Страница 17 из 116
* Имеется в виду, что сегодня V в. до н. э., а точнее 570 г. до н. э. ** 300 ли - около 150 км.
www
о время долгой службы генерала Дин Хуна, возглавлявшего Северо-Западный пограничный округ, всю контрабанду этих мест держал знаменитый контрабандист Чжан Чень.
Так случилось, что они были знакомы еще с юных лет. И с тех давних пор много раз сталкивались друг с другом на границе.
Дин Хун раз десять, не меньше, ловил его с поличным и передавал в руки правосудия. Как там вершились суды, никто толком не знал. Судить его судили, но через четыре-пять лет, а то и раньше, он снова оказывался здесь. И все повторялось снова.
Так "два неразлучных дружка", как за глаза с издевкой называли их, дожили до старости.
Дин Хун от рядового дозорного дослужился до генерала, стал командующим округом, прославившись своим усердным служением. А тем временем и Чжан Чень тоже усердно делал свою "карьеру", только в совсем другом, противоположном деле. От рядового мальчика на подхвате, подносчика, подручного дорос до главного организатора, стал вожаком тайного и весьма разветвленного контрабандного промысла. И, в отличие от своего извечного врага, обрел большое богатство по обе стороны границы, заимел большие связи.
Прошли полные тревог и трудов десятилетия. Оба, каждый в своем деле, приобрели непререкаемый авторитет, стали - каждый по-своему, опять же - почтенными лицами, но пришло время отойти от дел и тому, и другому.
Незадолго до этого внизу у реки построили новую заставу, а старая, находившаяся на сторожевой горе, стояла за ненадобностью пустой и за каких-то несколько лет пришла в запустение.
Когда Дин Хун вышел в отставку, в его родной деревне за долгую его службу никого из родных уже не осталось: умерли, поразъехались… Поэтому решил он на постоянное жительство остаться при старой своей заставе, которая оказалась теперь единственным родным местом на земле. ысшее командование выделило ему часть еще крепких строений старой заставы, Денщика, караульного, одного коня и двух ослов в придачу. Свою бывшую контору он перестроил под жилье, нанял прислугу и стал, не торопясь уже никуда, доживать отпущенное ему небесами. Но недолго продолжалась его спокойная, наконец-то, жизнь.
Случилось так, что в это время отошедший от дел Чжан Чень тоже стал искать место, где бы отдохнуть, наконец, от своей более чем бурной и переменчивой жизни, провести остаток лет в полном удовольствии. Сначала попробовал было устроиться у теплого моря, но не понравилось - сыро, да и непривычна была ему морская стихия, чужда. У реки на равнине, утопающей в садах, тоже не мог прижиться, уж слишком жарко, к тому же чужой здесь всем. Попытался даже пожить по ту сторону границы, в Тибете, но там-то уж вовсе было холодно, ветрено, зима без перерыва.
И в конце концов он решил обосноваться здесь, в привычном месте, и выкупил у военного ведомства остаток пустующих строений Старой заставы. Ему нравилось здание бывшей временной тюрьмы - своей добротностью, прежде всего, надежностью, своими толстыми стенами, сложенными из крупных каменных блоков. Здесь много раз поневоле приходилось ему коротать под стражей дни и ночи… Человек более чем состоятельный, теперь он все заново отремонтировал, поставил новые окна и двери. Но решетки почему-то решил оставить и даже велел покрыть их позолотой - как бы споря с кем-то в гордыне, как бы назло кому-то или в насмешку…
Конечно, он мог бы себе позволить куда лучшее жилище, заказать любой дворец, и ему бы построили. Но темен человек в желаниях своих… К нему стали ездить именитые гости, даже некие вельможи, занимающие высокие должности в провинции. их число входили, видимо, и его бывшие подельники, и покровители. А скорее всего - нынешние, поскольку бывших мошенников не бывает. А если и встречаются, то весьма редко.
Так, по крайней мере, думал Дин Хун. И кончилась у него слишком спокойная для его натуры жизнь. Начавшаяся было от безделья тяжелая стар-
ческая скука и чувство покинутости всеми, ненужности никому - всё это разом ушло.
Как некогда говорил друг его далекой юности Лао Цзы: пустота наполнилась содержанием, то есть смыслом.
Снова он выходил на вышку заставы, как на службу. журнале, сшитом из тростниковых листьев, записывал каждое казавшееся ему подозрительным действие Чжен Ченя. Пристально следил за его многочисленными гостями, за тем, куда посылалась его прислуга.
Хоть по видимости Чжан Чень и отошел от дел, но к нему то и дело приходили молодые и алчные контрабандисты - за советом, за ручательством и поддержкой обросшего связями матерого старца. Заезжали нередко и бывшие ученики, чтобы выразить ему свое почтение. Странно, но и у этих профессиональных мошенников иногда случаются вполне человеческие взаимоотношения, привязанность и признательность.
Старик устраивал пышные приемы, а порой звал к себе и местных крестьян, и те охотно принимали почетное для них приглашение. идимо, среди них были те, которые давно связаны с его старым делом, кто помогал подносить его товар, прятать, передавать по цепи дальше.
А Дин Хуна крестьяне побаивались. Для них он всегда был суровым, неприступным стражем государственных интересов, начальником, наказывавшим за многочисленные мелкие нарушения. А они всегда были. Часто возникала необходимость "сходить на ту сторону" то на охоту, то за грибами-ягодами, за редкими травами и снадобьями. Да мало ли за чем, в конце концов, ведь никакая граница не может точно очертить и ограничить, вместить в себя жизнь.
Так уж устроено бытие, что у человека всегда есть желание того, что находится за гранью дозволенного в обществе ли, в государстве. Большая часть этих нарушений сравнительно безобидна и нередко имеет своей причиной недостатки самого государственного устроения.
Дин Хун, понимая это, старался на многие такие мелочи закрывать глаза, однако и не мог не делать хотя бы внушения или предупреждения очередному нарушителю.
Крестьяне - народ хоть недалекий по видимости, но тонкий, и все это понимали. И потому они старого генерала не то что не любили или ненавидели, а просто побаивались и уважали за особую беспристрастную честность и справедливость.
Но печальная истина состояла все-таки в том, что контрабандист, подрывающий экономическую основу государства (от коего никакой пользы народу, как казалось, не шло), был ему, народу, понятнее, родней и ближе, чем охраняющий государство и их личную безопасность пограничник.
Народу нет дела до того, почему казна пуста, почему государство не может в полной мере противостоять голоду, эпидемиям, нашествиям врага и прочим напастям.
А если в окрестность ворвется вражье войско, народ тут же бросится из деревень спасаться в крепость заставы. оины отобьют врага, заставят уйти восвояси, а народ вернется к своим домам и делам и тут же забудет своих спасителей, без всякого подчас повода начнет хулить и ругать их.
оспоминание о страшном начале
Он на всю жизнь сохранил в памяти весь ужас того сырого, промозглого, холодного утра…
его детский безмятежный сон вдруг ворвались громкие, чем-то похожие на волчий вой причитанья матери. Проснувшись мгновенно, он прежде увидел ее, бьющуюся в истерике в руках плачущего тоже отца. друг она вырвалась, упала на него, сына, и стиснула его в судорожных, до хруста костей, объятьях:
- Будь проклята эта жизнь!.. Пусть он сгинет, весь этот несправедливый мир! О горе мне… как мне вынести это горе?! Как мне жить дальше с этим горем? Как мне жить без моего родненького, без сыночка моего…
Он никогда не видел мать такой, всю в слезах, растрепанной и страшной в неизвестном, непонятном ему пока несчастье, которое вдруг обрушилось на их семью.
Оказывается, из-за прошлогодних ранних заморозков и недобора в урожае семья не смогла выплатить положенные налоги и за это теперь у нее отбирают сына - его самого…
- Сыночек, дорогой, прости нас за все… Прости меня за то, что произвела тебя на эту проклятую землю!.. Зачем… ну, зачем я это сделала?! И простишь ли ты меня когда-нибудь за это?!