будет вам рада…

Почтительный наклон головы и лёгкая улыбка на эту детскую хитрость…

— Непременно, мадмуазель! Теперь я часто буду у вас бывать…

Радостная улыбка девушки:

— Зовите меня Катѝ… Меня все друзья так зовут…

И последняя сцена, уже под затихающие звуки волшебного вальса. Мальчишка лет десяти. Одет в растянутые на коленках тренировочные штаны и белую футболку. Заходит в комнату.

— Мам, что это? — показывает матери, энергично орудующей утюгом на круглом обеденном столе, саблю. Тиснёная золотом кожа на ножнах местами стёрлась, обнажив стальной корпус с пятнышками ржавчины. — На антресолях нашёл. Это шашка?

Выдвигает из ножен клинок, сверкнувший голубым и золотым в свете яркой электрической лампочки над столом. Мать отставляет утюг, подходит к сыну и обнимает его за плечи.

— Это не шашка… — тихо говорит она. — Это сабля. Наградная сабля твоего прапрадеда. Отчаянным храбрецом он у нас был…

— Можно я пацанам покажу? — поднимает сын на неё взгляд.