Страница 18 из 116
Мать снова забилась в истерике, и в этот момент вдруг стала такой чужой, незнакомой и страшной, что Дин Хун сам заплакал от страха и зловещей неизвестности впереди…
Тут сбежались соседи, стали жалеть и успокаивать мать. Но были и те, которые будто бы даже осуждали ее. Почему-то их слова запомнились ему на всю жизнь.
- Ну что ты так сильно убиваешься? Нельзя же так, в самом деле… Так можно и прогневить всесильных.
- Ну, вот… что вот с них возьмешь, если дикая кровь варварского рода вскипает?.. Синеокие хунны - они все такие, а уж во гневе и подавно… се сокрушить могут!
- Это, видно, судьба. Карма. Значит, так надо, на все воля тех, которые обитают за синим Небом… К тому и заморозки были, чтобы собирать мальчиков на грядущие воинские дела. Там все заранее запланировано. И что тут сделаешь против высшей воли Тенгри?.. Больно, обидно за сына, но что ж делать? Надо покоряться судьбе…
- Может, и не пропадет он, выживет. Если в нем древние варварские корни оживут, так он в тамошних диких нравах может даже предводителем ихним стать, каким-нибудь начальником. Как знать… едь Тенгри-то ихний бог, тюркский. Поэтому он им многое прощает, но и, видимо, помогает тоже.
И еще ему запомнился горячий шепот отца, который торопился напутствовать его:
- Запомни, сыночек родной, у нас не было другого выхода. Мы были вынуждены отдать тебя. Только тебя они требовали, им нужны солдаты. Я им говорил, что мал еще ты… как я их умолял! А они свое: в самый раз, пока обучим, подрастет… Сынок, тебе будет там тяжело, очень тяжело. Но ты держись, помни, что ты из рода великих хуннов, не опозорь его! Помни одно - ты наш спаситель… Ты спасаешь сейчас семью, ты защищаешь ее. И дальше будешь защищать, теперь уж воином. Запомни это!..
Мать в прощальный миг как бы пришла в себя, собрала себя, крепко-крепко прижала его к своей груди, словно хотела вобрать его обратно в свое нутро… Дин Хун чуть не задохнулся в последнем материнском объятии, но чьи-то сильные руки грубо вырвали его. Мать - страшная в своем горе, на себя не похожая, горбоносая, голубоглазая, с растрепанными рыжими волосами - осталась стоять у раскрытой настежь двери их хижины…
То суровое утро как заступом отсекло всю его прежнюю, пусть в нужде и нехватках, но все-таки детскую, сравнительно беззаботную в кругу семьи жизнь, отбросив его самого в суровое до жестокости существование в чужом мире.
И началась совсем иная, какую он не мог раньше даже представить себе, реальность, где все было ново, странно и поначалу дико. Его загнали в толпу таких же, как он, сопливых, несчастных, орущих мальчиков и повели всех по западному тракту.
Да, вначале все были одинаковы в своем несчастье, равны. Но вскоре их немудреное общество начало расслаиваться, делиться на некие группы, уровни: низшие, средние, высшие. Это происходило как бы случайно, само собой, но здесь же обнаруживалась и некоторая закономерность. Каждого из них непостижимым образом прибивало к определенному слою.
Дин Хун быстро понял, что он во многом резко отличается от большинства сверстников, прежде всего своей внешностью и повадками, унаследо-
ванными от кочевых предков. Это было плохо, поскольку так или иначе отталкивало его от других, ставило в особые условия, как чужого. И потому каждый раз ему приходилось отстаивать свою особость и свое достоинство, собирать себя для отпора.
Но в то же время в нем было нечто такое, чего опасались еще до проявления и чему чаще всего уступали. Только потом, по прошествии лет, успешно пройдя через многие жесткие испытания и схватки, он понял: в нем чувствовали жесткую волю, умение подавлять противника избытком энергии, силы и бесстрашия, выражая другими словами - нечто нечеловеческое даже, в минуты гнева по-носорожьи неукротимое…
первом же серьезном бою он в неравной схватке зарубил пятерых. И потом много раз, когда противник, бывало, подавляющим большинством теснил их к отступлению, Дин Хул один увлекал соратников своих в безнадежную, казалось бы, атаку и чудесным образом переламывал ситуацию.
Многие жители его провинции имели тюркские, а точнее динлинские, хунские корни, считавшиеся средь коренных китайцев, которых всегда было больше, как бы низкосортными. обществе было принято объяснять многие неустройства, беды и происшествия нежелательным, в общем-то, влиянием и действием необузданной, непокорной и непредсказуемой степной крови. У кого-то признаки ее со временем становились не так заметны, и они старались скрыть их. Но тем, у кого она слишком ясно проступала, было поел ожней. А у Дин Хуна налицо были все признаки истинного тюрка: синие зоркие глаза, соломенные кудри, нос с горбинкой и высокий рост. Нравом же Дин Хун был весь в отца: выдержанным, терпеливым. Завоевав, честно заслужив себе высокое положение и почет, он все-таки до конца нес в себе ощущение чужеродности своей, особости.
Пересыльный пункт
Изречение старых мудрецов, что судьба человека формируется задолго до его появления на свет, имеет множество подтверждений.
Древние правители Поднебесной так мудро - и, надо добавить, жестко, если не жестоко, - устроили жизнь и добились такого послушания законам, правилам и порядку, что на скамью подсудимых человек естественным образом попадал крайне редко, можно сказать - в исключительных случаях. Даже такие мелкие правонарушения, как дерзость и непослушание, были почти искоренены в обществе.
Но государству всегда нужны работники для строительства крепостей, оборонительных сооружений и каналов, нужны солдаты для армии и пограничных застав, матросы для флота. Добровольно, понятное дело, на это никто не шел.
Поэтому оно и ввело закон, по которому семью, не выплатившую положенные налоги, отдают под суд. А суд, в свою очередь, выносит решение о лишении свободы одного члена семьи на срок от года до пяти лет. Таким образом и забирали одного из сыновей, который по возрасту подходил разнарядке.
Так, после засухи Года обезьяны, были приговорены к общественным работам Ли Эр, Дин Хун, да и почти все другие их сослуживцы. Под общественными подразумевались самые тяжелые работы по строительству оборонительных сооружений и каналов. елись они безостановочно круглый год, невзирая на зимний холод и летнюю жару.
Условия содержания работников были жуткие, многие не выдерживали и погибали, и об этом ходили в народе устрашающие слухи.
Осужденные вначале попадали в общий пересыльный пункт, где их распределяли по стройкам, а самых лучших и подходящих по возрасту отбирали для службы в армию… Это было светлой надеждой, почти спасением для осужденного.
Еще с древности мудрые правители создавали во всех серах, слоях государства и общества выверенную иерархию ценностей. сегда и везде,
куда бы ни попадал человек, был выбор, в любой тяжелейшей повинности обязательно предусмотрена была в жесткой системе возможность продвижения от худшего к лучшему, от одного человек с ужасом отталкивался, а к другому тянулся и стремился изо всех сил.
Отобранных на службу в армию служители пересыльного пункта в течение месяца испытывали в специально созданных, устроенных для этого условиях, где раскрывались скрытые склонности и возможности каждого.
едь главная суть человека подчас глубоко сокрыта внутри, в нем самом под многими наслоениями вторичного, несущественного, и он об этом, главном, даже и сам порой не догадывается. Но оно видимо сквозило под наметанным пытливым взором опытных служителей пересыльного пункта.
Он размещен был при старой крепости, построенной не менее тысячи лет назад. Почерневшие от времени, обросшие мхом камни придавали высоким стенам грозный и мрачный вид. Множество внутренних двориков, отсеков, комнат были очень удобны для сортировки и распределения вновь прибывших.
одних помещениях ее было очень холодно, в других, наоборот, чрезвычайно жарко натоплено и оттого душно.
По каким-то неведомым, одним служителям известным признакам их сортировали сначала в группы по 50 человек. Затем между ними, внимательно вглядываясь в лица, медленно прохаживались мрачные старики, что-то прикидывая, и по их знаку подручные из мальчиков постарше, следующие за ними, хватали очередную, как всем казалось, жертву и уводили в неизвестность. Оставшиеся несчастные, как правило, в большинстве своем тут же начинали хныкать, плакать, умоляя не забирать их, - ведь они, в сущности, были еще дети, несмышленыши.