Страница 3 из 14
Немецкая буржуазия, не составлявшая вследствие раздробленности страны единого целого, была слабой, трусливой. Она готова была удовлетвориться теми половинчатыми реформами, которые начали осуществляться наиболее дальновидными представителями господствующих сословий. Так, в Пруссии была введена сравнительно либеральная организация муниципалитетов, крестьянам разрешили выкупать феодальные повинности, личная зависимость крестьян от помещиков формально была упразднена. Правда, все эти реформы, встретившие сопротивление реакции, вскоре фактически сошли на нет. Однако немецкая буржуазия по-прежнему возлагала свои надежды частью на стихийный ход событий, объективно подталкивавший капиталистическое развитие и национальное объединение Германии, частью на инициативу «верхов», которые не могли не считаться с развитием буржуазной экономики, с растущей экономической мощью буржуазии. Необходимо, писал, например, один из представителей немецкой классической философии, И.Г. Фихте, оживить индустрию, улучшить сельское хозяйство, мануфактуру, фабрики, поощрять производство машин, открытия, изобретения, механизировать труд и оказывать всемерное содействие развитию естествознания. Однако, если французские материалисты XVIII века проповедовали революционное отрицание старого, то немецкие буржуазные идеологи конца XVIII – начала XIX века считали своим идеалом компромисс между новым и старым, постепенное изменение старых порядков, их обновление, «образумливание». Признавая необходимость коренных социально-экономических преобразований, немецкие буржуазные философы выступали против революционных путей их осуществления. Они доказывали, что не надо препятствовать развитию нового, но нет и необходимости «искусственно» ускорять этот процесс.
Французские материалисты были глубоко убеждены в том, что без сознательного вмешательства в исторический процесс победа нового, буржуазного строя невозможна. Они не полагались на стихийный ход событий и все свои надежды возлагали на дело сознательного переустройства общества в соответствии с «требованиями разума и человеческой природы». Что же касается немецких идеологов буржуазного развития, то они, опираясь, в частности, на опыт передовых капиталистических стран, возлагали главные свои надежды на стихийный процесс, недооценивая вследствие слабости и консервативности немецкой буржуазии значение революционного преобразования общественной жизни. Такое отношение к задачам буржуазного преобразования Германии составляет одну из наиболее характерных особенностей немецкого, консервативного истолкования французской революции, свойственного, конечно, не одному только Канту. Характерно в этом отношении следующее утверждение Гегеля: «Я держусь убеждения, – писал он в 1816 году, – что мировой дух нашего времени скомандовал идти вперед; такая команда встречает отпор; это существо идет, как закованная в панцирь сомкнутая фаланга, неодолимо и так же едва заметно, как солнце, все вперед, не останавливаясь перед препятствиями». В этих словах Гегеля мы находим и признание неодолимости развития, и убеждение в том, что этот процесс совершается медленно, постепенно, «едва заметно». Отсюда понятно отношение Гегеля к французской буржуазной революции 1789 – 1794 годов. С одной стороны, он оценивает ее очень высоко, как «величественный восход солнца» и «наступление новой эпохи». С другой стороны, Гегель подчеркивает, что революция является выражением «субъективного духа», не сознающего, что сама действительность-де разумна, закономерна и развивается к высшему независимо и даже вопреки субъективной деятельности людей, пытающихся по-своему перестроить мир. Революция оказывается, по Гегелю, низшей формой исторического развития, соответствующей тому периоду истории, когда человечество еще не познало «мирового разума» и потому-де противопоставляет действительности свой субъективный разум. Высшей ступенью развития является, с этой точки зрения, согласие, примирение субъективного человеческого разума с действительностью, якобы воплощающей в себе объективный, абсолютный мировой разум.
В отличие от французских материалистов идеологи слабой, неспособной еще к завоеванию власти немецкой буржуазии конца XVIII – начала XIX века были идеалистами, создателями крайне абстрактных, умозрительных философских систем. И в этом также наглядно обнаруживалось отличие буржуазного развития Германии от развития капитализма во Франции, нашедшее свое выражение в немецком истолковании французской революции. Именно экономическая и политическая слабость немецкой буржуазии, ее страх перед решительными революционными выступлениями против феодализма (в том числе и против его господствующей идеологии – религии) получили свое закономерное выражение в идеалистическом характере учения Гегеля и его предшественников.
Что же в таком случае послужило исторической основой для развития прогрессивной стороны этих учений, диалектики? Для ответа на этот вопрос следует иметь в виду, что немецкие идеалисты конца XVIII и начала XIX века опираются на значительный исторический опыт буржуазного развития Европы, достижения предшествующей философии и новые данные научного развития.
Французская буржуазная революция, которую идейно подготовили французские материалисты (но они не дожили до нее), наглядно обнаружила, что общественная жизнь не есть нечто неизменное, всегда одинаковое, статическое. Социальные преобразования, осуществленные на протяжении XVII – XVIII веков, резкое изменение темпов общественного развития, капиталистический прогресс, умноживший в короткое время производство материальных благ в невиданных ранее масштабах, овладение такой могущественной силой природы, как пар, – все это не только сломало старый, в значительной мере застойный, характер общественной жизни, но и нанесло сильнейший удар связанным с ним представлениям. Если защитники реакционных феодальных отношений в Германии видели во всех этих громадных преобразованиях всемирно-историческую катастрофу, то идеологи буржуазного общества, напротив, оценивали всю эту бурную революционную эпоху, как нечто в высшей степени необходимое, благотворное, сознавая закономерность развития, прогресса. Однако слабость немецкой буржуазии проявлялась в том, что она идеалистически истолковывала исторический опыт эпохи буржуазных революций. Германия, как указывает Маркс, «сопровождала развитие новых народов лишь абстрактной деятельностью мышления, не принимая активного участия в действительных боях этого развития…»[5].
Историческими предшественниками немецкой классической философии являются такие выдающиеся мыслители, как французский философ и математик Р. Декарт, голландский материалист Б. Спиноза, немецкий философ и естествоиспытатель Г. Лейбниц, французский просветитель Ж. Руссо, французский материалист Д. Дидро. Философские учения этих мыслителей, хотя и носили в основном метафизический характер, все же содержали глубочайшие диалектические идеи. Маркс указывал, что философия Спинозы являлась одним из теоретических источников учения Гегеля. Энгельс подчеркивал, что Руссо за 20 лет до рождения Гегеля высказал глубокую догадку относительно диалектического характера отрицания в процессе развития. В.И. Ленин отмечал наличие глубоких диалектических идей в философии Лейбница.
К концу XVIII века естествознание вплотную подходит к исследованию немеханических форм движения материи, а именно – физической, химической, биологической. Гениальный русский естествоиспытатель и философ-материалист М.В. Ломоносов открывает и экспериментально доказывает закон сохранения вещества и движения при всех происходящих в материи превращениях. При этом Ломоносов прежде всего имеет в виду химические превращения. В этой связи он высказывает мысль, что теплота представляет собой особую, и именно молекулярную, форму движения материи. Английский материалист Пристли открыл кислород, а великий французский ученый Лавуазье, опираясь на это открытие, опроверг теорию о существовании особой «невесомой» горючей материи (флогистона), заложив прочные основы учения о горении и окислении вообще. Вместе с флогистоном естествознание начинает отказываться и от других «невесомых материй», вроде теплорода, светорода, звукорода, подходя к пониманию того, что теплота, свет, электричество, качественное многообразие природы вообще представляют собой своеобразные формы движения материи. Анализ химических процессов постепенно подрывает то одностороннее механистическое представление о движении как простом перемещении тел, которое господствовало в науке того времени. Этому же, в еще большей мере, способствует развитие науки об электричестве: открытие положительного и отрицательного электричества, установление закона взаимодействия наэлектризованных тел, обнаружение качественно своеобразного воздействия электричества на животные мышечные ткани (открытие Гальвани), изучение связи между химическим и электрическим процессами и т.д.
5
К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. I, стр. 408.