Спасатель

- Нет, - сознался мичман, слегка покраснев. – Только яхтой с парусами бабочкой. Да еще дубком черноморским.

- А как собрался с баркентиной управляться? Там же четыре мачты парусов, как сам говорил. Это тебе далеко не бабочка.

- Пока как капитан-стажёр. На первое время я в Турку нормального капитана найму. Из финнов. У него учиться буду. Заработаем на второе судно, тогда сам у руля встану.

- А курс проложить в океане? Сможешь? Навигационные приборы тогда были в самом зачатке. Ни радара тебе, ни эхолота.

- На первые рейсы нужен будет опытный штурман. Лоции. Потом в процессе сам обучусь. Не забывай, командир, что на судне будет экипаж специалистов, в котором каждый делает своё дело. В том числе и штурман. Не бойся, не пропадут денежки. Кстати, можно в Европы также кофе с какао возить. При том же объёме груз дороже стоит, чем зерно. Ты мне книжки какие принеси про экономику того времени, про морскую торговлю. Со статистикой. Всё равно пока в госпитале мне делать нечего.

Держу на руках маленький свёрточек голубых пелёнок из который выглядывает только сморщенная красная рожица, лупающая расфокусированным бледным взглядом.

Сын.

Мой сын!

Моё продолжение.

Моё бессмертие. Ибо в этой крохе продолжает жить мой набор генов, который он передаст своему сыну. А тот своему. И таким образом наш род будет бессмертным, значит бессмертен буду и я, даже когда покину эту юдоль страданий, называемый Земля.

С вагонного дивана на меня тревожно смотрит жена. То ли за дитя Василиса боится, то за то что я его не признаю своим. Я же молчу. А молчу я потому, что от счастья, горло как перехватило.

Одну жизнь я уже прожил чайлд-фри. Для себя. В молодости мужикам дети не нужны по определению, мешают. А вот когда тебе пора внуков иметь, то маленьких детей, своих детей, уже хочется. Чтобы любили тебя просто так, а не за что-то. Именно поэтому внуков мужчины любят больше, чем сыновей. У баб всё по другому. Там гормоны рулят, заставляют рожать – продолжить себя. Окончательно сформироваться как биологический организм. Давно заметил, что даже упертые девочки, которые напрочь отрицают деторождение вне брака, во время второго гормонального шторма в 35 лет, рожают в одиночестве, предварительно тщательно выбрав донора спермы по его здоровому потомству. Там, где требует Природа, социум отступает, а разум бессилен. Ибо женщина считает правильным всё, на что она решилась. А тут даже не она решается, а Природа всё для неё и за неё решила. Биологическая программа.

- Как мы его назовём? – спрашиваю жену.

Василиса улыбается устало, но с явным облегчением.

- Твой сын тебе и договариваться со святцами. С Велизарием поговори, с Онуфрием – они лучше меня знают. Крестить будем через неделю. На восьмой день, как принято.

И откинулась устало на подушки.

- Дмитрий Дмитриевич, постучала в мою спину врачиха, которую я взял с собой, чтобы она осмотрела жену. На всякий случай. Все же Васюк училась на двадцать-тридцать лет позже местных врачей, которых Тарабрин вытаскивал из полымя Гражданской войны. Может что и увидит, что местные эскулапы пропустят.

Отдал сына няньке, в роли которой выступала Василисина повариха, которая тут же села в кресло у окна купе. А сам вышел в тамбур покурить.

Василина Васюк, вынув из полевой сумки резиновые перчатки, закрыла дверь в купе, не преминув мне успокаивающе подмигнуть.

Пока бабы там секретничали о своём о женском, успел накуриться до одури.

Потом позвали меня обратно.

Васюк сказала, что роды прошли нормально и осложнений у моей жены нет. Но лучше месяц воздержаться от супружеских обязанностей.

И ушла.

А я остался.

И нянька с сыном ушли в соседнее купе.

- Как там наш дом? – спросила о меня жена главном по её мнению.

- Где? – не понял я вопроса, при такой резкой смене темы. Туплю, однако.

- Где, где? В Крыму. – Пояснили мне.

Отчитываюсь.

- Котлован откопали, блоки для фундамента ещё не подвезли, но скоро и они будут. А сам дом быстро под крышу соберут. Он готовый уже, только в разборе. Дольше внутреннюю отделку делать. Как только так сразу тебя туда и перевезу, а пока тебе тут в вагоне комфортней будет, чем в вагончике. - Каламбур однако...

Покривил я душой про вагончик. В хозблоке вполне бы втроём уместились, но привык я уже иметь своё отдельное помещение.

- Как скажешь, - упавшим голосом промолвила жена. – Я думала, что ты к родам успеешь нам дом поставить.

- Не в хату же саманную с глиняным полом под камышовой крышей тебя мне с дитём приводить, - немного рассерженным тоном ответил я. – И не в палатку тряпочную.

Праздновать рождение сына пришлось дважды. В вагоне-ресторане для жениных сослуживцев, да и у себя в колхозе накрывать поляну для всех.

А потом возвращаться на крестины в Тамань. Крёстными родителями выступили Жмуров с невестой и они подошли в новой роли со всей серьёзностью.

Поначалу я впал в возражение. По крайней мере в Москве, в моём осевом времени, бытовало мнение, что крёстные отец и мать не могут состоять в браке, ибо вроде как уже родственники.

Однако Настя возразила.

- У нас в Русском воеводстве кумовьёв бывает до дюжины. И как правило стараются выбирать уже состоявшиеся в браке пары. Потому как крёстные родители в случае чего обязаны крестнику заменить настоящих родителей во всём. Времена наши сами знаете какие. Родителей можно лишиться легко. И даже крёстных если их мало. То ляхи, то венгерцы, то валахи, то татарва налетят, а то и мор какой. Вот и стараются набрать дюжину кумовьёв.

Пришлось обращаться за консультацией к специалисту.

Отец Онуфрий пояснил, что такого канонического правила, чтобы восприемники не могли вступить в брак нет. Но стараются брать крёстных из разных семей, именно для страховки, что хоть кто-то да останется чтобы приглядеть за сиротинушкой в случае беды. Но то не от церкви, а от мирян повелось.

Так что благословил поп инженера с невестой стать крестными родителями моему сыну.

Второй парой восприемников стала матушка Иулина и… Тарабрин.

Крестили сына Сергеем. Службу по очереди вели отец Онуфрий с отцом Велизарием. Дядья родные сыну моему.

И ещё раз поляну пришлось накрывать человек на семьдесят. Потому как, кроме многочисленной родни жены, отметиться на таком мероприятии решили почти все старосты станиц.

Гуляли во дворе тарабринского имения под солярной решёткой увитой созревающим виноградом.

Василиса с сыном только показались гостям, похвалилась новокрещёным сыном, и снова ушли в дом проводника, оставив меня одного на растерзание гостям.

Не обошлось без политеса с местным политикумом. Но зато решил легко проблему тары под соль. За соль же. Фьючерсом. Через десять дней обещали начать возить её мне через пролив. Расчёт осенью на ярмарке.

И это… Кажись местная элита меня в свой круг приняла. Но боюсь что с фьючерсом за соль меня обула.

В подмосковном Одинцове скупил за наличные доллары все завалушки гранитных и лабрадаритовых слябов на складе этих каменюк, что шли на благоустройство Москвы. Их там много скопилось под открытом небом не распроданных за время правления Собянина. Заказчик то выбирает что ему нужно по цвету и забирает столько, сколько ему потребно, не больше, а партии резаного камня завозятся с запасом, чтобы клиент не ушел к конкуренту. Вот и скапливаются остатки самых разных цветов и фактур из месторождений по всему бывшему Советскому Союзу. Каких две-три штуки, каких десяток, а то и дюжина. Частью могильщики разбирают на памятники, но всё равно остаётся много невостребованного. Место занимают.

Да еще метростроевцы повадились свои остатки от оформления станций сюда же сбрасывать на продажу. Там тоже разнобой в цветах и всё больше плиты, нежели слябы. Брал толстые восьмисантиметровые – на ступени крыльца, да на укладку двора дорожками. Красивые плиты, полированные.