Страница 105 из 123
- А теперь, пора баиньки, - сказал Малыш и открыл дверь кабинета.
Альфред не мог двинуть руками, чтобы включить мотор коляски. Малыш вздохнул, взялся за ручки и вывез Альфреда в общий зал. Довезя его до пункта охраны, он, расписавшись в журнале посещений и пожав руку охраннику, ушел восвояси. Альфред еще несколько минут не мог прийти в себя. Охранник, которому махнул рукой Малыш, дав понять, что с толстяком всё в порядке, отвернулся от Альфреда и продолжил нести службу.
Альфред ехал домой долгие полчаса. Брошюрка с задачками, наполовину высунувшаяся из кармана подлокотника, того и гляди могла свалиться на пол, но, проходивший мимо сотрудник, заботливо подтолкнул тощую книжицу и она скользнула вглубь кармана.
Доехав до комнаты отдыха, толстяк понял, что не хочет ни с кем разговаривать, тем более со Штукком, про которого что-то знал Малыш. Тем более, он не хотел ничего говорить о Светлане, чтобы влюбленный в нее самец не начал тут же переворачивать мебель с ног на голову. Он решил, на время, попридержать эту информацию, тем более, что сам Ральф, в последнее время, не очень стремился к общению с Альфредом. Толстяку не были интересны причины такой перемены: теперь он был озадачен совсем другими проблемами...
Трясогузов проснулся ночью: где-то далеко выли собаки. "Откуда здесь собаки? - подумал он, глядя в черный потолок. Кругом храпели, сопели, ворочались с боку на бок. Трясогузов, полежав так с минуту, снова закрыл глаза, и, списав это на тревожный сон, попытался заснуть. Только он стал медленно проваливаться в нежную мрачную тьму, как вновь услышал вой. Он открыл глаза: вой доносился теперь гораздо ближе, чем несколько минут назад.
- Да что ж, такое-то?
Он приподнялся с кровати, и, продолжая думать о том, встать ему или нет, сидел так, прислонившись к мокрой от пота подушке.
Кто-то в комнате проснулся и, скрипнув кроватью, пошел в туалет. Трясогузов подумал, что неплохо бы и ему сходить, а то сколько еще спать? Он взглянул на часы: шесть утра - час до общего подъема. Ну, в общем-то, можно уже и подниматься. Трясогузов сделал зарядку, оделся (вещи он еще с вечера предусмотрительно положил в ноги), и, кряхтя, пересел на коляску. Съездив в туалет, он вернулся, когда в комнате уже горел общий свет: некоторые сотрудники встали и, зачем-то, будили остальных. Трясогузов, подъехав поближе, слушал, как тихо между собой переговаривались сотрудники:
- Вы тоже слыхали?
- Да.
- А что это было?
- Не знаю. Никто не знает.
- Может быть, вы что-нибудь слышали? - спросил кто-то Трясогузова.
Альфред повернулся и сказал:
- Собаки выли.
- Какие еще собаки? - удивились люди.
- Самые натуральные, - ответил Трясогузов. - Да они и сейчас воют - вы только прислушайтесь.
Все разом замолчали. Действительно, в гробовой тишине отчетливо слышался какой-то вой.
- Может, это вентиляция?
- Нет, там звук совсем другой: все уже знают, как она то скребет, то постукивает. А это, прям, собаки какие-то, правда что.
- Ну не знаю, - вмешался третий, - отродясь не видывал здесь никаких собак.
- Это вы в воинской части еще не были, - ответили ему откуда-то из дальнего угла комнаты, скрытого тенью от прямоугольных колонн.
- А что там, в части?
- Там у них служебные собаки, как на границе.
- Да ладно, врать-то, я, например, никаких животных там вообще не видел! - заспорил четвертый или уже пятый сотрудник: Трясогузов сбился со счета, пытаясь зачем-то определить, сколько человек принимает участие в утренней дискуссии.
Они бы еще долго спорили, если бы к ним в комнату не вошел человек в форме. Он сказал, чтобы все выходили и строились вдоль стен рабочего коридора. Люди переглянулись в полном удивлении: строиться? Это что - армия?
- Видать, что-то и впрямь случилось, - сказал, поднимаясь с кровати, Штукк. Он явно не выспался и поэтому выглядел так, будто всю ночь разгружал вагоны. Трясогузов подумал, что это дают о себе знать больные легкие, и что надо бы еще раз напомнить Полозову о его обещании помочь Ральфу. Вот только, что он потребует взамен, так и осталось невыясненным вопросом.
- Интересно, а что это к нам Элефантович не заходит? - спросил Трясогузов, стараясь приободрить хмурую публику.
- Это еще кто? - спросил его один из соседей.
- Ну, тот, который нас на пирсе встречал, когда мы сюда приплыли?
Многие, в недоумении, пожимали плечами: не помним, мол, такого. Да и отчество какое-то, совсем уж, из ряда вон.
Через несколько секунд из мрачного угла, прикрытого колоннами, донеслось:
- А-а, этот, в петушином наряде который?
- Что за петушиный наряд? - спросили его, - выражайтесь яснее, коллега.
- Ну, пиджак, такой блестящий; брюки, как соплями измазанные; прическа блевотная... Не помните, что ли?
Все молчали. Говорившей тут же обратился к Трясогузову, которого он видел плохо, зато слышал хорошо:
- Ты знаешь, чем этот Элефантович занимался до работы на "Цитроне"?
- Не-а! - прокричал ему в ответ Трясогузов.
- Экскурсии водил!
- Да? Культурный, должно быть, человек. Исторический, поди, закончил, или еще что? - вмешался кто-то в увлекательную беседу.