Страница 48 из 71
Александр коснулся рукой ее ладони, но сразу же испуганно отпрянул, словно посчитал этот жест недопустимым:
— Мария, вы очень важная часть его жизни. Вы его вера и надежда. Вы его опора в очень трудной и весьма суровой жизни. Вы его отдушина. Он понимает это здесь, — сэр Доудсен приложил пальцы к груди, потом коснулся ими виска, — Но здесь — нет. Идите и скажите ему все, что вы думаете и чувствуете.
— Но я же должна быть на сцене.
— А вы скажите это со сцены. Так даже лучше.
Они поняли друг друга. Он дружески улыбнулся ей и поднялся:
— Я буду за вас болеть.
— Спасибо.
Он вышел. Маша осталась одна.
«А ты? — подумала она. — Догадываешься ли ты, что только рядом с тобой я чувствую себя спокойно и хорошо? Как мне сказать тебе, что ты самый лучший человек, которого я когда-либо встречала?»
— А сейчас, дамы и господа, на сцене бомба! Открытие года! Встречайте, Мария Иванова! — с дежурным пафосом объявил конферансье.
Маша вышла на небольшую сцену и уставилась в темный зал, жадно ловя жидкие аплодисменты.
«Даже хорошо, что они заняты своими разговорами. Было бы куда хуже, если бы они встретили меня внимательной тишиной или авансовыми овациями. Труднее было бы», — успокоила она себя и, сделав над собой усилие, улыбнулась.
Пара-тройка голов обернулись в ее сторону, но до остальных гостей развлекательного комплекса «Кристалл», похоже, не дошло, что их знакомят с «открытием года». Вступительные аккорды пролетели как один легкий вздох — еще бы, всего два такта. У самой сцены за столиком сидели Бобров, Александр и та самая ослепительная красавица, которую она видела на недавней вечеринке.
"Так вот она, дама сердца. Чья? Невеста Александра? Нет, это Наталия, о ней говорил Бобров. А невеста аристократа должна быть еще красивее…"
Сердце Маши ухнуло в пропасть, она закрыла глаза и, обхватив рукой микрофонную стойку, запела.
Когда музыка стихла, она открыла глаза. Ее одобрили столь же жидкими аплодисментами. Такого удара Маша не ожидала. В отчаянии она кинула взгляд на столик, за которым сидел Бобров. Александр хлопал в ладоши, ослепительно улыбаясь. Красавица Наталия что-то говорила меценату, слегка склонив голову к его уху. А сам Серж…
Маша вздрогнула. Он сидел развалившись, но с такой силой сцепив пальцы, что она со сцены смогла увидеть, как они побелели. Он не слушал Наталию, хотя и старался не показать ей этого. Он в упор смотрел на свою подопечную. Лицо его было хмурым, а взгляд суровым. Маша растерянно поклонилась и удалилась со сцены. В гримерке она без сил рухнула на стул, закрыла глаза. Вот он, вкус провала — горечь на языке и сухая пустота. Пусто везде — внутри и снаружи. Даже слез нет. И отчаяния нет. Отчаиваться себе позволяют люди, у которых есть хотя бы маленькая, хотя бы призрачная надежда. А когда все уже рухнуло, тебя обволакивает предательская вялость. Ничего не хочется, ничего не нужно. Так бы и сидела на этом стуле до самой смерти…
— Мария, я потрясен! — услыхала она за спиной и распахнула глаза. В зеркале отражался счастливо сияющий аристократ. Разозлиться на него сил не было.
«Что он издевается? Потрясен! Он не видел, как меня приняли?!»
— Спасибо, — тихо пролепетала она и повесила голову.
— В чем дело? — спросил он весело.
— Александр, — единственным желанием ее было, чтобы он поскорее испарился, но что-то подсказывало ей, что он этого делать не собирается, — Не нужно меня успокаивать. Я в норме. Я смирюсь с этим, в конце концов, я же артистка…
— И замечательная!
— Сомневаюсь. Впрочем, не я одна. Весь зал в этом сомневается, да и Серж тоже…
— Что вы?! — округлил глаза потомок Доудсенов. — Он в восторге!
— Перестаньте, пожалуйста, — устало взмолилась она, — я его видела.
— Вы пока переодевайтесь, а я закажу шампанское, — он шагнул к двери.
— Нет, не нужно, ну прошу вас…
Он не стал ее слушать, поспешно вылетев за дверь.
Боброва он нашел там, где и ожидал, — у бара. Серж пил. Александр подлетел к стойке, выдохнул бармену:
«Бутылку шампанского. Лучшего» — и занял выжидательную позицию рядом с меценатом. Тот поставил стопку и пробубнил, не удостоив его взглядом:
— Наталия пошла играть. Сейчас хлопну парочку и отправлюсь к ней. Мне кажется, что сегодня она ко мне очень даже расположена, если она вообще когда-нибудь бывает к кому-нибудь расположена. Дьяволица!
— Милостивый государь, — сдерживая клокотавшую в горле ярость, холодно обратился к нему молодой аристократ. — У вашей артистки был дебют.
— Это не дебют, — хмыкнул меценат. — Так, маленькая проба голоса.
— Но она превосходно выступила!
— Сам знаю. — Глаза Боброва сверкнули злостью, потом он снова тупо уставился на пустую стопку.
— Тогда почему, позвольте спросить, она готова наложить на себя руки?
— А почему ты у меня спрашиваешь?
— Потому что вы ее продюсер, черт возьми!
— Спасибо, что напомнил. Кстати, завтра нужно приставить к ней директора. Не буду же я вести ее дела вечно…
— Я ничего не понимаю. — Александр растерялся. — Вы что, не собираетесь поздравить ее хотя бы? Или поддержать? Вам все равно, что она чувствует сейчас?!
— Знаешь, — Серж смерил его хмурым взглядом, — мне гораздо важнее, что я сейчас чувствую. И чувства эти мне не нравятся.
Александр сделал то, чего не делал за все время общения с этим человеком. Он накрыл его ладонь своею, хотя с большим удовольствием расколошматил бы ему голову набалдашником своей трости.
— Я прошу вас, пожалуйста, давайте зайдем в гримерку. Всего на минуту. Пара добрых слов еще никому зла не принесли, — тихо произнес он, — Я знаю, вы добрый человек. Вы ей сейчас очень нужны. А после этого мы вместе пойдем к Наталии. И я вывернусь наизнанку, но она будет вашей сегодня же.
— Да как ты не понимаешь, дурень, — начал было в каком-то исступленном отчаянии Серж. Но потом, махнув рукой, вдруг сдался, — Ладно, если обещаешь, идем.
Маша так и не успела переодеться. Она все еще сидела на стуле, опустив голову. Думала о том, что нужно бы пережить этот стыд, двигаться дальше, извлечь пользу из неудачи, постараться что-то сделать. Видимо, прав был Бобров сегодня на репетиции, когда сказал, что смотреть на нее неинтересно, что она не бомба. А она, идиотка, только разобиделась. Слушать нужно было знатока, исправляться.
«Старайся, и ты станешь секс-бомбой!» — мелькнул в голове почти рекламный слоган.
Она грустно усмехнулась. Дело в том, что никакая она не секс-бомба. Она не Ирма, какой хочет видеть ее Серж. Почему он именно ее избрал на эту роль? Для нее это истинное мучение.
— Чего сопли распустила? — с натужной радостью воскликнул Бобров с порога. — Ну?
Маша вскинула голову, поднялась со стула, вытянулась в струну, ожидая гневной отповеди. Однако ничего подобного не последовало. Серж вошел в гримерку, неся в руках бокалы. Поставил их на столик, взглянул на нее даже в какой-то степени лукаво.
— Отметим дебют?
— Зачем? — опешила певица.
— Как это зачем? Это же презентация твоей песни публике. Не абы какая, но тут уж я дал маху. Испугался, что ты песню не чувствуешь, хотел прогнать тебя по площадкам, чтобы немного раззадорить. Но вижу, что напрасно старался. Маш, ты халявщица, а не партнер, — он усмехнулся и посмотрел на вошедших Александра с официантом. Последний торжественно водрузил ведерко с шампанским на тот же столик. — Тэкс…
— В каком смысле халявщица? — не удержалась певица.
— В прямом, милая! — Бобров отобрал у официанта бутылку и сам разлил шампанское по бокалам, минуя всякий этикет с пробами и танцем вокруг этого дела. Затем он, стараясь не глядеть на нее, сунул бокал ей в руку, — В студии ты филонила, как только что стало понятно. Исполняешь ты эту песню прекрасно, можно писать прямо завтра.
— Но ведь в зале никто и внимания на меня не обратил… — Маша озвучила то, что приносило ей огромные страдания.
— Тьфу… — фыркнул Серж. — Это же «Кристалл». Тут никто ни на кого не обращает внимания. Я тебе клянусь, будь на твоем месте Мадонна, ее бы тоже не заметили. Все! Хватит нюнить! Дебют состоялся и был удачным. — Он поднял бокал.