Страница 11 из 20
Одновременно двинулась из Митавы по шоссе Железная дивизия Бишофа. Германские части не имели от своего правительства разрешения участвовать в рижской операции, но в случае наступления ландесвера принуждены были для обеспечения своего фланга продвинуться на новые позиции, что ими и было исполнено.
В два часа дня Мантейфель с ударным отрядом подошел к деревянному городскому, бывшему понтонному мосту, одновременно по Митавскому шоссе к железнодорожному мосту стали подходить бронированные автомобили майора Бишофа. Большевики в Риге были застигнуты врасплох. Они узнали о приближении белых, лишь когда те с боем вошли в западные предместья города. На деревянном мосту произошел короткий бой, причем пал командир эскадрона граф Рейтерн-Нолькен. Ударники ворвались в город с Мантейфелем во главе, который при этом был убит, и поспешно направились к ближайшей тюрьме, чтобы спасти заключенных там заложников. В других же тюрьмах большевики успели многих перебить, в том числе женщин, некоторое число пасторов, других же увезли из города на грузовиках для отправки в Москву заложниками, откуда они вернулись лишь в мае 1920 года.
К шести часам дня в город вступил русский отряд и получил задачу очистки от большевиков северных частей города, включая и Царский лес.
Первой задачей было организовать фактическую охрану частного имущества и предупредить грабеж. Это было тем более трудно, что в моем участке, кроме опасного склада динамита, на товарной станции находился водочный завод Вольфшмидта и холодильник со значительными припасами. Несколько раз ночью банда солдат германской Железной дивизии хотела сперва по добру, а затем насильственно получить водку из склада завода. Мне пришлось ночью съездить к майору Флетчеру, где я застал и майора Бишофа, прося их повлиять энергично на свои войска, чтобы предупредить вооруженное столкновение. Тяжело мне было уже справиться с собственными моими добровольцами, которые после тяжелого похода тоже хотели воспользоваться близостью винного склада. К сожалению, приходится за счет этого винного склада отнести и несколько случаев буйства, которые мне удалось, однако, пресечь в корне. К счастью, отряд не задержался в Риге и уже на следующее утро получил задачу очистить от красных правый берег Двины вплоть до устья реки у Магнусгофа против Усть-Двинска. Задачу эту я возложил на капитана Дыдорова. В следующую ночь части вернулись с большим числом пленных и трофеями, в том числе один исправный броневик, который я поручил поручику Мейеру. Броневик этот, окрещенный «Россией», участвовал затем в походе на Петроград и заслужил хорошую славу.
Пленных у нас накопилось громадное количество, исчисляемое тысячами. Красноармейцы, бросая оружие, толпами возвращались в город и сдавались нам. Я сконцентрировал их всех на заводе «Проводник». И здесь я не допускал никаких расстрелов, и если были подобные случаи, то произошли они без моего ведома и объяснимы тем глубоким озлоблением, которое вызвано было у многих офицеров и добровольцев, узнавших в Риге, что их родители или братья были зверски убиты большевиками. Но я считаю это чувство озлобления лишь объяснением, а не оправданием факта самоличных расстрелов.
Но уже 24 мая я с частью отряда покинул Ригу для преследования большевиков, отходивших по Псковскому шоссе. Задача наша состояла в обходе лесными дорогами станции Роденпойс для содействия отряду Эйленбурга, направившемуся туда же по шоссе. Недалеко от станции Роденпойс коммунистическая рота, засев в густом лесу, произвела неожиданное нападение на продвигавшуюся по гати колонну. Несмотря на своевременное предупреждение дозорами, часть не успела примениться к местным условиям и вовремя развернуться и имела сравнительно значительные потери убитыми и ранеными. Убит был командир эскадрона ротмистр Родкевич, и я выбыл из строя вследствие ранения, одновременно со своим адъютантом поручиком Зейберлихом29.
Но бой благодаря доблести батареи, стрелявшей прямой наводкой под градом пуль, окончился в нашу пользу, и большевики, прекратив огонь, бежали. Вскоре к нам подоспели подкрепления из латышских частей, по шоссе продвинулся Эйленбург, и станция Роденпойс к вечеру была в наших руках.
Преследование большевиков продолжалось и в следующие дни до линии реки Лифляндской Аа.
В городе в это время быстро восстановилась жизнь. Впечатление при взятии Риги от душевного и физического состояния горожан было удручающее. Рассказы о большевистском режиме, о терроре и лишениях превосходили все, что проникло до тех пор в печать. Рассказы эти подтверждались при находке массы расстрелянных и изуродованных трупов. Ко всем бедствиям присоединились форменный голод и эпидемия тифа.
На фоне всеобщего бедствия особенно ярко выделялась картина празднеств в дворянском доме по поводу свадьбы дочери главного комиссара Стучки. Масса гостей съехалась по этому поводу со всех концов России, и, говорят, никогда еще и нигде, ни в одном зале не видано было такого ослепительного количества дорогих камней и драгоценностей, как на гостях товарища Стучки.
После взятия Риги майор Флетчер, как главнокомандующий, назначил градоначальника и начальников отдельных управлений города. Сюда вернулись многие полицейские чины, служившие во время германской оккупации. К сожалению, одновременно вернулись и многие нежелательные элементы, своими действиями подрывавшие авторитет вновь назначенных высших чинов. Почти одновременно прибыли в Ригу и военные миссии союзных держав и американская продовольственная комиссия. Последняя начала сразу снабжать жителей давно не виданным белым хлебом и организовала образцовые кухни для детей младшего школьного возраста. Вскоре переехало в Ригу и правительство Недриса. Но уже через две недели вся обстановка резко изменилась. В начале июня, при преследовании большевиков, ландесверные части неожиданно наткнулись южнее города Вендена на передовые посты эстонцев, уже очистивших северную часть Венденского и Вольмарского уездов от большевиков. Ландесвер полагал, что встретит у эстонцев поддержку. Но не то случилось. После нескольких случайных выстрелов между передовыми постами эстонцы выдвинули свой бронированный поезд, началась перестрелка, и ландесвер, перейдя в наступление, прогнал эстонцев из города и занял Венден.
Причины конфликта были следующие: балтийцы стремились объединить всю Латвию, эсты же не желали отдавать ту территорию, которую они уже освободили. В этом их поддерживали латыши Северной Лифляндии, признававшие правительство Ульманиса и желавшие сохранить эту полосу края для пополнения войск латышских воинских частей под командою Земитана. Эти предположения не согласовались с программою правительства Недриса, а потому обе стороны согласились встретиться на станции Рамоцкое для обсуждения положения. Но тут произошло недоразумение, чреватое последствиями не только для правительства Недриса и для Балтийского ландесвера, но и косвенным образом для русской Северо-Западной армии на Нарвском фронте. Эстонские делегаты прибыли в бронепоезде. Кто дал первый выстрел – установить не удалось; каждая сторона обвиняет другую, но выстрел был и вызвал перестрелку. Балтийский ландесвер продвинулся вперед и занял город Венден. Через два дня было заключено перемирие.
9 июня междусоюзническая комиссия прибыла в Венден, чтобы уладить дело. Балты предлагали следующие три пункта: 1. Эсты должны отойти к своим этнографическим границам и там продолжать борьбу с большевиками. 2. Латышским мобилизованным частям, находящимся за эстонской линией, должно быть разрешено присоединиться к латышским частям Балтийского ландесвера. 3. Капитан Гольдфельд (Зельтин), который раньше служил в ландесвере, должен быть выдан последнему. Так как на этом соглашение состояться не могло, то союзные представители от себя предложили следующее: 1. Эсты должны очистить латвийскую территорию за исключением трех участков, которые будут очищены позже. 2. Эсты должны сами защищать свои границы от большевиков. 3. Эсты имеют право пользоваться железною дорогою Шванебург – Рамоцкое – Балк для вывоза своих складов, но без права держать здесь войска, за исключением полиции. Эти предложения были приняты комитетом ландесвера. Эсты настояли на том, что они должны предварительно получить согласие своего правительства, а потому следующая встреча была отложена до 16 июня. В этот день стороны опять встретились, но были поставлены перед новым фактором. Только что прибывший из Англии глава всех союзных миссий генерал Гоф, не утвердив вышеизложенных предложений, приказал от себя: 1. Ландесвер должен немедленно отойти за реку Лифляндскую Аа. 2. Все германские части должны покинуть Прибалтийский край и 3. Правительство Ульманиса должно быть признано. Балтийский комитет просил отсрочки в четыре дня для обсуждения вопроса. После длительных прений и обсуждений решено было ввиду угрозы со стороны латышских частей Северной Лифляндии под командою Замитана пригласить Железную дивизию на началах наемных войск, отказаться от перемирия и атаковать эстов с целью заставить их очистить территорию Латвии. Это решение не встретило сочувствия многих из балтов, и полковник Баллод отказался участвовать в этом деле. Ко мне в больницу приехал мой заместитель капитан Дыдоров с докладом о положении, и я дал ему приказание остаться нейтральным, так как, с одной стороны, наш отряд обязался оставаться нейтральным при местных конфликтах, с другой стороны – я ясно понимал, что участие русских частей в боях против эстов могло отразиться самым неблагоприятным образом на отношениях эстов к русским на Нарвском фронте. По настоянию союзников два батальона моего отряда были отправлены в Либаву, где переняли от уходивших германцев охрану города, а один батальон был оставлен в Риге для несения здесь караульной службы при обострившихся отношениях между германцами и латышами. Ответственность за приказание моему отряду оставаться нейтральным я беру всецело на себя одного. Ко мне в больницу как раз в дни большой слабости после ранения приходил майор Флетчер и просил, чтобы я отменил свое приказание. Я не только отказал ему в этом, но умолял не начинать вооруженного столкновения с эстами. Я ему доказывал, что как бы это вооруженное столкновение ни кончилось, оно будет иметь пагубные последствия для различных населяющих Прибалтику национальностей, так как посеет вражду, которая не кончится, быть может, столетиями. Я считал, что из «приказаний» генерала Гофа одно было приемлемо, а именно отход за реку Лифляндскую Аа. Из этого положения можно было бы продолжать переговоры, и если бы эсты первые повели наступление, то ответственность за это падала бы на них, а не на балтов.