Страница 5 из 14
Выслушав Аретту, старик подумал, пожевал сначала нижнюю губу, потом верхнюю и махнул рукой в сторону второго кресла, в котором сладко спал рыжий котище с кисточками на ушах. Она без лишних церемоний спихнула кота и подтолкнула меня в заданном направлении. Я села – не без опаски, и Аретта вышла. Воцарилось плотное и довольно напряженное молчание. Впрочем, я готова была вытерпеть что угодно, лишь бы этот замшелый дед избавил меня от ледяного проклятия.
Он зажег толстую зеленую свечу, по комнате поплыла сиреневая дымка. Затем приблизился вплотную, наклонился, глядя мне в глаза, и я увидела два своих крошечных отражения в его зрачках, похожих на черные дыры. Сознание начало туманиться, повиснув на границе между сном и бодрствованием. Его слова, заунывные, монотонные, сливались в белый шум, похожий на гул отдаленного водопада, и я утонула в нем…
Сколько прошло времени? Может, час, может, больше. Шум постепенно начал обретать четкость, как будто у старинного радиоприемника подкручивали колесико настройки, нащупывая волну.
– Ну вот и все, девушка, – сказал маг. – Теперь ты должна все понимать. А через пару часов и говорить сможешь.
6.
Так, говорить меня научили… ну то есть пока не говорить, а понимать – уже хорошо. Очень хорошо. Но… это что, все?
Я прислушалась к себе. Ледяная глыба никуда не делась. Мысль о Колине Фаррелле в роли Александра Македонского никакого сладостного шевеления не вызвала. Воспоминание об одном тайном романтическом приключении, неизменно порождающее брожение соков, тоже не сработало.
Мда… Значит, все. Печаль.
Что-то острое впилось в ногу. Кот требовал, чтобы я освободила его законное место.
– Иди, – сказал маг, широко зевнув. – Седрик злится.
– А-а-а… – машинально я хотела спросить, что мне делать дальше, но активный словарный запас действительно пока был пуст.
Встав с кресла, я кивнула и пошла к лестнице. Аретта сидела на нижней ступеньке. Услышав мои шаги, она встала и посмотрела снизу вверх.
– Все получилось? – спросила с надеждой. – Ты понимаешь?
Я кивнула.
– Прекрасно! Тебе сейчас надо много слушать, и тогда быстрее заговоришь сама. Меня на сегодня освободили от работы в госпитале, чтобы я побыла с тобой до собрания.
До собрания? Очень интересно. Там будут коллективно решать, что со мной делать? Вот уж чего точно не хотелось, так это быть выставленной на всеобщее обозрение. Или имеется в виду какое-то совсем другое собрание, не имеющее ко мне никакого отношения? Что толку гадать, сейчас она мне все расскажет. Если не расскажет сама, спрошу, когда смогу говорить. А насчет госпиталя я, выходит, угадала. Может, она учится на каком-нибудь факультете лечебной магии, а госпиталь – это практика.
Шли мы с ней так же долго, только уже другим маршрутом. Я поняла это лишь потому, что обошли стороной «Двенадцать коллегий» – так я обозначила для себя коридор, похожий на знакомый мне по питерскому университету. Хоть я и училась на экономическом факультете в здании на Чайковского, в главном корпусе бывала нередко. Миновав длинную галерею, открытая сторона которой выходила на внутренний двор, мы оказались в жилой части.
– Это моя комната, – Аретта открыла дверь с нарисованной зеленой звездой, такой же, как у нее на рукаве. – Сейчас у меня нет соседки, так что нам никто не помешает. Тайя уехала на прошлой неделе. Не все выдерживают до инициации, но ей оставалось всего полгода. Любовь, что поделаешь.
Мда, все страньше и страньше, как говорила моя подруга по несчастью Алиса. Соседка влюбилась и поэтому бросила учебу? Или ее выгнали?
Комната Аретты была намного меньше, чем у братьев-блондинов. В ней едва помещались две кровати, одна из них без белья, шкаф, стол и два стула. Даже камина не было – только общая на две комнаты печь, которую топили из коридора. Любопытно, с чем связана такая разница? Может, со статусом – материальным или социальным?
– Садись, – Аретта показала на стул. – Или, если хочешь, можешь прилечь на кровать Тайи. После того, что с тобой было ночью, слабость будет чувствоваться еще несколько дней, несмотря на лечение. Ледяное зелье очень опасно. Хорошо, что Элиан сразу принес тебя к нам, иначе ты могла умереть.
Элиан? Один из братьев? Интересно, который из них?
Давай, голова, учись говорить быстрее. Это самое ледяное зелье почему-то не отключило любопытство. Разве что оно было не жгучим, а липким и вязким, как глина.
Слабость действительно никуда не делась, поэтому я скинула туфли и забралась на кровать, пытаясь расправить под собой широкую юбку. И посмотрела на Аретту вопросительно: давай, начинай уже.
– Мы пока еще точно не знаем, как все произошло, – подумав немного, заговорила она, сев на стул и положив ногу на ногу. – То есть Иллеры, конечно, рассказали керру Гартису… Керр Гартис – руководитель нашей эстрии, – пояснила она, заметив мои сдвинутые в попытке что-то понять брови. – А эстрия – школа высшей магии.
Ага, ясно. Значит, и тут я угадала – насчет магической академии. Керр Гартис, надо думать, тот пожилой красавец, которого я видела утром. Вроде как ректор. А Иллеры – два брата-акробата. Фамилия или что-то в этом роде.
– Лунная магия доступна лишь избранным, – продолжала Аретта, – и попасть сюда – большая удача. Не помогут ни деньги, ни положение, ни связи. Только склонности и способности. Мы учимся здесь семь лет, с восемнадцати до двадцати пяти. Особо отличившиеся остаются на дополнительный курс, чтобы потом преподавать, но не больше одного-двух из выпуска, то есть из ста человек. А иногда вообще никто. В этом году должен был остаться Марис Иллер, но после того, что произошло с тобой, Лана, им с братом грозит исключение и запрет на занятие магией вообще, даже самой простой, как мы называем, кухонной. А если учесть, что они из клана Темных, это такой позор, что лучше им навсегда отправиться за море, где их никто не знает.
Во как! Значит, Элиан и Марис. Интересно, кто из них кто? Один накосячил, а второй попал под раздачу. Но если вспомнить, как длинноволосый орал на брата, он, получается, и есть Марис. Отличник, которому непутевый родич одним махом угробил карьеру. Я бы на его месте тоже психовала.
– Сегодня вечером будет общее собрание. Там они все расскажут. И как ты попала сюда, и каким образом выпила ледяного зелья, которое категорически запрещено использовать даже на животных. Хотя они выживают, а люди умирают через час, если сразу же не дать противоядия. А потом нам придется решать, что делать с ними. И с тобой.
7.
Что со мной делать? Вот это было гораздо интереснее, чем судьба братцев Иллеров. Смогут ли избавить меня от телесной и ментально-эмоциональной фригидности и отправить домой тем же зеркальным способом? Или я обречена остаться здесь, да еще и холодной жабой? А если вернуть невозможно, то что я тут буду делать? Вариант, что меня ликвидируют, казался маловероятным: при таком раскладе не имело смысла лечить и учить местному языку. Но с чисто практической точки зрения, как я буду тут жить, где и на какие средства? Дадут почетный пост уборщицы в эстрии-академии? Но, судя по туалету, уборкой тут тоже занимаются маги.
Конечно, можно было подождать и узнать все постепенно, но мне не терпелось. И я попыталась спросить, складывая уже освоенные слова, словно конструктор. В русском аналоге это прозвучало бы примерно как «меня делать что?» Грамматика этого языка была сложнейшей, куда там финскому с пятнадцатью падежами. Естественным путем я осваивала бы его не один год, особенно учитывая мои не особо богатые языковые способности.
– Лана, я не знаю, – Аретта наморщила лоб, повторив перед этим мой вопрос правильно. – Мы пока слишком мало знаем. Давай подождем до вечера. Одно могу сказать наверняка: вреда тебе никто не причинит. Мне самой очень интересно, откуда ты и как попала сюда.
Местного аналога слова «зеркало» я еще не знала и поэтому показала пальцем на маленькое, лежащее на подоконнике.