Черный цветок

Есеня скромно опустил наглые глаза. Белошвейки, пряча улыбки, кивали, Звяга зажимал рот, чтобы не расхохотаться, а Сухан непонимающе хлопал ресницами, и даже открыл рот, чтобы что-то спросить, но Звяга ткнул его локтем в бок.

– Геройский ты парень, Балуй, – сказала, поднимаясь, Прелеста – ей было лет тридцать, – пострадал, значит, за правое дело?

– Ага, – не моргнув глазом ответил Есеня.

– Снимай рубаху, промою, а то все простыни нам перепачкаешь. Чего, и мамка не пожалела?

– Да некогда было домой заходить, – он стащил рубаху через голову.

– Ой, а что это у тебя? – Голуба ткнула пальцем в медальон, который Есеня повесил себе на шею.

– Это мне девушка одна подарила. На память.

– Богатые у тебя девушки. Работа-то тонкая, – она взяла медальон в руки и нагнулась, разглядывая его в полутьме. Есеня не удержался, и схватил ее за крепкую грудь, которая так отлично просматривалась в широком вырезе рубашки. Голуба выпустила медальон, взвизгнула и расхохоталась.

– Спиной повернись! – велела Прелеста, – успеешь еще наиграться!

– Ой, девчонки, я никогда наиграться не успею! – вздохнул Есеня, покорно отворачиваясь.

Прелеста взлохматила ему вихры и рассмеялась – звонко, словно колокольчик.

– Маленький, бедненький... – Ивица села перед ним, прижала его лицо к своей груди и поцеловала в макушку, – больно было?

– Ерунда, – фыркнул Есеня и вдохнул ее запах – пирогов и свежего белья.

Девушки собрались вокруг него впятером, и жалели его так трогательно и искренне – нерастраченная нежность всегда проливалась на мальчишек в избытке. Не столько по мужьям они скучали, сколько по не родившимся сыновьям.

– Тише, Прелеста, – шипели они на подругу, – корочку сорвешь.

– Балуюшка, тебе не больно?

– Живого места нет... надо ж так ребенка...

– Девки! Кончайте выть! Я кое-что придумал! – Есеня вскинул голову и попытался повернуться, но Ивица прижала его шею покрепче.

– Не дергайся. Что ты придумал?

– Как мы вас на троих делить будем, а? Я вот всех люблю, не знаю как Звяга.

– Я тоже, – поддакнул Сухан, Звяги же слышно не было, зато в противоположном углу кто-то возился и шумно дышал.

– Давайте глаза мне завяжем, и я вас наощупь буду узнавать. Кого первой узнаю – ту и возьму. И Сухан тоже, Звяга-то, поди, занят уже.

– Выдумщик ты, Балуй. Смотри, довыдумываешься, заберут тебя в тюрьму, – вздохнула Прелеста.

– За что это?

– А им не надо искать за что, они повод-то найдут придраться. Брат мой старший тоже умницей был, и пел так красиво. И забрали-то за безделицу – серебряника недоплатил, когда налоги собирали. А как выпустили, так он и не пел больше. И вообще стал... не такой.

«Вот твари, – подумал Есеня, – в ущербного парня превратили...»

– А слышали вы про медальон? – спросила Голуба, – Говорят, у благородных есть какой-то медальон. Хранится он в спальне самого Градислава. Кто тот медальон откроет, на всю жизнь счастливым станет. Поэтому благородные такие счастливые, а мы – нет.

– Ты, наверное, его в спальне Градислава видела, – рассмеялась Прелеста.

– Нет. Мне рассказала служанка благородного Мудрослова, когда я ездила ее хозяйке платье примерять. Ждала долго, чай пила. Вот она мне и рассказала, она много про благородных может рассказать, она же там все время живет.

– Ну вас с вашими благородными, – Есеня снова попытался вырваться, – давайте играть. Схватили, мучают, жить не дают!

– Терпи, немножко уж осталось, – Прелеста легко ткнула его кулачком в затылок, – тебе все бы играть. Совсем еще мальчик...

– Щас я тебе покажу, какой я мальчик, – Есеня изловчился и хотел ее схватить, но у него ничего не получилось.

На рассвете белошвейкам еле-еле удалось его поднять и выпроводить вон – Есеня, как всегда, не рассчитал сил. Звяга и Сухан давно разбежались по домам, и больше всего Есене хотелось спать. Внутри было пусто, колени дрожали от усталости, лицо горело, как и натертые простынями кровоточащие ссадины – он все равно перепачкал белошвейкам белье, несмотря на старания Прелесты.

Есеня зашел в пивную около базара, не рискнув пойти в тот кабак, где стража искала медальон, потихоньку забрался на сеновал и проспал до самого ужина. Идти никуда не хотелось, зато хотелось есть. Есеня потихоньку вылез с сеновала, пока его не заметил хозяин и не потребовал платы за «ночлег», и вышел на базар – на три монетки можно было взять три кружки пива, угостить ребят, а четвертой ни на что, кроме ржаного хлеба, не хватило бы. Есеня угрюмо прошел мимо лавки со сластями, понюхал жареных гусей, с отвращением посмотрел на сырую рыбу и встал напротив молочных лотков. Как, оказывается, ему хотелось молока! Гораздо больше, чем пива. Но большая кружка стоила два медяка, а такой роскоши Есеня себе позволить не мог. Он почесал в затылке, проглотил слюну и побрел дальше. В конце концов, дружбой жертвовать ради брюха он не собирался, ведь обещал вчера ребятам угощение.

Звягу и Сухана он нашел в условленном месте, они уже сходили кабак, и хозяин прогнал их взашей – во дворе до сих пор толпилась стража, они методично перекапывали землю, и пока ничего не нашли. Есеня благоразумно промолчал, хотя его так и подмывало рассказать друзьям про медальон и благородного незнакомца.

Не успели они усесться за стол в пивной и отхлебнуть по глоточку пива, как в дверях приоткрылась щелочка, и в ответ раздался дружный свист и гогот.

– Давайте к нам!

– Не тушуйтесь, двигайте сюда!

– Эй, красотулечка, ну че ты там прячешься?

Не иначе в пивную заглянули девки – кому бы еще тут так обрадовались? Есеня вывернул шею, оглядываясь на дверь – долгий сон и плотный, хоть и дешевый, ужин вернули его в то же самое состояние, в котором он пребывал, направляясь к белошвейкам, и от нового приключения он бы не отказался. Несмотря на то, что в пивной и без него хватало удальцов – постарше, посильней и побогаче – Есеня не считал себя не заслуживающим женского внимания.

– Эй, малышки, не ломайтесь! – улюлюкали со всех сторон.

– Иди ко мне на ручки, моя курочка!

– Лапочка, плюнь ему в наглую рожу, иди ко мне!

Есеня хотел выкрикнуть что-нибудь эдакое, что, несомненно, привлекло бы внимание девчонок именно к нему, и привстал, разворачиваясь к двери лицом: у входа, теребя передник, краснея и не смея ступить вперед ни шагу, стояла его сестренка Цвета, а за ее спиной пряталась ее подружка, имя которой Есеня никак не мог припомнить.

Есеня вскочил на скамейку:

– А ну-ка заткнитесь все! – гаркнул он, – чего не видите – они малолетки еще!

– Ой-ой! – ответил ему парень, сидящий у входа, – нашелся тут блюститель нравов! Не слушайте его, девчонки. Здесь женщин о возрасте не спрашивают.

– Я сказал – заткнись! – Есеня запрыгнул на соседний стол, а с него – на следующую скамейку.

– Молчи, щенок, – устало отмахнулся парень, – или давно по заднице не получал? Молодой еще мне рот затыкать.

Есеня преодолел последний стол и спрыгнул на пол перед обидчиком – вообще-то все вокруг поняли, что девчонки имеют к Есене самое непосредственное отношение, поэтому и перестали к ним цепляться. Этот же наверняка искал, обо что почесать кулаки. И Есеня был не прочь ему такую возможность предоставить – подраться он любил и случаев таких никогда не упускал.

Парень, как и большинство гостей пивной у базара, наверняка приехал из деревни, поэтому Есеня чувствовал себя уверенно – свои не дадут пропасть просто так. И точно, не успел парень подняться на ноги – а роста он оказался огромадного, ну почти как отец Есени – из-за стойки раздался недовольный бас хозяина:

– Оставь Жмуренка, Гутора. Или я тебя отсюда вышвырну.

– Да я сам с ним разберусь! – Есеня презрительно сощурился и поднял голову, но потом спохватился и оглянулся на сестренку, – а ну марш отсюда! Быстро!

Девчонки не заставили себя ждать, и юркнули в приоткрытую дверь.

– Не люблю наглых щенят, – хмыкнул Гутора и приподнял рукава.