Снежная Королева

Мужчина тоже пристально следил за мной, а потом медленно снял очки. И тогда пришло узнавание.

— ВЫ?!!!

— Знаешь меня? — холодно, но с каким-то хищным интересом, поинтересовался он, не сводя с меня взгляда разноцветных глаз.

— Лично — нет, а вот… о том, кто вы… Вестник, верно? — тихо проговорила я.

Конечно, я узнала этого человека. Его я видела в своем сне, когда находилась в той камере после избиения Натальей. Это он приезжал к моей маме сообщить, что она скоро умрет. Это ему она ответила, что ее дочь никогда не продолжит ее судьбу. И он — отец моего любимого мужчины.

Он тоже, не скрываясь, рассматривал меня, словно я была диковинной игрушкой. Интересно, а что… рассказал ему обо мне Глеб?

— Признаться, мне стало очень интересно посмотреть на девушку, о которой говорил сын, — проговорил Вестник, даже не пожелав представиться. Хотя, его имя я знала — Евгений Вестов. — Девушку, которая родилась намного позже моего сына. Видящая — младше Вестника, и намного! Нонсенс!

Честно? Если бы он меня ударил, я не была столь ошарашена, чем сейчас. Внутри меня будто все оборвалось. Стало так больно, что я едва смогла дышать. Глеб ни словом не обмолвился отцу о том, что я его невеста. Я могла бы оправдать его тем, что, возможно, ему из-за работы просто было некогда сообщить такую новость, или тем, что он не захотел сообщать ему по телефону. Могла бы… но….

Снова это проклятое «но»! Я вспомнила слова Влада о том, что Глеб приехал сюда по просьбе своего дяди, чтобы отвлечь меня от Влада, чтобы я больше не навязывалась ему. С моей-то стороны ничего подобного и не было, но ректор ведь считал иначе. И, собственно, все так и вышло.

Поэтому Глебу и не нужно говорить отцу, кто я. Никто! Для него — никто! Ему ничего не стоило увлечь глупую деревенскую девчонку, заморочить ей голову сказками о любви, обещанием и предложением руки и сердца. При этом он даже ничего не сказал отцу, кроме того, что я Видящая. Вот теперь точно, все встало на свои места.

Я отвернулась, чтобы скрыть слезы, подступившие к глазам. Только бы не моргнуть, чтобы они не полились. Несколько раз глубоко вздохнула, а потом повернулась к мужчине и посмотрела ему прямо в глаза.

— Посмотрели? — холодно поинтересовалась я, а мужчина только удивленно приподнял брови, не ожидая от меня подобного ответа. Конечно, я же для него сопливая девчонка. — Извините, продемонстрировать свои «умения» не смогу — их просто нет.

— Что? — теперь уже Вестник натурально таращился на меня в немом изумлении. — Ты… ты…

А меня снова покоробило его «ты», но решила не заострять на этом внимание.

— Да, я свободна от проклятия, — мой голос звучал равнодушно, да, впрочем, во мне и не осталось никаких чувств и эмоций. Будто замерли где-то глубоко внутри. — Подробности вам знать ни к чему, хотя о сути проклятия вы знаете. Если у вас ко мне все вопросы, то… — я сделала многозначительную паузу, намекая, что ему пора.

Он резко выпрямился на стуле, разом скинув с себя маску радушного собеседника, хотя она ему и раньше не понадобилась, а потом холодно усмехнулся.

— А вы… не похожи на свою мать, — вдруг спокойно произнес он, нисколько не замечая моего холодного приема.

— Вы не правы, — копируя его тон, возразила в ответ, — я ее точная копия. Разве вы не по внешнему сходству ищете Видящих? Смотрите, волосы, глаза, внешность… — я невинно хлопнула ресницами, отмечая, как потемнели от гнева его глаза, но лицо оставалось внешне спокойным.

— Внешне — да, — легко согласился он, а потом добавил, — но в вас есть стержень. Неудивительно, что вы смогли выжить и снять проклятие. Теперь я понимаю, чем вы заинтересовали моего сына, что он, — я снова напряглась, ожидая услышать то самое признание. Ну, что поделать, вера в лучшее неискоренима во мне, — решил узнать ваш… м-м, феномен поближе. Феномен вашего рождения, — пояснил он мне.

Негодование снова всколыхнулось во мне с прежней силой. Да так, что перед глазами застила алая пелена. Если он… если сейчас не уберется…

— Хм, даже так, — удивленно протянул мужчина, когда я посмотрела на него, едва ли не препарируя его взглядом. Тем самым, с черным зрачком и синей каймой по радужке глаза. — Если бы вы были мужчиной, то я…

— Послушайте, я устала. Зачем вы пришли? Вы узнали, что хотели? — я действительно устала от этого неприятного разговора. Да и не хотелось мне больше говорить с этим человеком, пусть он был отцом моего любимого мужчины. Но теперь я поняла, что мне нет и не будет в этой семье места, поэтому продолжать любезные с ним беседы, да и просто его видеть, я не хотела. Да, он прав, я жестче, чем моя мать, но и жизнь у меня была иной. — Уходите, пожалуйста….

Он еще несколько долгих секунд смотрел на меня, словно что-то прикидывая в уме, а потом встал и направился к выходу. На пороге он неожиданно обернулся, а в уголках его губ я заметила намек на улыбку.

— Вообще-то, я заходил, чтобы поблагодарить за сына. Вы спасли его, хотя он оказался в этой заварушке частично по вашей вине. Но все равно — спасибо. И… я переведу на ваш счет сумму, какую вы мне…

— До свидания, — резко оборвала я его, начиная злиться сильнее. Нет, он за кого меня принимает⁈ И это его оговорка, или нет? Что я виновата в том, что Глеб сейчас в реанимации. — Мне не нужна ВАША благодарность. И деньги тоже можете зас… не тратить, — я говорила глухо, потому что не желала, чтобы он знал, как мне больно и обидно в этот момент.

— И все же… спасибо, Даша, — проговорил Вестник и вышел.

Вестник. Я не могла назвать его иначе, слишком обидно мне было сейчас. И одиноко. Одна, я снова одна.

— Нет, у меня есть ты, малыш, — прошептала я, кладя руки на живот. — А я у тебя…. Завтра обязательно поговорим с папой, может… может… он тоже захочет быть с нами, — я глотала воздух, а по щекам струились жгучие слезы.

Глеб.

И звезды мирно падали,

Как будто для меня.

Я каждый раз загадывал

Тебя не потерять.

Но больше не могу,

Я просто мучаю себя,

Теперь ты больше не моя.

(Эмин и Jonhy Камин)

Два месяца спустя.

Я сидел у жарко пылающего камина в доме своего отца. Смотрел на алые язычки пламени, но не чувствовал тепла. Внутри меня все настолько замерзло, что даже боли не было. Рядом со мной лежали дневники моих предков, вырезки из глянцевых журналов и фотографии… много снимков красивой пары. Одно фото я держал в руках, понимая, что… все, это конец.

На обычном черно-белом снимке была запечатлена пара — смеющаяся светловолосая и синеглазая (хоть цвет глаз и не был понятен на снимке) девушка и мрачный темноволосый и темноглазый мужчина. Его собственнический жест, рука на тонкой талии девушки и широкий разворот мощных плеч, всему миру заявлял о том, что девушка принадлежит ему и только ему. О том же сообщал хищный прищур его глаз. Казалось, он даже фотографу доказывает это.

Впрочем, кажется, тот смазливый типчик, что их снимал, не сводил взгляда с лица Даши, поэтому тогда я едва не сорвался.

Даша…. Ее холодная красота с тонкими выразительными чертами лица, кому-то могла показаться неприступной, даже отталкивающей, и лишь он знал какой вулкан чувственности, страсти и внутреннего огня скрывался за внешней холодностью девушки. И сколько тепла таила ее загадочная улыбка.

Я смотрел на ее изображение, понимая, что не смог выполнить свое обещание, что дал ей однажды. Не смог защитить, уберечь, удержать. А теперь… теперь — поздно. Больше не раздумывая ни о чем, швырнул в огонь несколько пухлых тетрадей — дневники моих предков — и смотрел, как скукоживаются листы в огне. Они не вспыхнули разом, будто давая надежду, что их еще можно спасти, а потом слова на скандинавском языке начали медленно исчезать в пламени огня. Я уже не смотрел на чернеющую бумагу, лишь не мог оторвать взгляда от изображения на фото.

В дверь комнаты, где я находился, осторожно постучали.