Зима. Все пьесы

Думаю, что, если бы мне тогда возможность дали, — поубивал бы. Точно. Хотелось убить.

Первый. И мне… Как хотелось бы их как-то жестоко… напугать. Чтобы они… Я в детстве все мечтал отомстить пацанам, которые у меня мелочь отобрали. Думал: стать бы ужасно сильным и пойти к ним и сначала не показать, что я сильный. Пусть начнут издеваться, а я тут…

Второй. О! А я мечтал, чтобы у меня был такой волшебный друг-спаситель. Как бы он был маленький, жил у меня в коробочке, я бы ему сделал… все, что надо, разговаривал бы с ним, кормил. Друг такой, понимаешь? Но в то же время он был бы такой волшебный помощник.

Первый. Ты тоже про маленького человечка мечтал? У меня был такой солдатик, американский, один. Мне он так нравился, я так хотел, чтобы он был живой. Я мог рассматривать его часами, ставил куда-нибудь и смотрел. Я ни на одну скульптуру или картину так больше не смотрел.

Второй. А волшебная спичка?

Первый. Да…а…а…! Хотя бы одну…

Второй. Ага! Одну спичку… И загадать, чтобы стало десять коробков. А потом… Вот тогда бы пацанам не поздоровилось бы, точно!

Первый. Знаешь, в Домодедово теперь тоже кое-кому не поздоровилось бы… Будь у меня волшебные спички. Нет, волшебные спички — вещь необходимая. Тьфу ты… тошно.

Второй. А если бы сейчас деньги вернулись, стало бы легче?

Первый. Ты знаешь?… Да! Стало бы легче. Но чего об этом? Не смогли бы они у меня деньги рвануть — я бы и не понял, кто они. Так что нет смысла.

Второй. А…а…а. Так все же деньги — это деньги!.. А ты юлишь, стесняешься. Какой-нибудь немец только о деньгах и горевал бы, без соплей этих всех.

Первый. А я и говорил, что мне денег жалко, что я работал…

Второй. Ты мне так и не сказал, сколько денег украли. Боишься, что скажу: "Ерунда! Не стоит ныть из-за этого", или: "Да ты с ума сошел! Такие деньги! Я бы пол-Домодедова сейчас…" Ты чего? Боишься?

Первый. Сколько украли — столько украли! Зря я тебе рассказал.

Второй. И я тебе, блин, зря рассказал. Между прочим, меня тогда обиднее сделали. Меня обманули, разыграли, на страстях поймали. Тебе легче должно стать. Ты же видишь, что не один ты такой… дурак.

Первый. Хватит, не могу слушать, не напоминай, пожалуйста. Меня-то ведь только вчера обокрали. Чего бы ты ни пояснил мне — все равно, как один останусь — так на-а-ачнется, как кино прокручиваться. Я предчувствую, что так будет. Надо выпить водки.

Второй. О! Это уже борьба, это уже вариант… хорошо…

Первый. Да нет, ты не понял…. как лекарство, специальное лекарство, немножко…

Второй. Я как раз так и понял и… оценил.

Первый. Зря я тебе рассказал…

Уходят.

Вокзал, или аэропорт, или какое-то место, где звучит голос, объявляющий что-то…

Первый. Ты давно не был в Сочи?

Второй. Давно, даже очень давно, а что?

Первый. Да нет, я так…, просто я-то как раз недавно оттуда!..

Второй. Ну и как?

Первый. Отдыхать вообще хорошо, правда, с погодой не повезло, но в целом…

Второй. Извини, а почему ты про Сочи заговорил?

Первый. Почему…, действительно…, почему? Сейчас, погоди…, надо понять, понять… Ну, наверное — голос из…, ну, вот это объявление услышал… Почему-то вспомнилось лето… Точнее, детство…, вокзал…, понимаешь, такое приятное воспоминание… Лето, вокзал, детство — значит, едем с родителями на море, значит — Сочи…, понятно, да? У меня только от звука этого голоса (показывает пальцем неопределенно вверх) в детстве все замирало внутри от предвкушения… ну, всего. Всего, понимаешь, поезда, путешествия, а потом моря, Сочи.

Второй. Да, я понимаю, отлично понимаю. Помню, отец сказал зимой, под Новый год, что летом поедем на море. О-о-о! Как я ждал! Я море не видел до этого. Я мечтал! Как буду плавать, сначала научусь, а потом буду плавать. Мне даже снилось… что-то… неопределенное. А потом мы на море приехали…, что-то не помню как… приехали. Я по дороге простудился… Мама меня ругала, мол, как каникулы, так я болею. Губы все в простуде. Помню, только… скука страшная. Одни взрослые, жара… Родителям нравилось…, в кафе-рестораны…, а мне-то до всего этого… В общем, скука! О! Кстати, вспомнил, такое яркое воспоминание о юге… из детства. Перед глазами асфальт, пыль, трава сухая, фантики-бумажки, коленки мои разбитые, в зеленке, и сандалики, с потертыми дырчатыми носами. Сандалики помню свои, потому что скучно бы-ло, я ходил, под ноги смотрел. Вот тебе юг.

Первый. Не..е..е. Ну это тебе не повезло! Ты что? Летом же все удовольствие. Поезд! В вагоне много всего интересного и важного. Все открывается, откидывается… верхняя полка! Ну, ты вспомни. Вот, чай в поезде… Вкус не помню. Но где ещё в жизни чай в стакане с подстаканником? А сахар! Вспомни! Такая твердая, маленькая, приятная пачечка, в ней два кусочка, а на бумажке нарисован локомотив и вагоны, а небо какое-то красное, и видно, что локомотив просто летит. Сахар давала проводница. Нигде такой сахар не продавался, а проводница давала…

Второй. Да! Помню, помню, а сейчас, интересно, дают такой сахар, я давно на поезде не ездил… Помнишь? Только поезд тронулся… И все сразу еду достают. Курица — обязательно.

Первый. Точно! Женщины ворчат, дескать, только тронулись и сразу… А мужики и дети… свое. Всегда курица (спрашивая), а потом… потом?

Второй. Яйца, помидоры, огурцы…, картошка вареная, холодная…

Первый. Да, это понятно, но ты вспомни. Ножик раскладной! Который весь год лежал, а тут… Соль в коробочке или в пузырьке каком-то…

Второй. Копченая колбаса фигурировала часто… Хлеб резали большими кусками, а на второй день шли консервы…

Первый. Консервы! Точно! Причем казалось, что у соседей консервы вкуснее, да? Какие-нибудь рыбные тефтели, но у них была бумажка розовая… и казалось — очень вкусно должно быть. На второй день все друг друга знали, дети, я имею в виду… И карты, карты… Везде играли в карты.

Второй. Помню, помню. И еще, летом в поезде было все время душно, жарко, помнишь? А в тамбуре, хоть накурено и громко, но как-то лучше, да?

Первый. Абсолютно! А между вагонами — очень громко и страшно. Ты же маленький, к тебе эти железки ближе, чем ко взрослым. Близко так к тебе…качаются, двигаются…

Второй. Это точно… Я боялся на станциях выходить… Залезал на верхнюю полку, высовывался в окно и орал: "Папа, папа, мороженого, мороженого!" И ещё сильнее боялся, что отец отстанет и тогда…, а чего тогда…, просто — боялся.

Первый. Не..е..е. А мне нравилось на станциях выходить. Все бегают, тетки кричат, мол, того и сего не желаете? Это "желаете? не желаете?" чисто железнодорожное, да? А мужики с длинными молотками? А звук какой они делали приятный? Такой… тук… — только на железной дороге был такой звук, мне он слышался на ночных станциях, когда свет в окно… все просыпаются, жмурятся, мужики идут на перрон покурить. Помнишь? Ночью на станциях слышно, как переговариваются какие-то железнодорожники, в смысле, громкоговорители чего-то говорят, громко, гулко, и ничего не разобрать. А потом слышно — тук, тук, потом по нашему вагону — тук, тук, и дальше пошел.

Второй. Да, да…, интересно, кстати. Поезд ночью идет, стучит — ты спишь. Только остановился, даже в поле, затих — ты проснулся. И тишина неприятная такая. А как только поезд пошел, медленно… ещё огни так ярко и резко на секундочку освещают купе неприятно… Но только поезд разошелся, застучал — ты уснул.

Первый. Вот-вот, это очень верно, верно… В этот раз в Сочи было хорошо. Я давненько там не был. А тут приехал — так хорошо отдохнул. Недорого, точнее, не так чтобы очень дорого. Народу немного. Весь набор удовольствий курортных, в общем-то, присутствовал. Вино домашнее у местных — просто даром.

Второй. Да знаю я это вино… красное. Я уже очень давно в Сочи не был, но помню это вино, и знаешь, мне больно об этом вспоминать. Просто ужас. Так болеть… кошмар!

Первый. Нет! Я про «Изабеллу» говорю.

Второй. А я про что. Красное — «Изабеллу», покупали трехлитровыми банками. А утром…, да ещё жара…, ужас!