Спасатель

- А то? Только гончары таманские соль требуют к оплате. Прознали уже, пролазы, что есть она у нас, – отвечает Карп как ответственный за хранение нашей еды и за все мероприятия по защите продовольствия длительного хранения.

- Много хотят?

- Пифос продукт трудоёмкий, дорогой. Обжиг в несколько этапов проводится. Вот и желают они за каждый горшок по два пуда соли сладкой.

- Это как сладкой?

- Ну, чтобы не горчила, – объясняет Карп.

- Не много ли хотят?

- Много. Но… Нет твёрдых расценок на соль. Тем более – нашу, местную. Тут как договоримся.

Ну что же бартер, так бартер. Указываю удовлетворяющие меня параметры будущей сделки.

- Договаривайся так. Пуд соли за пифос – если мы сами им соль привозим и товар забираем самовывозом. Либо два пуда, но пифосы они везут сюда сами и соль нагребают из готовых буртов сами же и в свою тару. И сами к себе домой везут.

Подошли к подсолнечнику. Длинная его делянка тянулась с края поля вплотную к ограждающей поле колючей проволоки на всю его длину. Семечки еще не созрели. Но сорт обещает быть крупносеменной. И семечка не совсем черная, а с белыми прожилками. Лузгать такую - одно удовольствие, а вот как она на масло продуктивная - будем проверять. Но возить из других времён постное масло я считаю верхом глупости.

- Вот что с ним делать? – спрашивает меня Карп, разворачивая к себе голову подсолнуха. – Первый раз такую хрень ращу.

Я сначала удивляюсь, потом припоминаю, что вывезли их дедов из середины девятнадцатого века, когда в ходу было конопляное масло. А подсолнечник еще не распространился по России. Так они сто лет тут на конопле и живут. С домовыми и овинниками общаются.

- Семечки на масло давить будем. – Поясняю. – Масло вкусное. Особенно с жареной семечки. Жмых коровы хорошо едят. Думаю, и ишаки не побрезгуют. Да и стебель можно на силос заготовить, как и кукурузу. Только измельчать надо будет и запаривать, прежде чем скотине скармливать. Дам тебе книгу, в которой всё прописано про силосные ямы. Там всё подробно: как обустраивать и как хранить, чтобы зелёная масса не ссыхалось и питательных свойств не теряла.

А сам себе на ум зарубки делаю, что локомобиль [Л О К О М О Б И Л Ь – буксируемая паровая машина с приводом для различных механизмов] нам нужен с соломорезкой, а то и с молотилкой заодно. Простенький и понятный механизм. По топливу к нему пока проблем нет. И покупать такой агрегат лучше всего в Чехии начала ХХ века – там качество не в пример выше Екатеринославского, что англичане в Российской империи производят. А по деньгам примерно одинаково выйдет.

Откуда я всё это знаю. Да так – нахватался верхушек за свою журналистскую жизнь. Журнал ««Крестьянка»» располагался в том же здании, что и журнал «Работница»» в котором я сам трудился многие годы.

Да-а-а-а-а… Не скоро мы ещё выйдем на автаркию. Самообеспечение, если хотите. Но к идеям чучхе [северокорейская идеология предусматривающая опору на собственные силы, а не импорт] надо стремиться. Не дело за каждой мелочью в будущее бегать. Тем более за такой, что сами можем вырастить здесь и сейчас.

С другой стороны хлебного поля у нас пробная делянка кукурузы. Початки уже налились молочной спелостью. Вот ещё нам и зерно, и силос. Кукурузный хлеб вкусный, только черствеет быстро, но у нас хлеб и пекут всего на один день, как правило. Мамалыгой народ будем кормить – всё какое-никакое разнообразие в меню. А стебли на силос. Вот про топинамбур я совсем забыл. Он же, кроме кормовой земляной груши даёт минимум двухметровые сочные листья – тоже силос, если подумать. Но это уже на будущий год. И также сорта надо привозить из будущего - крымские. К нашей земле привычные.

Тьфу… совсем колхозником стал. Пойду на борзых щенков полюбуюсь, потетёшкаю. Они же больше никогда не будут такими маленькими.

Заодно пленному немцу дам задание кровать новобрачным сваять. И не просто кровать, а алтарь любви. Чтобы женщине нравилось до восторга.

Пленный так и жил себе в собачьем вольере, благо они у нас просторные. Однако обжился, ничего не скажешь – и топчан у него там стоит, и верстак. Табуретка свежеошкуренными поверхностями сверкает. И инструмент плотницкий обильно по стенам развешан.

- Не стрёмно было давать ему столько колюще-режущего в руки? – с удивлением спрашиваю у Баранова.

- А чё ему без дела сидеть? – пожимает плечами корытничий. – Хороший харч на дерьмо изводить? Ты только глянь, господин-товарищ, какие корыта для собачек он из дубовых колод выколотил. Любо-дорого посмотреть, да потрогать - гладко. Сносу им век не будет. Работящий немец, смирный, ничего плохого сказать не могу. Разве что стружек уже с него цельный короб накопился. Но ничё… в печке потихоньку всё сожжем.

- Давай его на кухню, поговорить надо.

Баранов кричит.

- Эй, Ганс, ком цу мир, бите, - и рукой машет, как бы воздух загребая.

И совсем чудодейственно, что пленный сам выходит из вольера, который, оказывается, совсем не запертый.

- Не сбежит? – интересуюсь.

- Куда? – ухмыляется Баранов. – Да и от моих мордашей хрен кто сбежит. Найдут и догонят. Да и куда ему тут бежать-то? К диким людям?

- А что уже видал тут таких? – спрашиваю с заинтересованностью.

- Было пару встреч в степи, собачки спугнули банду с дюжину голов. Дал им уйти. Отозвал собак. Нечего их без надобности на людей притравливать, хоть и диких.

- Они там с бабами и детишками шарятся? Кочюют?

- Нет. Только одни мужики с копьями. Толи охота у них там, толи разведкой нас вынюхивают. Как их понять?

- Луки со стрелами у них видел.

- Нет. Такого оружия мы у них не заметили.

- Сами дикари с собаками на охоту ходят?

- Нет у них собак. Не видели.

Подошел заранее вызванный мной Мертваго. Поприветствовал всех. Спросил Баранова: нет ли больных собак? И удовлетворившись ответом корытничего, сел за стол на собачьей кухне.

Мы все последовали его примеру.

- Чем занят? – спрашиваю я немца.

Мертваго переводит лепет пленного.

- У герра гауптмана скоро ребенок родится, вот я колыбель и делаю для младенца, – лопочет немчура. - Такую, что хоть подвесить можно, а можно и на салазках ногой качать, освободив руки для другой работы.

Гауптман – это я. Капитан будет по-русски.

- Ну, вот… спалил контору, - горестно выдохнул Баранов успевший нахвататься от нас выражений из будущего. – Это мы с Солдатенковым вам подарок заказали. Жене вашей скоро рожать предстоит. Так что зыбка ей самый нужный предмет будет. Да из секвойи. Крепкая и пахнет приятно.

Немец что-то жалобно залопотал. Статский советник перевел.

- Он говорит, что ему не хватает нормального инструмента краснодеревщика. Тем, что у него сейчас есть можно делать только самую примитивную работу.

- Бумага есть? – киваю Баранову.

- А как жа? – отвечает несколько обиженно.

- Неси, - приказываю. - И карандаш не забудь.

Поворачиваюсь к Мертваго.

- Переведите, чтобы записал: какие ему нужны инструменты, и каких производителей. И в каком количестве. И чтобы писал разборчиво. Чтобы каждый лавочник мог понять не только в Германии, но и, к примеру, в Чехии.

Баранов принес обычную школьную тетрадку в косую линейку за 2 копейки, что Тарабрин привозил нам от Брежнева. И ««фаберовский»» карандаш уже из моих поставок.

Баумпферд старательно писал, время от времени слюнявя и подтачивая карандаш. Когда закончил, передал нам тетрадку.

Мертваго стал читать.

- Акулья шкура, фуганок, рашпили разные, зенубель, фунтнубель, цинубель, фальцгебель, шерхебель, галтель, грунтнубель, штабгобель, штап, цикли, дрель ручная, свёрла, струбцины… И так далее... Я, Дмитрий Дмитриевич, и слов-то таких не знаю, - признался ветеринар и показал мне исписанную четким убористым почерком страницу.

Написано было, естественно по-немецки.

- А где всё это брать? – интересуюсь.