Как убили Юлю

И она имелась: Артём рассказал, что дико боится муравьёв, боится всю свою жизнь. Сначала её даже это позабавило, но потом дошло дело до её фобии, и она сразу помрачнела…

Настала очередь тогда смеяться для Артёма. Но сейчас же он начал бормотать совершенно серьёзно:

– Смотри, вот этот Снегирёв твой… Он же слесарь. Кстати, ты знаешь, чем отличается слесарь от столяра?

– Без понятия, – отозвалась она, передёрнув плечами, вспоминая молоток, торчащий из сумки.

– Тем, что слесарь работает с железками, а столяр – с деревяшками. У них и молотки различаются. У столяра он спереди сделан под гвоздодёр, а вот у слесаря – тяжёлый такой, монолитный.

Юлия резко поднялась из-за стола:

– Тебе смешно? А вот я ничего смешного в этом не вижу… Если бы тебе в детстве хотели размозжить башку молотком, и ты бы сейчас не смеялся…

– Спокойнее, Юля Викторовна, я уже в детстве был здоровый, как твой Сашка, со мной боялись все связываться…

Наступило гнетущее молчание. Где-то дальше по коридору звучали приглушённые голоса.

– Извини, Юля. Я знаю, что это всё очень серьёзно для тебя. Просто я… Плохо шучу.

– Ты отвратительно шутишь, – поправила она его. – И никогда не научишься, наверное.

– Извини, – ответил он ядовито, – обещаю придумать что-нибудь получше и посмешнее.

– Всё нормально, – махнула она рукой, немного подумав. На самом деле тяготило её ещё кое-что: с Сашей не просто не боятся связываться, а связываются, а ещё и колотят будь здоров. – У меня с Сашей небольшие проблемы.

– Выкладывай.

И она рассказала, что ей удалось узнать: Артём же слушал внимательно, шкрябая ложкой по стаканчику так, что хотелось себе вырвать уши.

– Обычные пацанские разборки, не переживай так.

Она невесело усмехнулась:

– А если его так поколотят, что он в этот «приёмник» загремит?

Теперь настала очередь подумать для Артёма.

– Ты смотри сама, конечно… Только вот парням свойственно выяснять так между собой отношения. Мы же все как животные. Мы должны крошить друг другу черепа, чтобы понять, кто тут альфа-самец, кто главный! Кто будет водку жрать и баб е…

– Артём!

– Извини, Юля, – он пошёл и уселся на свободный стул, отчего тот надсадно скрипнул. – Я просто устал, потому никак не могу нормально пошутить… Я лишь хочу сказать: если ты побежишь разбираться в школу, то не факт, что Саше это поможет. Это может обострить конфликт. Я тебе как невролог это заявляю. Я, конечно, не психолог, но и мне это очевидно.

Она содрогнулась, представив, какой скандал может закатить её сынок.

– Я не могу допустить, чтобы моего сына поломали, как ты этого не понимаешь? Я пойду и узнаю, что там творится! У него есть и директор, и классный руководитель. Так пусть что-нибудь предпримут.

– Тебе виднее… Если хочешь, я могу пойти с тобой. Когда планируешь?

– Думаю, послезавтра точно пойду. Но тебе там делать нечего… Вот Бориса можно позвать. Отец как-никак. Пусть участвует в жизни ребёнка.

Артём скривился.

– Если ты ему до сих пор доверяешь… Пожалуйста. Кто я такой, чтоб тебя отговаривать.

– Почему ты стал такой обидчивый? – удивилась она. – Это что-то возрастное?

– Нет, просто ты меня не замечаешь, меня это злит.

– Тебя сложно не заметить… Я надеюсь, ты не собираешься меня преследовать? Потому что ты всё равно не заставишь меня жить вместе с тобой, – она попыталась произнести этой весёлым голосом, но не получилось: Артём отнёсся к этому очень серьёзно.

– Лучше беспокойся о том, что тебя начал преследовать этот «пэтэушник» с прыщавой мордой… Берегитесь, Юлия Викторовна. Он сюда начал захаживать очень уж часто.

Улыбка Юлии померкла, но ответить она ничего не успела: резко зазвонил телефон, отчего они оба вздрогнули. Визгливая трель понеслась по комнате.

– Терапевт слушает, ординаторская.

В трубку затараторила постовая медсестра.

– Поняла, иду.

– Что там? – спросил невролог, сминая в руке пустой стаканчик из-под кофе.

– У Соломина давление подскочило, жалуется, что уснуть не может. Я сейчас.

Она пошла к выходу, но в голове крутились слова Артёма: «беспокойся о том, что тебя начал преследовать этот «пэтэушник»». Быть может, она непростительно сблизилась с этим парнем?! Об этом следовало подумать завтра. В свой законный выходной.

И ранним утром, когда нервная ночная смена у неё закончилась, а трамваи только-только начали ползти по ещё сонному городу, она отправилась домой, проспав почти половину пути.

В этот раз в подъезде она встретила зеленоголовую девчушку в ядовитом спортивном костюме, которая чуть не сшибла усталого терапевта.

– Осторожнее, дамочка… Нечего здесь бегать. На улицу идите и там бегайте!

– Расслабьтесь, тётенька, – дерзко отозвалась зеленоволосая. – Я и так иду бегать. Хотела управиться до появления людей, да вижу, что пенсионерки уже повылазили из своих квартир. Куда ходили, в собес?

Во время этой пикировки они обе замерли, окинув друг друга взглядом: даже будучи на нижней ступеньке, эта зелёная фурия глядела своими острыми глазами на остром же лице так вызывающе и свирепо, что Юля даже опешила.

– Что Вы себе позволяете? – пролепетала она. – Хамка.

– Успокойтесь. В вашем возрасте нельзя нервничать. Тромб оторвётся. И – всё!

И она понеслась дальше, шлёпая яркими кроссовками по ступенькам. Низенькая, худенькая, лёгкая. Как шелест ветра пронеслась и исчезла за подъездной дверью.

Юля же стала браниться про себя, но вслух ничего не говорила – измотанная женщина после ночной смены лишь мечтает о том, чтобы поскандалить с какой-то сумасшедшей.

Саша, судя по всему, уже ушёл в школу, поэтому она просто рухнула в кровать, едва раздевшись. Спала она крепко, и ей ничего не снилось.

Проснулась поздно, когда солнце уже залило комнату, и первое, о чём Юля подумала – надо решать проблему Саши. Решила позвонить одному качку, напрямую причастному к его появлению на свет.

Конечно, Борис сначала трубку не брал – будний день, и ему некогда трындеть по телефону, наверное, в данный момент он ворочает большими деньгами. Или просто лапает свою секретаршу, третьего не дано.

– Чем могу помочь, Вика? – спросил он в трубку, и от неожиданности у Юли даже перехватило дыхание. Но буквально тут же он громогласно рассмеялся, не позволив ей возмутиться. – Да шучу, шучу. Не паникуй. Юля, я тебя узнал, богатой тебе не быть…

– Я звоню не просто так, не ёрничай.

Она прошла на кухню и стала доставать бренчащую миску из кухонного ящика, чтобы насыпать туда хлопьев. Пока Борис затих, но голоса на заднем фоне гудели – он точно сидел на работе, развалившись в дорогущем кожаном кресле «за тыщу баксов».

– Ну, излагай суть вопроса, некогда дорогая. Чем смогу – помогу обязательно.

Юля почувствовала холодную и липкую ненависть, просыпающуюся у неё внутри к когда-то любимому мужу. Его самодовольство не знало границ. Он как бы говорил «ну, умоляй меня помочь тебе». Пот выступил на её лице – ей предстояло сохранить самообладание, потому что речь шла об их сыне. Она медленно выдохнула, прикрыв глаза.

– Ало, меня слышно?!

– Да, Боря. Я тебя слышу. Довожу до твоего сведения, что наш сын почти каждый день получает от своего одноклассника. Ты собираешься с этим что-то делать?

Он помолчал, вероятно, подбирая наиболее острую и удачную шутку, которая у него имелась. Но когда он заговорил, его тон оказался совершенно лишён малейшей шутливости, его пронзала громадная серьёзность.

– Во-первых, некогда дорогая, я слышу сегодня об этом в первый раз. Во-вторых, если это происходит не первый раз, почему же ты ничего с этим не делаешь? Почему ты ему не поможешь?! Ты его мать, ты с ним живёшь!

Гнев в Юле стал закипать, как чайник на плите. Надо сохранить спокойствие и не реагировать на его колкости, на его обвинения. На его «буксование», что ли.

– Во-первых, некогда дорогой, наш сын пошёл весь в тебя, потому с ним особо и не поговоришь. Во-вторых, он всё держит в себе. В-третьих, кто из нас мужчина, в конце концов?! Я понимаю, что тебя там окружают упругие задницы двадцатипятилетних нимф, и тебе совершенно некогда принимать участие в воспитании собственного сына. Но совесть у тебя должна быть! Хотя бы её остатки.