Страница 46 из 50
Глава 41
Глава 41 К диким обезьянам
В Африку…
К диким обезьянам…
Повоевали, кровушку полили, а за это нам спасибо и сказали…
Ну, допустим, я свою кровушку не особо тут лил, но вклад свой — вносил. Лечил, раны обрабатывал, всё, что мог делал.
Мне обидно, а солдатам — как?
Из души в душу они сейчас Керенского и его правительство крыли. Вот де, царя-батюшки не стало, а война — до победы, землю не дали…
Разжалованные с горечью на свои погоны поглядывали. Это, у кого они остались. Многие их с мясом с гимнастерок после суда содрали.
Кормили нас сейчас плохо. Пить — только вода, а было время — даже квасом спасителей из экспедиционного корпуса угощали. Я бы сейчас от горячего чая не отказался. В подвале, где в Бордо ля-куртинцев разместили, было не жарко.
Хорошо — сухо и крыс нет.
Подвал — огромный. Раньше в нём вино хранили, а теперь только пустые бочки остались. Наши солдаты их со всем старанием проинспектировали — не осталось ли там чего?
Не осталось. Пусто. Только запах винный. Им пьян не будешь…
— Долго тут сидеть будем? — самый частый вопрос, что сейчас я слышу.
— Что там, дома, в России? — это, тоже очень сильно сидящих в подвале интересовало.
— Далеко она, эта самая Африка?
С этим сидельцы уже ко мне обращались. Гимназий они не кончали, с географией были знакомы мало.
Я, как мог, объяснял.
Африка, она — большая. Куда нас отправят? Про это на суде речи не было.
— Как домой добираться будем? — решение военно-революционного трибунала ля-куртинцы второй категории все до одного считали несправедливым, многие строили планы побега и возвращения на родину.
Семь дней мы простучали зубами в подвале, а затем только нас на белый свет и вывели.
Французы выстроили узников винного подвала в колонну и под конвоем погнали куда-то.
— Вещи наши где?
— Наше отдайте!
Ни шинелей, ни вещевых мешков, ни личных вещей — ничего никому не вернули. Солдат это разозлило до невозможности. Многие за нахождение во Франции подарков своим родным поднакопили, кое-что и трофейное имели. Россиянин — не простодыр, своё не упустит.
Аджютан, что командовал конвоем, на выкрики русских не обратил ни малейшего внимания, только недовольно морду скривил.
— Пропало добро… — сделал вывод солдат, что сейчас шагал рядом со мной в колонне.
Вели нас, как оказалось, на вокзал. Там загнали в вагоны. Быстро, буквально через четверть часа, они колесами по рельсам и застучали.
— Покурить бы… — тот солдат, что в колонне рядом шел, опять в одном вагоне со мной оказался.
Да, покурить бы неплохо…
Ни сигарет, ни табаку нам давно уже не давали. Ни в Бордо, ни в последнее время в Ля-Куртине. У кого что было, уже до последней крошки чуть ли не неделю назад продымили.
Понятно, что на станциях мы продолжали сидеть в вагонах с решетками на окнах, охрана узников никуда не выпускала.
— А, помните, как из Марселя на фронт ехали? — страдающий от отсутствия табака вдруг задал мне вопрос.
Я в ответ кивнул.
— Вино, шоколад — так в руки и совали…
Да, было такое дело.
Пришел на ум солдату Марсель, а как оказалось — нас туда и везли.
— Марсель! Марсель! — загомонили мои попутчики, когда нас из вагонов выпускать начали. Память им на войне не отшибло. Узнали многие место, где они уже раньше побывали.
По пути из вокзала в порт марсельцы цветами русских солдат уже не закидывали. Жались к стенам, кто-то и пугливо поглядывал. Вели нас под конвоем, как каких-то преступников, вот люди в стороны и шарахались.
— Без оркестра уезжаем, — вспомнил кто-то из идущих позади меня.
Да, точно — без оркестра… А, когда сюда прибыли — с песней шли. Шаг чеканили…
Когда мы выходили из вагонов, на марсельском небе не было ни облачка, ярко светило солнышко, но видно в наших душах была такая хмарь, что погода отреагировала должным образом. Уже, когда нас гнали по улицам города, собрались тучки и закапал дождик.
— Как по нам небушко-то плачет…
По нам… По кому же ещё…
И так плохое настроение, у меня стало ещё хуже.
В Африку. К диким обезьянам…
Судьба дала резкий поворот. Что меня в этой самой Африке ждёт? Хоть, куда нас повезут-то? На какое время? До смерти?