Страница 85 из 91
Да у него даже имя как у вокалиста бой-бэнда!
Я слабо киваю в ответ. Врач участливо улыбается и сверяется с записями на планшете.
— Так, давайте-ка введу вас в курс дела, — тараторит затем он. — После серьезного удара по голове у вас произошел незначительный отек головного мозга.
— Что?
— Нам пришлось ввести вас в искусственную кому, пока отек не рассосется.
Отек головного мозга? Кома? Все эти ужасающие вещи доктор Поттер преподносит чуть ли не беспечно.
— Но не беспокойтесь. Результаты последнего сканирования превосходные, отек спал. Думаю, можно смело заключить, что скоро вы полностью поправитесь.
Врач снова опускает взгляд на планшет.
— Ах да, и рана на ноге затягивается безукоризненно. К счастью, пуля прошла навылет.
Я инстинктивно шевелю ногой и ощущаю повязку на правой икре.
— Вам очень повезло, с учетом такой большой кровопотери.
— Кровопотеря? Повезло?
— Да, действительно повезло. Я лечил не так уж и много пулевых ранений, однако зачастую их последствия бывают катастрофическими. Не говоря уж об угрозе жизни, дело может закончиться инвалидностью.
И тут у меня в голове раздается выстрел.
А потом еще один, и еще. И каждый сопровождается ярчайшим образом. Сквозь пелену тумана на меня обрушивается сущий залп воспоминаний.
— Бет, вы в порядке?
Ответить доктору Поттеру я не могу. Вовсе не потому, что не знаю, в порядке ли я, а потому, что не хочу отвлекаться. Прямо сейчас мне необходимо упорядочить всё прибывающие и прибывающие воспоминания в связную историю. Постепенно картина вырисовывается во всей полноте: магазин, Стерлинг, наличные, кухня моего дома, мистер Черный, холодильник.
— Бет, милая?
— Клемент, — шепчу я.
Мама и врач непонимающе смотрят на меня.
— Вы о чем, Бет? — осведомляется доктор Поттер.
— Что… Что стало с Клементом?
— Одну секундочку, Бет. Позвольте взглянуть на ваши зрачки.
Не дожидаясь моего разрешения, он оттягивает мне правое веко и светит в глаз ярким фонариком. Затем подвергает аналогичной процедуре левый глаз, после чего оборачивается к матери:
— Беспокоиться не о чем, миссис Гудьир.
Мама подходит к койке:
— Кто такой Клемент, милая?
Вот черт. На этот вопрос даже я толком не могу ответить.
— Э-э… Прости… Не знаю.
Врач берет маму под руку и отводит от койки.
— Судя по всему, на ней все еще сказывается воздействие препаратов. Я загляну через полчасика. Надеюсь, к тому времени сознание у нее окончательно прояснится.
«Эй! Я все слышу!»
Кто-то определенно должен просветить этого лекаря, что огнестрельное ранение не сказывается на слухе!
Доктор Поттер уходит, и мама пристраивается на краешке кровати.
Помимо местонахождения Клемента, мне требуются ответы и на ряд других вопросов. Я прошу маму принести еще воды и с той же стремительностью осушаю еще один стаканчик. Затем, пока ясность собственного сознания представляется мне вполне нормативной, приступаю к озвучиванию этих самых вопросов:
— Магазин…
— Не волнуйся, милая. Все под контролем.
— Под контролем?
— Стэнли все это время открывал магазин, так что торговля не останавливалась. Ах да, и еще он улаживал дела с этим твоим агентом.
— С Говардом?
— С ним самым. И когда ты собиралась рассказать мне, что продаешь магазин?
— Да я только вчера вечером и решила.
— Боюсь, милая, уже далеко не вчера вечером. Ты здесь больше недели.
— Что? А какой сегодня день?
— Пятница.
«Восемь дней. Вот черт».
— Меня кто-нибудь навещал?
— Только пара человек. Твоя подруга, Джульетта, заглядывала, и еще дама из какого-то книжного клуба, я не запомнила ее имени, прости.
— Ты уверена, что это все?
— Да я здесь каждый день сидела, со Стэнли, разумеется, и больше мы никого не видели. И должна сказать тебе, милочка, с ним я чувствовала себя как за каменной стеной.
Пожалуй, я серьезно ошибалась в Стэнли. И, возможно, настолько же серьезно ошибалась и в Клементе. Почему он не наведывался справиться о моем состоянии?
— Стэнли сегодня придет?
— Да, вечером.
— Хорошо. Мне нужно поблагодарить его.
Сколько бы у меня ни оставалось нерешенных вопросов, таковые имеются и у мамы, и ей явно тоже не терпится получить на них ответы.
— Милая, ты помнишь, что произошло?
Еще как, однако это вовсе не значит, что у меня имеется желание делиться с кем-либо воспоминаниями.
— Не очень…
Я имею в виду, как же ты умудрилась схлопотать пулю?
— Я… Не знаю.
— Такое ведь только в газетах и увидишь. И в голову не придет, что подобное может произойти с твоей собственной дочерью, и уж тем более в ее доме.
Понятия не имею, что ей ответить. Штука в том, что любой мой ответ потребует пересказа всей истории, с самого-самого начала. А это будет все равно что объяснять необъяснимое.
— Прости, мама.
— Все хорошо, милая. Тебе не за что извиняться.
Голос у мамы звучит устало, и внезапно до меня доходит, какой же измотанный у нее вид. Через что бы мне ни пришлось пройти за последние восемь дней, моя бедная мамочка выглядит так, словно все эти тяжкие испытания она переносила вместе со мной.
— Мама, ты в порядке? Мне на тебя смотреть больно.
— Да со мной-то все хорошо, милая, не беспокойся обо мне. Это тебе нужно поправляться.
— Буду стараться.
— И я скажу полицейским, чтобы подождали до завтра.
— Полицейским?
Мама прикусывает нижнюю губу, и это явный признак, что она ляпнула не подумав.
— Да, милочка, они… Э-э, им все не терпится поговорить с тобой. Просили уведомить сразу же, как ты придешь в себя.
— Но зачем?
— Ах, да ничего особенного.
Но мне ли не знать, когда моя собственная мать пытается лгать.
— Мама? Чего им надо?
— Да ей-богу, милая, беспокоиться не о чем.
Ее попытка развеять мою тревогу настолько же несмелая, насколько и тщетная. Когда тебя уговаривают не беспокоиться, обычно это свидетельствует как раз о том, что беспокоиться есть о чем.
— Боже, мама, выкладывай!
Разумеется, выкладывать ей не хочется, но она прекрасно знает, что я не отстану.
— Тот мужчина, э-э…
— Да мама!
— У тебя на кухне нашли мужчину.
— Что?
— И, боюсь, он умер.
— Что? Какой еще мужчина?
— Честное слово, милая, не знаю. Мне ничего не рассказывали.
— Но ведь что-то да должны были сообщить!
— Да почти ничего. Только то, что он среднего возраста.
— Как он выглядел? Что с ним произошло?
— Вот правда, не знаю. Честно-пречестно.
Мужчина средних лет, мертвый. И никаких признаков Клемента за восемь дней.
Аппарат рядом с моей койкой вдруг заходится сигналом тревоги. Я начинаю задыхаться, мама же, похоже, только и в состоянии, что ошарашенно таращиться на меня. Сердце мое вот-вот выскочит из груди, что только усугубляет панику.
Мы смотрим друг на друга круглыми глазами. Страхи у каждой свои, но боль одна.
Распахивается дверь, и ворвавшаяся медсестра сгоняет маму с койки. Затем она отключает сигнал тревоги и берет меня за запястье.
— Бет. Посмотри на меня, — велит медсестра. — Дыши медленно и глубоко.
Ей легко говорить.
— Ну же, Бет, смотри на меня. Вдох. Выдох. Спокойно и медленно.
Сосредотачиваюсь на ее карих глазах, на ее гладкой черной коже. Ее распоряжения звучат для меня сродни ритмичным карибским напевам, даже голос у нее такой мелодичный.
— Вот так, вот молодец! Дыши! Дыши!
Я с усилием втягиваю в легкие воздух, и удушье отступает. Заходящееся сердце немного утихомиривается, и под такой темп подладиться дыханием уже проще. Одышка пока остается, но, по крайней мере, я уже не ощущаю себя рыбой на песке.
— Да что же с ней такое? — рыдает мама.
— Ничего опасного, дорогуша. Думаю, просто паническая атака.
Медсестра бросает взгляд на аппарат и гладит меня по руке.
— Вот и справилась, моя девочка. Теперь получше?