Алиби Алисы

— Нет уж, спасибо, — Скантс бросает на меня взгляд, призванный показать, что он не одобряет, когда кошки бродят по столам. Он ужасно боится микробов, предпочитает максимально сухую пищу, никогда не ест овощей и не изучает меню. Наверное, это у него такая фобия. Он даже сказал однажды, что с удовольствием получал бы все необходимое через капельницу.

— Когда уже поменяют этот линолеум на полу? Он выглядит ужасно.

— Я просила хозяина квартиры, когда переехала сюда, но он ответил, что это может подождать. Заказала коврик, чтобы прикрыть это безобразие, но он еще не пришел.

— Здесь просто ходить опасно. Он ведь даже не прилегает к полу.

Я не отвечаю. Ничего не понимаю в линолеуме, и потом, мы ведь собирались говорить вовсе не об этом. Сколько можно ходить вокруг да около.

— Что случилось на этот раз? — спрашивает он, когда чайник закипает. — Ты сказала, что получила что-то по почте?

Достаю из-под раковины конверт и протягиваю ему. Он с недоумением открывает его.

— Каталог?

— Может быть, тебе стоит надеть перчатки? На конверте могут остаться отпечатки пальцев.

— Ну да. Твоего почтальона и еще нескольких десятков людей, работающих на почте.

— Но я его не заказывала. Ты только посмотри, что это за каталог!

Он обводит взглядом комнату — горы журналов, газет, рекламных буклетов и нераспечатанных конвертов.

— У тебя тут полно каталогов.

— Только каталоги игрушек и художественных принадлежностей. Мне нужны были блестки, чтобы сделать открытки к Рождеству. И потом, как я могла забыть, что заказала каталог гробов?

— Уж ты-то точно могла забыть.

— Я не заказывала этот каталог, Скантс. Говорю тебе совершенно серьезно.

— Ты могла подписаться на что-то, а они могли продать твой адрес другим компаниям, и одна из них прислала тебе этот каталог.

Я качаю головой.

— На прошлой неделе, когда я ходила в салон красоты, чтобы прокрасить корни, туда зашли трое мужчин. Я узнала их. Точнее, узнала одного из них. Узнала его смех. Это были они, Скантс. Три поросенка.

— Мы уже говорили об этом, — снова хмурится Скантс.

— Я знаю. Но за неделю на моем автоответчике появилось два бессловесных сообщения. Я постоянно чувствую, что за мной наблюдают, а тут еще эта троица…

— Зачем ты вообще потащилась в этот салон красоты? Ведь я посылаю тебе наборы каждые шесть недель. Ты что, не получила их?

— Получить-то я их получила, но я уже больше не могу делать это сама. Это так неудобно — наклоняться над ванной, и у меня получается не так хорошо. Мне хотелось хотя бы раз сделать все как полагается.

— Ну ладно, но ведь это могли быть и не они. Или не он — тот, который смеялся. Готов побиться об заклад, что все это плоды твоего воображения.

— Но я точно узнала его смех, и у него соломенные волосы. Может, он теперь в другой банде.

Но Скантса не так-то легко убедить. Он спихивает Королеву Джорджину с кучи чистого белья, где она устроилась вздремнуть, и усаживается на диван.

— Опять ты воюешь с ветряными мельницами.

Не понимаю, что он имеет в виду, но присаживаюсь рядом с ним на диван и перевожу дыхание. Мне совершенно не хотелось произносить это вслух, и Скантс это прекрасно знает.

— Я думаю, что эти трое убили моего отца.

— Нет, — резко отвечает он, прихлебывая слишком горячий чай.

— Но…

— Я уже говорил тебе это десять раз. Я знаю, что с ними стало. Моя работа в том и состоит, чтобы следить за тем, не угрожает ли тебе что-нибудь. Двое из них сейчас в тюрьме, а третий умер в больнице от сепсиса, когда ему удаляли часть желчного пузыря, поврежденного во время драки. У меня все на учете.

— Ты говорил, что в банде было десять человек. Это могли быть трое других.

— Но если это были другие, не те, которые убили твоего отца, кто же тогда тот мужчина, который смеялся?

— Я не знаю, но…

— Они все на учете, Джоан. Банда распалась. Тебе ничего не угрожает. Мы заглядываем под каждый камешек. Я, отдел по борьбе с организованной преступностью, даже пограничники. Мы бы знали, если бы кто-нибудь проскользнул через сеть. Поверь мне.

— Тогда почему я все еще здесь? Почему я не могу вернуться к моей прежней жизни?

— Ты здесь, потому что ты под защитой. А для этого нужно, чтобы ты была здесь. Ты не можешь просто расслабиться и быть счастливой?

— Нет, — отвечаю я, качая головой. — Я хочу быть кем-нибудь другим. Джоан Хейнс мне больше не подходит. И жить я здесь больше не могу. Я не вписываюсь.

— Так ты ведь почти и не пыталась, разве не так?

— Если я говорю тебе, что что-то происходит, ты должен относиться к этому серьезно. Защищать меня — твоя прямая обязанность. Мне страшно, Скантс. Я здесь совсем одна.

Он чешет веко. Не думаю, что в этом была необходимость, но он никак больше не может выразить свое неудовольствие.

— За восемь лет ты сменила четыре имени. Ты была Энн Хилсом, Мелани Смит, Клер Прайс, а теперь ты — Джоан Хейнс…

— Я знаю.

— …и каждый раз ты говорила, что кто-то криво на тебя посмотрел, или ты уверена, что видела Трех поросят, или как-то еще убеждала власти, что находишься в опасности.

— Мужчина в Ливерпуле плеснул мне в лицо кислотой.

— Неправда. Какой-то пьяный кинул в воздух банку с пивом, когда Ливерпуль побил Дортмунд 3:0 в Лиге чемпионов. Ты просто оказалась рядом. Никакой кислотой там и не пахло. Все проверено.

— Это могла быть кислота.

— Могла. Но не была. Я не могу в пятый раз подавать заявление и просить выдать тебе новые документы только потому, что ты получила этот каталог и «как бы опознала» трех мужиков. Да меня просто высмеют.

Я пересаживаюсь на кресло прямо напротив него, чтобы он не мог уклониться от моего взгляда.

— Я узнала его смех, Скантс. Ты ведь сам сказал после Скарборо, что я должна сразу звонить тебе, если увижу или услышу что-либо подозрительное.

— В Скарборо на тебя напали. Но это случилось восемь лет назад, и с тех пор все было тихо. — Мне хочется заплакать, но я стараюсь держать себя в руках. — А этот каталог ничего не доказывает.

— Но ведь он для мертвых, — говорю я и поправляюсь: — Даже хуже. Для почти мертвых.

И тут я чувствую запах — от него пахнет виски. Словно осознав, что я догадалась, он отодвигается подальше.

— Перестань морочить мне голову, Джоан. Ты ведь знаешь, что я терпеть этого не могу.

— Даже и не думаю.

— Эти трое сказали что-нибудь? Как-нибудь намекнули, что знают тебя?

— Один из них открыл передо мной дверь и сказал: «Осторожнее, не споткнитесь». И мне показалось, что у него бристольский выговор.

Скантс шумно вздыхает.

— Давай так. Если бы тебе бросили кирпич в окно, я бы организовал твой переезд за один час. Я могу что-то сделать, если кто-нибудь попытается взломать твою дверь или оставит зажженный фейерверк в почтовом ящике. Но смех, подозрительный выговор, всякий мусор по почте? — Он качает головой. — Твоя кнопка экстренного вызова теперь работает, правда?

— Да, с первого раза даже не смогли нормально установить.

— И ты была уверена, что парень, который пришел ее устанавливать, нарочно не подключил провод. Я уже это слышал.

Эмили завозилась в своей кроватке, и я иду в спальню, чтобы взять ее на руки. Вернувшись, я протягиваю Скантсу вчерашнюю газету. Поначалу он выгладит совершенно сбитым с толку, но потом замечает заголовок на первой полосе «Смертьучительницы в отеле на набережной: она была задушена».

— Это там, где ты работаешь? — хмурится он.

— Я видела тело до того, как прибыла полиция. Ее задушили, как и моего отца. На шее остались синяки. И она выглядела совсем как я — голубые глаза, рыжие волосы, тот же возраст.

— Это ты ее нашла?

— Нет. Но я видела ее до того, как они ее забрали. Ты не можешь сказать, что я это придумала или что это простое совпадение. Мне нужна охрана.

— Тебе было отказано в охране, потому что ты относишься к категории невысокого риска. Шансы, что тебя кто-нибудь узнает, практически нулевые, потому что за восемнадцать лет ты сильно изменилась. Так что это, — он делает неопределенный жест рукой в сторону газеты, лежащей на журнальном столике, — не имеет к тебе никакого отношения.