Семья в долг

А в голове звучит его голос: «А ты ведь так и не поела». Настойчиво так звучит и заботливо.

– Так быстренько беги за Анькой. Я тут пока пошаманю, к вашему приходу будет сюрприз!

– Рано еще… у нее занятия… я думала быстро что-то перекусить, голодная очень, – говорю, пока муж помогает мне надеть курточку. К новым вещам пока не позволяю себе прикоснуться.

От голода у меня слабость, желудок скручивает. Малышку забирать через два часа. Сейчас у нее занятия по гимнастике. Все равно буду сидеть и ждать, пока малышей отпустят.

Пять минут ведь ничего бы не изменили… Но ведь и Ванечка хочет нам что-то приятное сделать. Уже предвкушаю душевный семейный вечер.

– Нагуляешь аппетит! Поверь ты не пожалеешь! – весело мне подмигивает.

В саду все было так, как я и предполагала. Пришлось ждать целый час, пока дети освободятся. Моя малышка выбежала ко мне и сразу обниматься. Рассказывает новости за день, хвастается своими успехами, а я налюбоваться не могу на свою принцессу. Не удержалась и сказала, что дома ее ждут подарки.

Когда открыла дверь, выронила сумку, прижала к себе доченьку. Мотаю головой и ничего не понимаю. У меня снова шок.

Глава 5

Бессонница стала его вечной подругой. Больше трех лет Стас не спал нормально. Лишь изредка проваливался в небытие, чтобы увидеть один и тот же кошмар.

Обломки разорвавшегося автомобиля. И запах безысходности. Это не обломки автомобиля, это изувеченные куски его счастья. И он идет по ним шатаясь. Еще не верит – это конец. Не может поверить. Без нее нет его. Он сгорает там вместе с ней, и даже чувствует, как его кожа обугливается.

Эта женщина вросла ему под кожу. Он пропитался своей Тори. Растворился в их общем счастье. С ее появлением его мир изменился. Она его перекроила, показала, что можно до скончания жизни любить и желать лишь одну женщину.

Тогда Стас приехал на место аварии очень быстро. Гнал как безумец и верил, она жива! Обязана жить! Не может быть по-другому. Увидел полицейские машины. Остановился. На негнущихся ногах подошел к обрыву… увидел некогда красный автомобиль… все… что от него осталось… Черная безысходность подкралась к нему, впилась скользкими щупальцами, отбирая его душу, разрывая на куски сердце.

Он кубарем полетел вниз. Его пробовали остановить. Но быстро оставили эти попытки. Стас ползал по выжженной траве, цеплялся скрюченными руками за обгоревшие обломки… не верил… не мог поверить…

Как еще сегодня утром она была живая, улыбчивая… Его Тори. Порхала по дому. Нянчилась с сыночком. Дюшке всего восемь месяцев, их долгожданный, любимый кроха.

– Я сегодня в город смотаюсь, по магазинам надо пробежаться, нашему герою, кое-чего докупить, да и себе марафет навести, – подошла и повисла у него на шее. Золотистые волосы рассыпались шелковистым каскадом, окутала своим неповторимым ароматом ванили, от которого он с ума сходил.

– Давай вместе сгоняем. Дюшка с няней побудет, – он не хотел ее отпускать. Просто вот так любоваться на жену и понимать, как тебе повезло. Не это ли счастье? – У меня сегодня по работе полный штиль.

– Н…н…нет… – нижняя губа дрогнула, в зеленых глазах промелькнул испуг.

Ее глаза, бездонные, огромные изумруды, как в первый раз попал в их плен, так навечно и пропал. Околдовала его Тори, приручила одинокого, циничного волчару. Она показала, что смысл жизни не в гулянках и бесконечной веренице безыменных девок, а в одной, которая непостижимым образом находит ключик от сердца. А далее сопротивление бесполезно… у нее ключик, и лишь она открывает врата в их персональный рай.

– Я уже скучаю! – прижал ее к себе. – Давай вместе, – провел ладонями по ее спине. Даже сквозь ткань блузки ощущаю гладкую кожу. Никогда ей не налюбоваться, около себя бы вечность держал, и все равно будет мало.

– Мне самой надо. Просто одной побыть проветриться. Не обижайся, – рука на его щеке дрогнула.

Побежала к сыну и долго его расцеловывала в пухлые щечки.

– Дюшка, ты ведь знаешь, как мама тебя любит, сильно, сильно, – закружилась с ним по комнате. Снова расцеловала.

– А уж как мы мамку любим, – обнял их и сердце до краев радостью наполнилось.

Передала сына няне. В глаза ему заглянула.

– Стас… всегда помни, ты у меня единственный… ты все для меня… И никогда это не изменится, – голос серьезный, губы лихорадочно его целуют, хаотично, страстно.

– Ласточка, ты чего, я ж всегда с тобой…

Чувствовала она беду… подсознательно прощалась… Это сейчас Стас осознал, ползая по месту ее последнего пристанища. Почему отпустил? Почему не поехал с ней? Должен был предвидеть! Никогда себе не простит, что не уберег!

Сейчас у него у самого вместо сердца зияет обугленная дыра. Перед глазами ее лицо, и не верит… не может смириться… Она жива… Вот сейчас выйдет из-за поворота и на шею ему бросится…

Потеря… до этого момента он не осознавал, сколько адской боли таится в этом слове. Все можно исправить, только смерть, она безжалостно забирает самое дорогое. И больше нет человека. Остались только сожаления. Что мало сделал. Мало любил. Драгоценное время на работу тратил, а ведь мог быть с ней. А теперь уже ничего никогда не будет.

Он распадался на атомы и молекулы, не в состоянии принять правду. Если до конца осознает… то он не выживет… Как теперь ложиться спать без нее? Как просыпаться и не видеть Тори, сладко посапывающую на подушке? Вроде бы он жив, а уже нет. Тори… его ласточка… почему так рано ее полет прервался…

От тела осталось… ничего… по сути… не осталось. Он не мог поверить, что эти останки – его Тори. Это не укладывалось в голове, было выше его восприятия. Сутки он провел на месте аварии. И ни его люди, ни врачи, ни полиция, не могли оттянуть Стаса.

Это не любовь… это нечто большее неподконтрольное. Когда ты срастаешься, живешь и дышишь одной женщиной. А когда ее теряешь, остается лишь боль, нечеловеческая, раздирающая плоть, разъедающая грудную клетку.

Неделю он корчился в агонии, его ломало, и ни на секунду не находил себе покоя. Он тихо сходил с ума. Очень тихо… потому что на этом свете остался якорь – их сыночек, который держал его своими крохотными ручонками крепко и не позволял упасть на дно безумия.

Стас старался проводить с сыном как можно больше времени. Только благодаря Дюше выжил. Смотрел в его личико и знал, что выстоит, выдержит любые удары, лишь бы сын был счастлив. Сейчас он должен любить его за двоих, стать опорой и поддержкой.

Дела отошли на третий, а то и десятый план. Был сын, он рос, и в его улыбке Стас видел Тори. Плод их любви, бесценное сокровище.

И если со временем внешне он смог наладить видимость жизни. То внутри царил ад. Стас не спал, не ощущал вкус еды, питался просто, чтобы были силы. А еще он так и не поверил. Возможно, если бы увидел тело… то разум бы как-то принял утрату. Но те останки… они не походили на человека. Он понимал, что это из разряда фантастики, что терзает сам себя, когда в очередной раз гнался на улице за женщиной, с криками «Тори!», а потом корчился от нового приступа сжигающей боли, когда незнакомка оборачивалась… и он видел чужое, незнакомое лицо.

Она мерещилась ему ежедневно, на улице, в торговых центрах, на работе и дома. А стоило только закрыть глаза, Стас видел тот день, и себя ползающим в осколках былого счастья.

Друзья говорили, что он уже и на человека перестал походить. У всех бывают утраты, но чтобы тихо превращаться в зомби… Надо найти другую… снять напряжение. Только Стас не хотел никого, не мог. Будто весь женский пол перестал разом для него существовать.

Он ходил к психологам. Сменил их с десяток. Нет, не просил избавить его от любви. Он хотел лишь дышать без разъедающей боли. Смотреть на мир, и не видеть ежесекундно ее лицо. Ничего не помогало… Только сын был его солнцем, ориентиром в беспросветной темноте. С Дюшкой он чувствовал вкус жизни, дурачился, смеялся, пропитывался светом. Но раны на сердце не заживали, они продолжали кровоточить, тосковать и ждать… невзирая ни на что ждать.