Черный цветок

– Где взял? Украл?

– Нашел, – Есеня пожал плечами.

– Да ну? Сколько лет живу на свете, ни разу не видел, чтобы золотой на дороге валялся.

– Тебе просто не везло, – усмехнулся Есеня.

– То-то за тобой стражники приходили. Смотри, узнаю, что украл – своими руками убью, понял?

– Не сомневаюсь, – Есеня скривился.

Мама навалила ему полную тарелку горячей каши с постным маслом, и отрезала кусок теплого белого хлеба. Есеня впился в него зубами, как будто месяц ничего не ел.

– А молочка? – спросил он с набитым ртом.

Мать вопросительно посмотрела на отца.

– Ладно, пусть Клёна к молочнице сбегает, так и быть, – добродушно разрешил отец.

Ведь ни разу не поверил в то, что Есеня мог золотой найти, но взял, и подобрел, и за молоком сестренку послал! Жадина!

– Я сегодня поеду к углежогам, вернусь вечером, – сказал отец, – а чтоб ты не скучал без меня, в кузне прибери и почисти там все от сажи.

– Бать, – Есеня решил, что лучшего времени не будет, – у меня тут идея одна есть...

– Слушать не желаю про твои идеи! – отец хлопнул ладонью по столу.

– Ну бать, ну ты же не слышал еще!

– Ничего хорошего тебе в голову прийти не может. Ну?

– Я хочу кинжал сделать. Как ты Жидяте выковал.

– Делай, кто мешает. Заготовок навалом.

– Нет, бать. Я булатный хочу сделать.

– Чего? – отец посмотрел на него, как на ненормального, – нет. Не дам отливки переводить. Им цены нет.

– Я сам отливку сделаю... – Есеня прикусил губу.

– Сам? Булат сваришь? Ладно, гвоздей не жалко, – отец презрительно покачал головой, – уголь, конечно, денег стоит, но уж лучше ты уголь будешь переводить, чем по улицам шататься.

Он поднялся из-за стола и посмотрел на Есеню то ли подозрительно, то ли довольно.

Есеня проторчал в кузнице весь день, и в первый раз не хотел оттуда уходить. С одной стороны, в одиночестве там было не так уж плохо – гораздо лучше, чем на пару с отцом, который поминутно делал замечания и давал подзатыльники. А с другой, осуществление идеи захватило его целиком и полностью.

Разумеется, его ожидало разочарование – как не старался он воспроизвести действия Мудрослова, первая отливка оказалась обычным – и довольно посредственным – чугуном. Впрочем, как вторая, третья, и четвертая. Он нарочно сделал маленький тигель, чтобы иметь возможность провести как можно больше опытов за короткое время – ждать всегда противно. Может, все дело было в этом?

К обеду, испортив две отливки, Есеня хотел бросить это глупое занятие. С него лился пот, он устал раздувать мехи, он обжег пальцы до глубоких язв, по глупости потрогав тигель, вынутый из горнила – он был уверен, что тот достаточно остыл. А главное – ничего не получалось! Куда уж ему! Со свиным рылом в калашный ряд! Мудрослов – благородный, ученый и талантливый. А он кто? Балуй, одно слово. Мысль о том, что отец нисколько не удивится, увидев чугунные отливки, которые Есеня наплодил в изобилии, привела его в бешенство. Он отказался обедать, и Цвета принесла ему кринку молока прямо в кузницу.

К вечеру, на четвертой отливке, он в первый раз УВИДЕЛ. Он увидел движение шлака, он понял, что происходит внутри тигля, он заметил даже узор! Мудрослов переставал раздувать мехи в тот момент, когда тигель начинал проседать, и именно этого момента Есеня и ждал. Но вдруг что-то произошло – узор, все более и более заметный, начал растворяться, исчезать, и можно было не сомневаться – в тигле теперь варился низкосортный чугун.

Поздно! То ли он раздувал мехи не слишком интенсивно, то ли, наоборот, чересчур старался. Он вынул тигель из горна, и поставил его в угол – можно не смотреть, ничего не получилось. Одна секунда – и вместо бесценного булата получается чугун. И эту секунду надо почувствовать!

Отец посмотрел на результат, многозначительно кивнул, и ушел ужинать. Есеня загубил еще пару штук – теперь он неправильно охлаждал отливку. Это был уже не чугун, но еще и не булат – как он не старался, остывание сверху шло быстрей, и «грязь» уходила в центр отливки.

Он все делал, как Мудрослов! Он таращился на остывающие угли до боли в глазах! У него обгорело лицо – он силился рассмотреть, что происходит внутри тигля. Он чувствовал, как подрагивают угли, ему казалось, он слышал, как потрескивает металл, превращаясь в мягкие кристаллы, и как дорожки этих кристаллов бегут от стенок тигля внутрь.

– Ты спать пойдешь? – спросил отец, заглянув в кузницу, когда совсем стемнело.

– Пойду, – ответил Есеня со злостью.

– Хватит. Столько угля коту под хвост!

– Да.

Только к исходу вторых суток, к утру у него получилось. Не хуже, чем у Мудрослова! Он снова обжег пальцы – ему не терпелось пощупать отливку, хотя Есеня уже знал, что это – булат. Он чувствовал это по тому, как тот остывал. Он чувствовал, он понял, и теперь мог, наконец, исправить те ошибки, которые допускал Мудрослов. Тигель – толще, стенки – чуть менее шероховатые, и горячей, в горниле должно быть намного жарче!

– Сколько можно? – отец зашел к нему перед завтраком, – иди прочь отсюда!

– На, – Есеня кинул ему в руки отливку, похожую на только что выпеченную булку, – надеюсь, угля теперь не жалко?

Отец долго рассматривал кусок металла, стучал по нему, и даже попробовал получить искру на точиле. Он ничего не сказал. Он не столько удивился, сколько задумался. Есеня считал, что отец разозлится на него, и начнет орать – его всегда раздражали попытки Есени добиться чего-то сверх положенного. Но отец задумался и... огорчился. Не из-за того, что Есеня доказал ему свою правоту. Из-за чего-то другого. Ему показалось, что отец жалеет его. Это было так необычно, так неожиданно, что Есеня подумал, будто ошибается.

– Делай, что хочешь, – проворчал отец и ушел.

Лечь спать сейчас, когда дрожащие руки чувствовали металл, когда наитие тонкой иглой кололо грудь, когда в воздухе витало понимание? Есеню слегка потряхивало от волнения и недосыпа, в голове что-то сдвинулось, и происходящее казалось ему не вполне реальным. Он смотрел на стены кузницы, на открытую широкую дверь, на солнечные лучи, падающие на утоптанную землю двора, и думал, что все это – сон. Реальным был горн и белый огонь в нем. И тонкие жилки, пронизывающие металл.

Он сделал две отливки. Он не стал показывать их отцу – тот бы все равно не понял, чем они лучше тех, что изготавливал Мудрослов. Даже если бы распилил. А всего-то и надо было, что обложить горнило кирпичом со всех сторон, да чуть-чуть изменить форму тигля – сделать его ниже и шире. Почему Мудрослов этого не понимал? Ведь это же так просто!

Время подошло к ужину, и Есеня, пару раз ковырнув кусок курицы в тарелке, уронил голову на стол и уснул.

Проспал он без малого сутки, а потом принялся за кинжал. С кувалдой он управлялся неважно, молотком-ручником владел и вовсе отвратительно, зато в закалке и заточке ему не было равных, да и протравка у него всегда получалась отлично.

Приходили стражники, спрашивали про вечер в кабаке, но Есеня соврал, что подобрал на улице девку и провел с ней остаток ночи. Наверное, ему поверили – выглядел он солидно, в кузнице, с молотом в руках – ни дать, ни взять, опора для матери и надежда отца.

С кинжалом он возился долго, примеривался, перед тем как ударить – испортить отливку было жалко. Рисунок, который он изобразил прямо на полу, несомненно, выглядел совершенней, чем то, что вышло у него на самом деле. Еще день Есеня потратил на рукоять.

Надо сказать, ему очень нравилось то, что он сделал. Может, выглядел нож не так красиво, как хотелось, но гвозди перерубал с легкостью и был острым, как бритва. Отец издали посмотрел на его работу, но даже не взял кинжала в руки, презрительно смерив сына взглядом. Обидно стало до слез. Чтобы хоть как-то утешиться, Есеня решил сходить к Жидяте – кто еще понимает толк в оружии? Есеня еле дождался утра, и выскочил из дома, наспех позавтракав.