Страница 71 из 88
«Туже надо!» — в панике подумал Том. Он выхватил свою саперную лопатку, просунул ее деревянную ручку под повязку и с силой закрутил — только тогда его импровизированный жгут наконец затянулся как следует: Том увидел, что поток крови ослабевает и останавливается. Парнишка потерял сознание, руки его соскользнули с пропитанного кровью перевязочного пакета, который он пытался держать, и Том увидел изуродованный конец его ноги, оторванной выше колена, белую зазубренную кость, торчащую из искореженной плоти. Он отвернулся, и его замутило: все содержимое желудка разом вылилось в липкую грязь, в которой он сидел. Потом он услышал стон и понял, что раненый парнишка начал приходить в себя. Прямо под ним лежало то, что осталось от вещмешка. Том быстро вытащил мешок, достал оттуда еще один перевязочный пакет и как можно туже перевязал обнаженную культю. Он знал, что рана должна быть забинтована, если они хотят вернуться к своим окопам за помощью. Во время перевязки парнишка вновь потерял сознание, и Том был рад этому: он понимал, что боль должна быть невыносимой.
Здесь он больше ничего не мог для него сделать, и не так уж много шансов было утащить его за линию фронта, пока не наступит темнота и санитары с носилками не выйдут на ничейную территорию, чтобы отнести раненых в безопасное место… если, конечно, они будут, эти санитары. Том вгляделся в раненого пристальнее и увидел, что он и правда совсем мальчик, лет семнадцати. Черты лица, теперь мертвенно-бледного, линии подбородка и рта — все это было юношеское, еще не оформившееся. Уши торчали, как ручки кувшина, что было особенно заметно сейчас, когда грязные волосы облепили голову. Форму с него почти всю сорвало взрывом, рубашка лохмотьями висела на тощих плечах. Солнце уже взошло — пылающий диск в чистом голубом небе выжигал дотла прохладу раннего туманного утра. Том знал, что дальше жара будет только усиливаться, и, если не найти укрытия от безжалостного полуденного зноя, ни один раненый без воды и помощи долго не протянет. Том взглянул на юношу и внезапно решил во что бы то ни стало спасти ему жизнь. Если кровотечение действительно удалось остановить, шансы еще есть. Том проверил свою самодельную повязку и увидел, что она вроде бы пока на месте и еще не пропиталась насквозь кровью — по-видимому, жгут сделал свое дело. Но, несмотря на жару, парня колотила дрожь. Нужно было как-то его согреть. Скинув гимнастерку, Том завернул в нее неподвижное тело, просунул руки в рукава, чтобы не свалилась. Парнишка застонал, но не пришел в сознание. Том с тревогой посмотрел на жгут. Он вспомнил, как Молли говорила, что жгуты нужно время от времени ослаблять, чтобы не началась гангрена, но как часто, через какие промежутки времени? Том понятия не имел, но разматывать жгут пока побоялся, чтобы снова не хлынула кровь. Придется рискнуть со жгутом — все лучше, чем дать парню потерять еще больше крови, что означает верную смерть. Том как мог постарался посадить его и, пока тот не пришел в себя, осмотрел — нет ли других ран, требующих перевязки. Он ничего не увидел, но, когда провел ладонями по груди мальчика, нащупал висящий на шее опознавательный жетон. Он взглянул на него и обнаружил, что пытается спасти жизнь рядовому Сэму Гордону.
— Держись, Сэм, — приказал он обмякшему телу. — Ты только держись, и мы вытащим тебя отсюда.
Затем он вспомнил о двух других телах и нашел их жетоны. Рядовой Джон Дьюар и капрал Дэвид Шепвик. Том глядел на жетоны. Забрать их с собой, потому что иначе их вряд ли кто-то найдет, или оставить на телах в надежде, что их все-таки достанут из этой ямы, чтобы похоронить, и опознают? Том не знал. Единственная надежда оставалась на то, что наступление оказалось успешным, линия фронта сместилась и их воронка теперь находится на дружественной территории. Он осторожно приподнял голову над краем ямы. Пушечный дым смешался с дымовой завесой, образуя плотную пелену над землей. Разглядеть нельзя было ничего, кроме рваного тумана, который то сбивался в облака, то рассеивался, чтобы тут же сбиться снова, и на миг сквозь него проглядывала проволока, по-прежнему усеянная телами и частями тел, но позади теперь солдат было не видно. Может быть, наступление остановили, или же все атакующие из передовых траншей уже продвинулись к немецким позициям. Понять было невозможно.
Вокруг все еще гремел бой: непрекращающийся грохот тяжелых орудий, свист и рев снарядов, стрекот пулеметов — ни один из этих звуков не утихал. Но разглядеть Том ничего не мог. Он сел на землю рядом с раненым мальчиком. Дыхание у Сэма было тяжелое и прерывистое, лицо мертвенно-бледное — лицо старика.
«Если я хочу вынести его в безопасное место, то это нужно делать прямо сейчас, — подумал Том. — Один я его не дотащу, значит, придется доползти до траншеи и привести к нему санитара с носилками».
Он взглянул на рукоять саперной лопатки, закрутил жгут потуже и решил оставить так. Из-под капрала Шепвика торчала винтовка. Том вытащил ее, привязал к стволу лоскут от рубашки Сэма и выставил на фут из воронки в качестве опознавательного знака. Ему хотелось быть уверенным, что они с санитаром потом найдут эту воронку. Затем, сжав в руке свою винтовку, он вскарабкался на край ямы и, пригнувшись, побежал назад — тем же путем, каким шел вперед утром.
Том услышал, как снаряд с оглушительным свистом прошил тьму, и снова нырнул плашмя на землю, инстинктивно пытаясь спастись. Раздался грохот удара, взрыв, и все вокруг потемнело.
Когда Том вновь пришел в себя, он понятия не имел, сколько времени пробыл без сознания — должно быть, несколько часов, потому что день уже сменяли сумерки. Он лежал, засыпанный землей больше чем наполовину: свободными остались только голова, плечи и правая рука. Нижняя часть туловища и ноги были придавлены тяжестью земли и осколков. Дышать было тяжело, и ног он не чувствовал. Он осторожно пошевелил плечами, потом рукой. Земля слегка осыпалась, и он высвободил другую руку. Был слышен шум боя — правда, уже не несмолкающим грохотом, как раньше, а отрывистым свистом и грохотом снарядов да редкими пулеметными очередями, но в клубах дыма не видно было ничего и никого. Может быть, Том остался один на свете. Он стал разгребать придавившую его землю и камни руками, постепенно освобождаясь из плена. Работа шла медленно — он ведь мог копать только там, куда позволяла дотянуться длина рук, но наконец ему удалось сесть, а потом и полностью освободиться. Он долго лежал лицом вниз, измученный и совершенно утративший представление о том, что происходит вокруг. К ногам вновь прилила кровь, их начало покалывать, а потом стало больно, но он был рад этой боли. Он знал: это значит, что непоправимого увечья он избежал.
Том вдруг, словно наяву, увидел перед собой оторванную ногу в сапоге и вспомнил об умирающем Сэме Гордоне. Пытаясь разобраться в происходящем, Том поднял голову и огляделся вокруг в поисках воронки, где оставил парня. Он понятия не имел, в какой она стороне. Нигде не было ни следа винтовки с крошечным флажком, ни следа воронки от снаряда. Снаряд, засыпавший Тома, должно быть, довершил дело своего предшественника; Сэма Гордона, Дэвида Шэпвика и Джона Дьюара больше нет, они исчезли бесследно. Нечего будет ни искать, ни хоронить: могилу им вырыл немецкий снаряд. А Том даже не взял их опознавательные жетоны. Оставалось надеяться, что хотя бы в памяти сохранятся их имена.
Винтовка Тома куда-то пропала, и он решил, что теперь — без оружия, без вещмешка, без гимнастерки, в изорванных остатках формы — разумнее пробираться назад, чем вперед. Он видел бесконечные спирали проволоки, все еще тянувшиеся между ним и обозначенной утром целью, и понимал, как мало у него шансов пробраться через них, а если каким-то чудом и проберется, толку от него там не будет никакого. Надвигающаяся темнота и туман окончательно запутывали. В какую сторону идти вперед, а в какую назад? С обеих сторон грохотали орудия, и невозможно было понять, откуда он пришел.
Все еще дрожа всем телом после своего трудного освобождения, Том понимал только одно — нужно выбираться отсюда. Он пополз, стараясь пригибать голову как можно ниже. Медленно продвигаясь вперед по изрытой земле, он надеялся добраться кратчайшим путем туда, где, по его представлению, должны были быть британские окопы. Кажется, они где-то внизу — утром ведь они бежали вверх по небольшому склону. В клубящемся тумане маячили какие-то силуэты и тени, но, когда Том окликнул их, его голос заглушил грохот. Вокруг были люди — то, что осталось от людей, части человеческих тел, разбросанные тут и там останки, гротескно нелепые и чудовищные. Иногда до него доносились крики, плач, чей-то голос просил воды, но Том знал, что помочь ничем не может. У него не было ни перевязочных пакетов, ни фляжки с водой, его одежда превратилась в лохмотья — клочьев его рубашки не хватило бы даже на временную перевязку. Он оставался глух ко всем мольбам и продолжал свой мучительный путь по полю битвы, то сползая в воронки от снарядов, когда земля вдруг проваливалась под ним, то огибая их, и с каждой минутой становился все грязнее и измотаннее. Раз он увидел распростертое тело человека, которого хорошо знал, — Сида Джексона, рядового из своего взвода. Лицо Сида было запрокинуто к небу, глаза открыты, рот застыл в неслышном крике боли. Том осторожно закрыл эти широко распахнутые глаза и пополз дальше, но, к его ужасу, спустя несколько часов вновь оказался перед безжизненным телом Сида. Он ползал кругами.