Страница 12 из 17
— Значит, это правда, — крикнула она, едва мы вошли в комнату.
— Маша, мы сейчас все объясним, — попыталась достучаться я до ее разума.
— Мы⁈ Что, лапшу приехали мне на уши вешать? — ее ярости не было границ, — я и сама все вижу.
Она швырнула мне в лицо стопку фотографий. Зря я надеялась, что она их не найдет. Сергей ошалело наблюдал за своей любимой.
— Я верила тебе. Все тебе рассказывала, считала почти сестрой. А ты⁈ Ты предала меня.
— Маша, послушай…
— Убирайтесь оба из моей жизни! Ненавижу вас!
Она выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Сергей подобрал с пола одну из фотографий и присмотрелся.
— Это то, о чем ты говорила? И как тебе удалось так качественно сделать монтаж? — ледяным тоном спросил мужчина. Я медленно повернулась к нему. До сознания дошли его слова, он тоже меня обвиняет во всем?
— Да какая теперь разница, чья это работа? — прошипела я в ответ. — А ты так и будешь тут стоять, и обвинять меня? — мужчина оторопело смотрел на меня, словно видел впервые.
— Настя, я…извини, — попытался он сгладить ситуацию.
— Да иди к демонам со своими извинениями! А лучше догони Машу, пока она ничего с собой не сделала, — прокричала я ему, и схватилась за горло. Мне резко перестало хватать воздуха, словно кто-то душил меня.
— Настя, — кинулся он ко мне, когда я стала оседать на пол. Пространство плыло, голова сильно кружилась, но я решительно оттолкнула руки мужчины.
— За ней…иди, — прохрипела я, отворачиваясь от его обеспокоенного взора, — ты сейчас ей нужнее.
Несколько секунд он колебался, а потом быстро вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь. На ту долю секунды, пока он покидал помещение, я заметила любопытные взгляды соседок. Теперь еще и скандал и сплетни меня ожидают.
Я осталась одна. Одна против всех. Предательство отца, его ложь разрушили столько жизней. Больше ничего нет. Подруга — ненавидит, любимый обливает презрением. А еще я вспомнила ту блондинку, с которой он встречался. За это винить его не могла. Я с самого начала жила в зефирно-розовых мечтах, не пытаясь узнать ничего об Алексее. Может, и я была всего лишь развлечением от скуки. Мне-то он, как раз, ничего не обещал, даже не говорил о любви. Вот только, кем бы он ни был, как бы теперь не относился ко мне, я всегда его любила. И буду любить, несмотря ни на что.
Глава 8
— Настёна, поговори со мной, — тихо произнес отец, беря меня за руку. Я оторвала взгляд от книги и посмотрела ему в глаза.
— Пап, почему ты раньше не хотел со мной поговорить? И что ты хочешь теперь услышать от меня? — глухо спросила я. — Ты не утруждайся, я знаю ответы. Тебя никогда не интересовало мое мнение — это первый вопрос. Слов прощения от меня ты не дождешься — это второй ответ.
Отец поморщился и отпустил мою руку.
— А ты стала жестокой, — оценивающе посмотрел он на меня.
— Учителя были хорошие, — пожала я плечами, вернувшись к чтению. Отец тяжело вздохнул.
Три месяца я жила дома, с отцом. Домой я вернулась, так сложились обстоятельства, но не потому, что простила. Мне нужно было время. И место, чтобы зализать раны. Дома, как говорится, и стены помогают…
Мне не помогли. Все осталось по-прежнему: вражда и отчуждение с отцом, боль от предательства родного человека, холод одиночества. Я забрала документы из консерватории, пусть некоторые однокурсники сочли это позорным бегством, так как причины разлада с Машей узнали уже на следующий день. Да и ее презрительные взгляды в мою сторону не оставили без внимания. В одночасье я стала изгоем, разве что, не плевали в след.
Об истинных причинах знали только преподаватели. Не было смысла продолжать обучение здесь, петь я больше не могла. Вердикт врача, поставивший крест на дальнейшей карьере и моей жизни, я выслушала равнодушно. Преподаватели были шокированы и моим диагнозом, и моим равнодушным спокойствием. Анна Вячеславовна лично присутствовала на осмотре и долго заламывала руки, практически умоляя «спасти голос дарованию». После длительного лечения, мне оставили надежду лишь на то, что я смогу нормально говорить. Но не петь. Едва мы вернулись с осмотра, я тепло поблагодарила проректора за заботу, пожелала в будущем найти не менее одаренных студентов и ушла, оставив даму в замешательстве. Возвращаться в аудиторию, чтобы проститься с однокурсниками, не стала. Быстрым шагом направилась в ректорат, чтобы забрать документы. В коридоре столкнулась с Машей, но сделав вид, что не замечаю ее, обошла девушку по широкой дуге. На секунду мне показалось, что бывшая подруга хотела окликнуть меня, но она резко развернулась и зашагала в сторону аудитории.
Документы забирала без малейшего сожаления, даже широко улыбнулась секретарю, когда та отдавала мне папку, чем привела ее в замешательство. Чувствовала себя легко и свободно. Петь больше я не могла, но «Молитва Мерседес» всегда будет звучать в моем сердце. Быстро собрала вещи и покинула общежитие. Эту страницу жизни я закрыла навсегда.
Тяжелый вздох отца вывел меня из задумчивости. Он хоть и осознал свою ошибку, но не раскаялся. Он до сих пор надеялся, что мы с Сергеем теперь сблизимся и начнем общаться. А там и до осуществления его мечты недалеко. С ним мне действительно теперь приходилось общаться чаще, но совершенно по другой причине.
Сергей не успел поговорить с Машей в тот вечер. Девушка буквально ускользнула от него. Он не мог дозвониться ей, а все мои попытки поговорить с Машей на занятиях, та жестко пресекала. Лишь перед моим уходом из общежития, «добрые» словоохотливые соседки намекнули мне, что подругу увез «твой красавчик». Ревность больно резанула по раненому сердцу, но я выдержала и это испытание. Нужно было видеть их разочарование, когда я с нейтральным выражением лица поблагодарила их за «ценную информацию».
Потом Сергей сообщил мне, что Маша забрала свои вещи из их квартиры и уехала в неизвестном направлении, не оставив адреса. Номер телефона тоже сменила. Позже отец сообщил мне, что Алексей уехал из города. Так мы остались с Сергеем — два одиноких человека, но больше, чем дружба, предложить друг другу мы не могли.
— Настя, я понимаю, что тебе больно, — начал разговор отец, — я наказан своей совестью…
— К чему столько слов, папа? — усмехнулась я. — Понимаешь, что мне больно? Это вряд ли. Что ты знаешь о боли? Чувствовал, когда-нибудь, как заживо вынимают сердце? Наказан своей совестью? У тебя ее просто нет…
— Настя, ты переходишь все границы дозволенного,- вскипел отец, сжимая руки в кулаки. — Ты еще сопливая девчонка, чтобы учить меня и совестить…
— Нет, отец, это ты перешел все границы, покачала я головой, прерывая его тираду. — Ты просто так, по своему желанию и одним тебе известным целям, сломал жизни нескольких людей. Но тебе же все равно, правда?
Я остановилась, чтобы выровнять дыхание. Врачи пока запретили мне говорить много и громко, чтобы не напрягать связки. Только вот гнев внутри мне успокоить не удавалось. Этот непростой разговор давно назрел, но я малодушно старалась его отложить. И вот результат моей слабости, отец посчитал, что я смирилась с его желанием.
— Ты сказал, что знаешь что-то о боли, — меж тем продолжила я, не давая отцу меня перебить, — А ты спроси у них! Спроси у Сергея, к которому ты меня толкаешь. Я ему нужна? Он мог ненавидеть меня, если бы не знал, что я такая же жертва твоей игры, отец. Спроси у девушки, которая любит его, которая мечтала стать его женой. Которая теперь ненавидит меня, — тихо сказала я, — а вот за что, я и сама не знаю. Оставь меня, пожалуйста, этот разговор мне неприятен. И ты тоже…
Я откинулась на подушку, закрыла глаза, чтобы не видеть искаженное гневом лицо еще некогда любимого человека. Хлопнула дверь и комната погрузилась в тишину. Раньше я не любила, когда вокруг тихо, а теперь этот вакуум казался мне спасительным. Он позволял обдумывать свои дальнейшие планы.
Многие сочли бы меня неблагодарной, эгоисткой, назвали бы кучу других эпитетов, но я сознательно говорила с отцом в подобном тоне. Раньше не смогла бы, но не теперь. Не могла больше его прощать. Я осознанно рвала все отношения с отцом, специально вела себя грубо и использовала все его приемы, для достижения своей цели. Я подыскала себе работу в соседней области, и сейчас жила дома лишь до того момента, пока не найдут Машу.